Новый директор Осеннего фестиваля в Париже поставил в центр программы обширный оммаж Маги Марен: семь спектаклей в четырех театрах, конференции, мастер-классы и даже представление нового фильма.
Маги Марен, французский хореограф с испанскими корнями, имеет неоднозначную репутацию во Франции. С одной стороны, она делает в меру экспериментальный и очень выгодный театральный «продукт» – не стыдно перед фламандской школой танца, и перед немецким танцтеатром Пины Бауш и ее многочисленных эпигонов. С другой стороны – радикальный, неудобный: зрители то и дело перешептываются: «если это «танец», то почему они не танцуют, а если это театр, то почему ничего не происходит?» Нередко обвиняемая в последнее время в страшном, с точки зрения французского государственного театра, грехе – «элитарности», Маги Марен, кажется, движется каким-то одним ей ведомым путем.
Публика, собирающаяся перед дверями Théâtre de la Ville и Théâtre de la Bastille, чтобы увидеть последние две работы Маги Марен, знает ее по первым крупным успехам начала 80-х: May B 1981 года, легендарному долгожителю французской хореографии, и «Золушке», которая стала первым опытом сотрудничества Марен с классической балетной труппой. «Лица» и «Ноктюрны» же – это совсем другая история.
Faces стал уже третьим совместным проектом Маги Марен и Лионской Оперы. В этот раз хореографу дали карт-бланш – она пришла в студию и сообщила своим подопечным, что в этот раз «танцевать» они не будут. Впечатленная книгой «Пропаганда» Эдварда Бернейса, Марен сконструировала свой спектакль как медленно разгоняющийся ураган, захватывающий в свою спираль все новые и новые современные мифы: от власти и религии до рекламы и театра. Маги Марен снова применяет свой излюбленный метод резкого и точного чередования полной темноты и света. В темноте происходят перемещения танцоров и смена объектов, а взгляду зрителя в разрезанном полулучами свете уже предстает законченная фреска, сложная картина-символ. «Свет за светом» обезличенные персонажи накрывают друг друга яркими кардинальскими ризами, и через десять обращений выстраивается впечатляющая диагональная мизансцена с коленопреклоненными священниками. 
Вот они переносят на руках измазанного белой краской Христа, а вот ризы уже превращаются в пакеты из супермаркета. От темной толпы с банками кока-колы отделяется человек, и лицом к огромному зеркалу-заднику сцены медленно, при полном свете надевает бумажную корону – и все медленно следуют за ним.
Помимо пессимистичной риторики, Faces наглядным образом демонстрирует радикальность приема Марен: само движение уже не так важно, вопросительный знак появляется не сразу после запятой, а когда жест достигает своей кульминации, когда двадцать восемь движений связываются в цельное полотно, результат, и – замирают. В то же время идея, наоборот, в демонстрации движения и преображения современных мифов; Маги Марен не забивает гвозди в условный гроб западной цивилизации, а с ухмылкой показывает болезненную последовательность симптомов, создавая тем самым поле противоречий и словно ставя скорбный диагноз в промежутках между яркими вспышками света на серой сцене.
Nocturnes, последняя по времени премьера Маги Марен, представленная в сентябре 2012 года на Лионской Биеннале, по сравнению с Faces очень личное высказывание. Летом Марен вернулась в родную Тулузу с небольшим кругом единомышленников, чтобы поставить свой самый мрачный и самый жесткий спектакль. Здесь уже нет обличительного пафоса Faces, нет обширного использования киноцитат, как в Salves («Залпах»), выпущенных двумя годами ранее. А прием с чередованием света и темноты в «Ноктюрнах» доведен до совершенства: все полтора часа словно разрезаны на пятисекундные эпизоды полной тьмы и затертого грохота виниловых пластинок и короткие, не более пяти секунд, отрывки непосредственно «изображения». Сначала изумленный зритель наблюдает за ничего, казалось бы, не значащими сценами: парень ест рисовые вафли, вот человек лежит на спине и рассматривает черно-белые фотографии своих родителей, а вот с боковых колонн с оглушительным громом на сцену падают серые валуны. Но затем эти осколки чужих историй складываются в общую Историю, рассказанную песнями, короткими репликами, резкими жестами, а иногда просто взглядами.
Можно с придыханием описывать каждый короткий эпизод – это тонко разыгранные мизансцены, иногда вообще без «актеров» (например, когда через сцену медленно плывет среди каменных валунов пустой пластиковый пакет). Есть короткие диалоги: на греческом, арабском, итальянском, немецком; потасовка между соседями, парень снимает проститутку, учительница объясняет девочке, как спрягать глаголы. Всё это складывается в очень точный спектакль о людях «с чемоданами», которые везде дома и везде чужие. Тема эмигрантов и «приживания на новом месте» очень близка Маги Марен: в «Залпах», например, полную темнокожую «Венеру» постоянно сбивали со скамейки, ей «нет места», она «чужая». В «Ноктюрнах» чужие все. Короткие пронзительные жесты памяти и воспоминания, бытовые сцены («вот, возьмите, у меня еще осталось немного муки», – говорят друг другу за сценой соседи) резко, сквозь все ту же протяжную тьму и гул пластинок, сменяются политическим лозунгом: девушка пишет мелом на стене «Мы – Греция», в самом конце спектакля парень стирает написанное и пишет «Мы – Тунис». А потом выворачивает лампочки, освещающие надпись.
Этот негромкий и очень личный спектакль словно весь построен на личном опыте то ли самой Маги Марен, то ли ее невероятных актеров, и его отчего-то совсем не хочется препарировать и вписывать в социальный контекст. Здесь все тот же пессимизм, который в «Залпах» Маги Марен описывала цитатами из Вальтера Беньямина и Феллини, но он вдруг освещается тихим светом сопротивления, маленькими сценами маленькой жизни, в которых Маги Марен сумела увидеть грустную красоту – отточенную призму, в которой преломляется свет и движение. В «Залпах» один из персонажей мелом на стене писал горькую цитату из Беккета: «Когда ты по шею в дерьме, остается только петь», «Ноктюрны» поют тихим голосом, и это пение хочется вынести из театра и молча нести не расплескивая.