Пермь vs. Коломна:
опыт культурной революции

Пермские культурные проекты взбудоражили общественность далеко за пределами Перми, а в самой Перми вызвали раскол среди интеллигенции. «Театр.» решил понять, имеет ли смысл устраивать в провинциальной России громкие антибуржуазные акции, и попытался найти альтернативу «пермской культурной революции» в старом русском городе Коломне.

0.

Термины «буржуазность», «традиция», «актуальный», употребляемые ниже, не носят оценочного характера, а имеют социологический смысл — описывают общественную ценностно-нормативную базу. Напротив, термины «хороший вкус», «плохой вкус», «пошлость» оценочны. То есть автор считает, что «плохой вкус» — это плохо. И наоборот.

1.

Мне показалась чрезвычайно удачной форма высказывания Олега Зинцова о современной театральной ситуации («Театр и холодец», Театр, № 1, 10/2010). Набор тезисов адекватно отражает фрагментированность и «деконструированность» современных культурно-политических процессов. Я решил эту форму позаимствовать. Что касается содержания, то и Олег Зинцов и главный редактор журнала Марина Давыдова в своих текстах о театре точно зафиксировали аномалии, которые создают ощущение социокультурного «нездоровья», ценностного «раскардаша», присущих не только театральной жизни, но и нашей жизни в целом. Поэтому я считаю уместным поделиться своим беспокойством и сомнениями именно на страницах журнала «Театр».

2.

Итак, Зинцов констатирует: «Провести хоть какую-то границу между художественными стратегиями, условно говоря, „традиционными“ и „инновационными“ в сегодняшнем театре невозможно. … Новые стилистики не возникают в пустоте, они должны чему-то себя противопоставлять, отталкивать от рутины, но для этого надо хотя бы иметь четкое представление о рутине: она должна обладать набором каких-то качеств, пусть отрицательных». Невозможность диалога «инновационности» с «традиционностью», как мне кажется, и есть главная проблема самых эффектных и «резонансных» культурных проектов последнего времени. В частности, пермских.

3.

«Пермская культурная революция» как совокупность проектов, связанных с актуальным искусством (театром, ленд-артом, литературой, архитектурой, contemporary art и др.), призвана превратить Пермь в настоящий европейский город и поднять в нем тонус и качество жизни. Все эти проекты и то, что вокруг них происходит (и театр «Сцена-Молот» Эдуарда Боякова, и Музей современного искусства Марата Гельмана, и культурно-политические усилия театрального режиссера, а теперь и вице-губернатора Бориса Мильграма), безусловно инновационны.

4.

Одновременно «пермская стратегия» антибуржуазна, а все ее проекты (и знаменитая коллекция «Новое русское бедное», и новая драма у Боякова, и новая поэзия там же) остросоциальны, в той или иной степени провокационны. Во всяком случае, так они воспринимаются аудиторией. Это попытка воспроизвести европейскую модель диалога или, скорее, конфликта и противостояния «традиционного», «буржуазного» и «актуального». В европейском контексте такое противостояние приводит к приращению «традиции», трансформации «буржуазного», расширению границ дозволенного, развитию общественного вкуса, выходу на новый уровень толерантности.

5.

Однако в России антибуржуазные проекты как-то провисают в силу отсутствия самой буржуазности. Маргинальности, отвязности у нас более чем достаточно. А буржуазности как совокупности норм и правил, по которым строятся жизненные сценарии, практически нет.

6.

Задолго до «пермского проекта», в 2003 году, Марина Давыдова в статье о спектакле РАМТа по пьесе Лагарса «Правила поведения в современном обществе» обратила внимание на странность и неуместность антибуржуазного высказывания в среде, лишенной буржуазных ориентиров. По поводу принятых в западном обществе лицемерных «правил поведения» она писала: «Все-таки лицемерие лучше, чем предельный цинизм. Несвобода — чем хаос. А добропорядочный буржуа — чем свиное рыло, ни в грош не ставящее ни родственников, ни соседей. Жизнь, описанная Лагарсом, — это не хорошая и не плохая жизнь. Это нормальная жизнь. И наличие бунтующих левых интеллектуалов на Западе… тоже нормально. Там есть против чего бунтовать».

7.

У нас полемика с традицией не складывается, поскольку традиция не просто прервана. Она вырвана с мясом и вытравлена из общественного сознания серной кислотой.

8.

Бунтующий интеллектуал в цивилизованном мире всегда воспринимался буржуазным сознанием как маргинал. Большая часть российской аудитории сама предельно маргинализирована многолетними усилиями советской власти по устранению необходимых компонентов буржуаз- ности — ощущения традиции, преемственности, корней, нравственных императивов, механизмов солидарного поведения общества. Даже в на- цистской Германии, где были гонения на церковь и репрессии против священнослужителей, храмы продолжали функционировать и в них не устраи- вали скотобоен.

9.

Актуальное искусство не предназначено для того, чтобы поднимать уровень общественного вкуса. Так называемый хороший вкус для него — это то, от чего оно отталкивается и что оно критикует. Но общественный вкус в России — очень расплывчатое понятие. Как и буржуазности, его фактически тоже нет. А если его нет — нет и актуального искусства (рутина, опять повторю Зинцова, должна обладать хоть какими-то качествами, «пусть отрицательными»). Урна, бывшее здание обкома партии, куча мусора — все, что благополучно существует на улицах Перми, может быть легко перенесено в залы выставки «Русское бедное» в пермском Музее современного искусства. Маргинализированное сознание не воспримет это как артистический жест.

10.

Недавно стало известно, что вроде бы (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) великий швейцарский архитектор-минималист, лауреат Прицкеровской премии Петер Цумтор согласился строить в Перми здание для знаменитых «пермских богов» — уникальной деревянной религиозной скульптурыXVIII-XIX веков.Само по себе это прекрасно. Но не надо забывать, что предельно лаконичные сооружения Цумтора всегда находятся в диалоге либо с буржуазной и глубоко традиционной городской средой (Музей «Колумба» в Кельне, выставочный зал в Брегенце), либо с избыточно живописными ландшафтами — например, швейцарскими Альпами (капелла Св. Бенедикта).

11.

Пермская городская среда разрушена. В ней существуют лишь крошечные островки традиции в виде сохранившейся исторической застройки. В целом город выглядит предельно маргинально — серые панельные дома, официальные здания советских времен. И все это под слоем аляповатых вывесок и чудовищной рекламы. И с кем же тут вести диалог несчастному Цумтору? Его никто в городе просто не заметит. Правда, если он построит музей где-нибудь на берегу Камы, подальше от этой убогой, но очень агрессивной среды, у него еще есть шанс.

12.

При этом интересно, что самих проводников «актуальности», «антибуржуазности» и «провокационности» аудитория в той же Перми воспринимает как носителей буржуазности. Они приезжают из столиц. Они успешны, обеспечены, хорошо одеты, обласканы властью и богатыми спонсорами. Культурные революционеры как бы транслируют в провинцию столичную или европейскую моду и стиль. И проекты их выглядят как «буржуазные». Они нормативны, то есть спущены откуда-то сверху. Социально одобрены — партией власти или местными начальниками.

13.

А если так, маргинальная аудитория может с наслаждением уничтожать культурных миссионеров, которые тычут ей в лицо этой самой маргинальностью. Собственно, такое уже однажды произошло в истории России. В начале ХХ века и особенно после 1917 года творцы-авангардисты, социально одобренные и финансируемые большевистской властью, способствовали уничтожению буржуазной культуры «хорошего вкуса», а потом злобные рапповцы и маргиналы совсем уж без корней (типа Бубеннова) ликвидировали авангард.

14.

Но при этом в России наблюдается сегодня и другой тип инновационности.

15.

Пример — город Коломна. Там несколько лет назад группа молодых музейщиков из соседнего Воскресенска создала музей «Коломенская пастила. Музей исчезнувшего вкуса». Речь шла о вкусе пастилы, рецепты которой путем серьезных архивных изысканий директору музея Наталье Никитиной и ее коллегам удалось восстановить (до революции Коломна была главным российским производителем и экспортером яблочной пастилы). А получилось так, что возрождается еще и вкус общественный.

16.

За очень короткое время проект распространился за стены небольшого музея. Возник фонд «Город-музей», который занялся общегородскими программами. Затем было налажено производство пастилы в дизайнерских коробках, которая очень неплохо продается почти исключительно внутри Коломны. Доходы от пастилы (довольно солидные) дают возможность издавать краеведческий журнал с радикальным названием «ОколоКоломна», функционировать «Обществу любителей вольных прогулок» и снимать фильмы в стиле Парфенова, только несравненно дешевле, об истории Коломны и окрестностей, о культурных героях города. Это живое дело, безусловно, заслуживает более подробного рассказа. Однако здесь речь не о подробностях или о том, кто круче — Коломна или Пермь. В Перми тоже очень интересно и живо. Речь о разных стратегиях и разных последствиях работы в рамках этих стратегий.

17.

Коломенский проект ориентирован не на борьбу с буржуазностью, а на попытки восстановить преемственность. Он на первый взгляд даже выглядит как реставрация буржуазности. Но, на мой взгляд, это скорее борьба с маргинальностью. Минимизация маргинальности — средовой, ментальной — залог будущего эффективного функционирования «актуальных» проектов.

18.

Интересно, как по-разному складываются в Перми и Коломне отношения с властью и интеллигенцией. Пермские краеведы бойкотируют гельмановско-мильграмовские инициативы, а коломенские с энтузиазмом водят по городу экскурсантов-участников «вольных прогулок» и пишут в журнал «ОколоКоломна». Пермскую стратегию, поддержала местная власть и московский истеблишмент. А коломенской начальники поначалу опасались. Главный же парадокс в том, что в коломенском проекте, ориентированном на буржуазность, то есть на воссоздание традиции и восстановление преемственности, буржуазного значительно меньше, чем в пермском.

19.

Коломенский проект работает на изничтожение маргинальности в сознании людей, а пермские «миссионеры» вроде как не замечают эту маргинальность или думают, что она вдруг исчезнет благодаря усилиям «новых драматургов», актуальных художников и продвинутых дизайнеров. Мне это представляется опасным заблуждением

20.

Впрочем, не исключаю, что маргинализация среды обитания и сознания российского человека зашли так далеко, что уже ни одна из стратегий не сработает.

Комментарии
Предыдущая статья
Ваш слуга 24.10.2011
Следующая статья
Театр не зависит от бюджета 24.10.2011
материалы по теме
Архив
«Московские процессы»: за и против
В самом начале марта известный швейцарский режиссер Мило Рау и International Institute of Political murder представили в Москве свой проект «Московские процессы». В основу этого спектакля-диспута легли три громких процесса нулевых годов — суд над кураторами выставки «Осторожно, религия!» (2003), суд над устроителями выставки «Запретное искусство»…
Архив
«Никаких тут правил нет. Никаких»
В тот момент, когда состоялся наш разговорс известным театроведом и ректором Школы-студии МХАТ, было ничего не известно о его скорой добровольной отставке. Поэтому интервью получилось не итоговое, а наоборот — полное надежд.