Фотография: Стас Левшин / bdt.spb.ru
Чего только кто не ждал от этой премьеры «Что делать» в постановке Андрея Могучего на Большой сцене БДТ! Убив немало часов на перечитывание романа Чернышевского, предвкушали, что найдут вознаграждение в спектакле. Кому-то казался неудачным уже сам выбор материала, а кого-то, в том числе и меня, чем этот выбор был необычней, тем больше интриговал и заставлял верить в особый замысел Могучего: уж он-то, наверняка, придумал, как распорядиться этим ископаемым. Ведь Андрей Могучий относится к той плеяде режиссеров, которые любят самым непредсказуемым образом перетолковывать знаменитые сюжеты на свой лад. Как далеко уведет его игра образами первоисточника на этот раз?
Почти не сомневалась, что самой притягательной окажется для них фантасмагорическая составляющая романа, а именно — знаменитые сны Веры Павловны. Ведь и в московском «Circo ambulante», и в «Счастье» из Александринки, и в «Алисе», выпущенной в начале этого года в филиале БДТ Каменноостровском театре, во всех своих последних работах, Могучий добивался на сцене эффекта сновидения: неожиданными превращениями, алогизмом происходящего, нецентрированным, нагруженным знаками действием. А жутковатый, насыщенный и всегда необычайно интересный предметный мир его спектаклей неизменно способствовал этой ирреальной атмосфере. Значит, со стороны эстетической Могучему явно есть что делать со «Что делать?».
Ну а как быть с вопросами социального и нравственного порядка? Как быть с героями Чернышевского, с той помесью недосягаемой честности, прямоты во взаимоотношениях и маниакальной, выглядящей сегодня наивно веры в расчет, которую они почитали за идеал, называя «разумным эгоизмом»? Мне отчего-то казалось, что все эти прежние «новые люди» должны тронуть Могучего, ведь именно искренность и честность перед собой отличает главных персонажей его спектаклей, будь то героический Дон Кихот Лии Ахеджаковой, отважная Митиль Янины Лакобы или умудренная Алиса Алисы Фрейндлих. А борьба с общественными предрассудками, а женский вопрос? Новые люди Чернышевского были едва ли не первыми self-made men’ами, прокладывающими себе путь к свободе в джунглях дремучего, не пробудившегося общества. Казалось, вызывать этих духов из прошлого стоило лишь затем, чтобы взглянуть на них по-новому, без школьных штампов, но и без обличительной критики. Казалось, режиссер и два драматурга (Александр Артемов и Дмитрий Юшков), работавших вместе с ним над инсценировкой, извлекут на свет архаичную идейность этих легендарных мечтателей-шестидесятников и преподнесут сытым и разуверившимся во всесилии разума потомкам как ценный экспонат ушедшей эпохи. Ну не клеймить же их, в самом деле, в сотый раз уличая в бесчувственности, жестокости и утопизме! Кто только этим не занимался за последние 150 лет, от Николая Лескова до Владимира Сорокина. Злость на них прошла, они больше не опасны, они — непохожие, другие. Как советовал Ролан Барт в своей работе о Расине: если вещь навеки погребена под спудом веков и всякое сближение с сегодняшним днем — явная натяжка, нужно отдалить ее и рассмотреть во всей своей самобытности. Пожалуй, только этот ракурс, этот непредвзятый взгляд и мог бы быть интересен. Даже Набоков, жестокий и справедливый критик Чернышевского, признавал в 4-ой главе «Дара»: «Утверждаем, что его книга оттянула и собрала в себе весь жар его личности, — жар, которого нет в беспомощно-рассудочных ее построениях, но который таился как бы промеж слов и неизбежно обречен был рассеяться со временем». Вот ради поиска этого рассеявшегося жара, думалось мне, и стоило затевать реанимацию романа Чернышевского.
Когда идешь в театр, наивно полагаться на свои читательские домыслы. Вместо жара со сцены сразу потянуло холодом. В пустое пространство, рассеченное по полу диагональю на черный и белый треугольники (сценограф Александр Шишкин), медленно вплыла удлиненная фигура (Варвара Павлова), несущая в руке большой металлический раструб. На авансцене она приложила его к губам и трижды величественно произнесла ледяным и покровительственным голосом Снежной королевы: «Я красота! Я красота! Я красота!». Была же это та самая Сестра, аллегория всего прогрессивного и светлого, которая приходила к Вере Павловне в ее снах, наставляла свою питомицу и открывала ей образы счастливого будущего человечества. В спектакле, однако, эта холодная Красота в геометризованном пространстве выглядит зловеще. Вот она пропадает в черном треугольнике расколовшегося надвое задника, и долго еще уползает вслед за ней длинный подол мантии и рука в черной перчатке. Затем она возникает снова и все вещает в свой рупор, произнося отнюдь не канонический текст из снов Веры Павловны, а специально сочиненный для спектакля. Красота напророчит победу тем, кто встал под ее знамена, над старым, уродливым миром и его варварскими обычаями. Авторы нового текста вкладывают в ее уста иносказание о революции, совершенной, как известно, последователем идей Чернышевского. Кровь и стоны побежденных закономерны и несущественны, — растолкует она вконец растерянной Верочке. Из глубины сцены поднимутся две платформы с трупами, усыпанными осенними листьями. В финале Красота развернет картину благоденствия своих последователей: идя стройной шеренгой, они поют песню, и ни один голос не выбивается из хора. Это счастливые швеи из образцовой мастерской Веры Павловны. «Но я чувствую в этом только пустоту», — лопочет Верочка (Нина Александрова). «Нет, Верочка, то и есть гармония и красота космоса», — отвечает ей фигура с раструбом.
Главным носителем смысла в спектакле становится образ Красоты в платоническом понимании, как единообразия и всеподчинения высшему разуму. Лопухов (Дмитрий Луговкин), Кирсанов (Егор Медведев) и Рахметов (Виктор Княжев) — все на одно лицо — конечно же, верные рыцари этой отвлеченной, гибельной идеи. «Как прекрасно поют швеи!», — восклицает Кирсанов, прислушиваясь к песнопениям девушек в форменных платьях из хора Festino, на протяжение всего спектакля сидящим в глубине сцены за столиком и исполняющим а капелла минималистическую музыку Настасьи Хрущевой. А вот Вера Павловна не такая, нет, она живая. Мечется, заламывает руки, страдает, сопротивляется. Но этой Герде не отбить у Снежной королевы Кая, ни первого, ни второго. Они заняты своими льдинами — долгими и скучными теоретическими разговорами.
Получается, про сны я действительно угадала, а вот с возможной интерпретацией перемудрила. Андрей Могучий явно не ставил перед собой цель взглянуть на роман Чернышевского по-новому, а пристроился в хвосте длинного и заслуженного ряда ниспровергателей. Безусловно, утопическая идея бесчеловечна и навсегда скомпрометирована, но и время ее развенчания давно ушло. Месседж спектакля звучит сегодня совершенно безжизненно.
Не спасает дела и гораздо более любопытное решение, подхваченное создателями спектакля у создателя романа — прием авторского самообнаружения. Режиссер Борис Павлович, вышедший в этот раз на сцену в роли Автора спектакля, то и дело прерывая действие, вступает в прямое общение с публикой, задирает, задает вопросы, провоцирует на ответ, как то делает Чернышевский, обращаясь к «проницательному читателю», непременно настроенному враждебно. Эмоциональный посыл писателя совершенно ясен, поскольку обращен к идейному и эстетическому оппоненту и предвосхищает злобную критику с его стороны. Однако бередить театральную публику, которую эстетское, затянутое зрелище эмоционально не захватывает, а интеллектуально и так вынуждает принять сторону режиссера — занятие неблагодарное. В задачу Бориса Павловича входит и публицистика, поскольку заглавный вопрос романа — что делать? — обращен и ко дню сегодняшнему. Павлович кружит и кружит вокруг злободневных политических тем, но все чего-то недоговаривает, оставаясь в поле безопасной иносказательности. Острого разговора не получается.
И все же в случае с Андреем Могучим отдельная неудача, — даже в такой торжественный момент, когда на спектакль возлагались большие надежды, — еще ничего не значит. Он и прежде, бывало, извлекал на свет бесполезные ископаемые. Будем верить, что и старшие мастера, и свежие силы, стянутые в обновленный БДТ, находятся лишь в начале интересного и важного пути.
Андрей Могучий: школа для режиссеров
Большое драматическое зазеркалье
Начинаем аккуратно