Она из тех, кому хочется рассказать всё. Ей можно. Она внимательно выслушает и пожалеет. И нальёт тебе чаю, а, может, даже что-нибудь и покрепче. Я помню, как выпивала её Раневская. Как-то очень уютно, по-свойски чокалась маленькими хрустальными рюмочками, оставшимися от былых фамильных сервизов. Всё пойдёт прахом, всё забудется, а вот эту коньячную рюмочку и добрую, сострадательную улыбку поверх неё будешь помнить всегда. «Человеческая женщина». Это про Татьяну Шестакову и про всех её героинь.
Однажды я видел, как она играла няню в «Трёх сёстрах». Почти бессловесная роль. Сиди себе тихо в углу, вяжи что-нибудь, чтобы руки занять, вздыхай время от времени… Ну что обычно делают старые няни в «Трёх сёстрах»? Но в исполнении Шестаковой это была не старушка-приживалка, ненавидимая злодейкой Наташей, а сама исстрадавшаяся душа дома Прозоровых, жаждущая покоя, благости и всеобщего примирения.
По её лицу, как по книге, можно было читать всё, что происходит с хозяевами, с бедными её девочками. И печаль, и тревогу, и ужас, и отчаянье от собственной немощи, от невозможности им как-то помочь, утешить, направить на путь истинный. А свой небольшой текст про новую жизнь с Ольгой и про всё «казённое» в конце третьего акта Шестакова буквально пропевала, как арию про долгожданный рай, который ждёт всех и каждого в конце его трудной, утомительной, несчастной и счастливой жизни. Надо только потерпеть… Надо только дождаться… Это ее личная актёрская тема, начиная с «Кроткой», где она была достойной партнёршей гениального Олега Борисова. Равная с равным.
На фото – Татьяна Шестакова в спектакле “Жизнь и судьба” © пресс-служба МДТ
Представляю, какое испытание для любого профессионала – находиться с Шестаковой на одной сцене или в кадре. Рядом с ней особенно заметно, чего ты стоишь, что можешь или не можешь вовсе. Понятно, что всем хочется смотреть только на неё, даже когда она ничего не делает. Но её молчание притягивает как магнит. И это вовсе не потому, что Лев Додин так выстраивает мизансцены или дарит ей супервыигрышные роли. Вовсе нет! Ну чего такого выигрышного в чеховский няне или во фрау Миллер в «Коварстве и любви»? Но в партитуре его сложносочинённых и многоголосых спектаклей обязательно должна присутствовать нота Шестаковой. Её плач, её крик, её тихий шелест.
Это верхнее ля, которое она берёт с головокружительной лёгкостью и блаженной улыбкой на устах. «Девушка пела в церковном хоре о всех усталых в чужом краю». Блоковская строчка – самый точный театральный портрет Татьяны Шестаковой в её ранних ролях – Соня («Дядя Ваня», БДТ), «Кроткая» (МХАТ им. А.П. Чехова), Лиза Пряслина («Дом», МДТ), с которых началась её легенда выдающейся актрисы, наследницы по прямой Пелагеи Стрепетевой и Веры Марецкой.
Так было, когда она играла Лебядкину в «Бесах». Или читала письмо Анны Штрум в «Жизни и судьбе». Или когда в последнем акте «Вишнёвого сада» её Шарлотта вдруг заходилась в истошном крике, будто воочию сама увидала ту расстрельную стену и яму, которая не минует никого из обитателей усадьбы, а вместе с ними и её, несчастную, безвинную клоунессу, давно позабывшую все свои фокусы.
На фото – Татьяна Шестакова в спектакле “Долгое путешествие в ночь” © пресс-служба МДТ
Она рано стала играть возрастные роли. Шестаковой будто на роду было написано всегда быть взрослой, всепонимающей, всепрощающей. Хотя она могла быть и дерзкой, и резкой, и бесшабашной. Беспощадный Брехт со своими зонгами в такой же мере её автор, что и Достоевский, и Чехов, и Юджин О’Нил. Ко всем героям этих великих и неприступных классиков у Шестаковой отношение сестры милосердия. Она знает их болевые точки и тайные уязвимости. Она умеет их врачевать. Ей дано незаметно заземлять их философскую заумь и очеловечивать умозрительные, очень мужские конструкции. Наконец, у неё лёгкая рука. Все, чего она касается, пробуждается и расцветает неброским нежным цветом средне-русской полосы. Даже западные её героини обычно очень русские в том, пушкинском смысле («Татьяна русская душою»). Эту свою природную, изначальную русскость Шестакова не склонна была скрывать или тем более стесняться, когда играла Молли Суини или Мэри Тайрон.
Никогда не забуду её руки в «Долгом путешествии в ночь». Они жили какой-то своей отдельной жизнью, никак не совпадавшей ни с текстом роли, ни с логикой о’ниловского сюжета. Руки, как стебли какого-то неведомого и прекрасного цветка или ветви экзотического растения. Они творили свой маленький балет, дотанцовывая то, что нельзя было выговорить словами, что недоступно было пониманию её мужа и сыновей. Все эти наркотические видения Мэри актриса выражала в жесте, в ритуальных движениях, в лёгких, невесомых пассах, силившихся снять боль, которая под конец «путешествия в ночь» становилась совсем невыносимой.
На фото – Татьяна Шестакова в роли Молли Суини © пресс-служба МДТ
И, конечно, её великая Молли Суини, погружавшаяся в свою слепую, беспросветную тьму, но так безропотно и кротко, что у тебя разрывалось сердце от жалости и любви. Ни о чём она не просила, ни к кому не взывала. Она даже не смела помыслить, что можно спастись. Только жалобный девичий голос, доносящийся откуда-то из глубины осенней мглы. Только невидящие голубые глаза, обращённые к небу с кротостью жертвы, ждущей приговора.
Я не знаю другой актрисы, которая бы до таких глубин постигла тайну христианского смирения. Ведь актёрство – это всегда «бесовское действо», всегда вызов небу, игра страстей. Неслучайно великие актрисы прошлого (Ермолова, Дузе) под конец пришли к вере, к поиску какого-то нового смысла жизни за пределами любимой сцены.
Но Шестаковой ничего искать не надо. Рядом Лев Додин, её Бог и учитель. Вся её жизнь – это Малый Драматический Театр – Театр Европы, которому она беззаветно предана. Её родной монастырь. И каждая новая роль – как обет послушания. И каждый спектакль – как праздничная служба, на которую она идёт, сияющая и радостная.
Театр – храм! В случае Татьяны Шестаковой это утверждение, доставшееся нам от корифеев прошлого, не кажется слишком уж высокопарным. Она последняя, кто в это свято и безоговорочно верит. И пока она там служит, Театр жив!
С Днём Рождения, дорогая Татьяна Борисовна! Будьте здоровы! Поклон Льву Абрамовичу.
Ваш Сергей Николаевич