На фестивале «Послание к человеку» в Санкт-Петербурге покажут фильм Томаса Остермайера и Николя Клоца «Гамлет в Палестине» — уникальную по методу картину, в которой прихотливо сплелись хроника гастролей остермайеровского «Гамлета» в Рамалле и расследование убийства основателя палестинского Freedom Theatre Джулиано Мер-Хамиса.
«Я расскажу, как буду убит. Меня застрелит какой-нибудь очень недовольный палестинец за то, что я сижу здесь с этой блондинкой, которая приехала развращать нашу исламскю молодежь», — так Мер-Хамис предсказал свою смерть в ролике, который лежит в свободном доступе на youtube. Блондинка — его жена, финская активистка Дженни Найман. Мер-Хамис не раз получал угрозы от фундаменталистов в адрес своей семьи.
Впрочем, друзья и коллеги уверены, что к его убийству причастна израильская разведка. Наполовину араб, наполовину еврей, актер, художник, левый интеллектуал и политический активист Джулиано Мер-Хамис нигде не был желанным гостем.
Его мать Арна Мер была пионером театральной терапии. В 1980-е она основала театр для подростков из лагеря беженцев в палестинском городе Дженин, который израильская пресса называет рассадником терроризма. Агрессию озлобленных юношей Арна Мер пыталась лечить искусством. Хотя во время войны за независимость 1948 года сама держала в руках оружие. Но после участия в операции по зачистке пустыни от бедуинов разочаровалась в идеологии сионизма и в израильской политике, к которой семья Арны имела непосредственное отношение: ее отец Гедеон Мер был известным ученым и одно время министром здравоохранения Израиля, кузен Иссер Харел возглавлял Моссад и участвовал в поимке Эйхмана.
Но представления о политике Джулиано Мер-Хамис получил от отца — «на кончике ремня», как уточнял он позже. Салиб Хамис был одним из лидеров Израильской коммунистической партии и хотел воспитать из сына дисциплинированного паритийного функционера. А мать разрешала Джулиано носить длинные волосы. Вскоре Арна Мер и Салиб Хамис развелись.
Джулиано вырос в Тель-Авиве. Cлужил в армии, сидел в тюрьме за неподчинение высшему командному составу, снимался в кино у Ави Нешера и Амоса Гитая, играл в знаменитых театрах Габима и Байт Лессин. Как пишет Адам Шатц в London Review of Books, Мер-Хамис зарекомендовал себя как исполнитель «с сильным физическим присутствием на сцене». Он играл заключенного-гея в «Поцелуе женщины-паука», главные роли в адаптациях «Вида с моста» Артура Миллера и «Ангелов в Америке» Тони Кушнера, а однажды чуть не задушил исполнительницу роли Дездемоны — ей пришлось вызывать неотложку.
После смерти матери Мер-Хамис снял документальный фильм о ее театре «Дети Арны», получил за него приз в Трайбеке. А потом сам переехал в палестинский Дженин и создал там Freedom Theatre.
Еще один важный персонаж рассказанной в фильме истории — Закария Зубеиди. Бывший бригадный командир «мучеников аль-Акса», он отказался от вооруженного сопротивления в пользу ненасильственного. Мать Закарии в свое время предоставила кров детской студии Арны, а cам Закария тридцать лет спустя приютил Джулиано. Сейчас он снова сидит в тюрьме — именно там его интервьюировали Остермайер и Клоц.
Насилие — обыденный фон существования театра в Палестине. В здание театра дважды кидали бутылки с зажигательной смесью. Ночные аресты израильскими военными для актеров и режиссеров — в порядке вещей, как и для всего мужского населения. Мать Закарии случайно застрелил израильский снайпер, когда целился в голову его брату. А двое учеников Арны все-таки стали террористами-смертниками — в открытом доступе есть кадры их прощальной речи и новостные блоки с джипом, на котором они въехали в толпу и открыли огонь.
«Мы здесь живем как в тюрьме, Западный берег реки Иордан, Газа — ограничены колючей проволокой», — жалуется в фильме новый худрук Freedom Theatre.
«Вот и Гамлет говорит то же самое, — отвечает ему немецкий актер Ларс Айдингер, — Он ставит пьесу „Мышеловка“, использует театр, чтобы спровоцировать своих оппонентов, как это делал Джулиано».
Это — одна из ключевых фраз для понимания того, зачем, почему и как сделан фильм«Гамлет в Палестине». Возможность ненасильственного сопротивления и эффективность театра как его инструмента — вот что по-настоящему волнует Клоца и Остермайера.
Документация гастролей «Гамлета» и расследование убийства переплетаются в их фильме на уровне образов. Фильм открывает сцена в столярной мастерской, где пожилой мужчина вытачивает гроб. Она смонтирована с американским телесюжетом о смерти Мер-Хамиса (передача со страшным названием Democracy.Now!). Ближе к середине фильма становится понятно, что гроб — реквизит для спектакля: на знаменитую сцену с похоронами под дождем Клоц наложил музыку Godspeed you black emperor! и ночные съемки вооруженной операции 2002 года.
Тезис о том, что Шекспиром можно измерить время, давно испытан в разных широтах — достаточно вспомнить хотя бы многочисленные путешествия Питера Брука или Арианы Мнушкиной по Африке и Ближнему Востоку. Шекспир не всегда превращает в искусство новостную повестку, но им можно мерить градус напряжения, когда сценическая кровь смешивается с реальной. Удивительное решение Мер-Хамиса поселиться на пороховой бочке, конечно, создает вокруг него ореол мученика и идеалиста. Но его опыт — не единственный в своем роде. На постсоветстком пространстве амбиции изменить раскаленный ландшафт с помощью театра были, например, у худрука ташкентского коллектива «Ильхом» Марка Вайля, которого застрелили в 2007 году (после спектакля «Подражание Корану»).
Но вернемся в Рамаллу, где под слоями уличных объявлений Остермайер находит граффити Махмуда Дервиша. Клоц снимает мастер-классы Остермайера, он увлечен ходом мысли режиссера и его работой с исполнителями. В сцене свидания Гамлета с Офелией Остермайер разбирает, как личные отношения оказываются коррумпированны политическими: «Что чувствует Гамлет? — Гнев. И одиночество, потому что у него совсем нет друзей, — К кому он обращается? — К публике, она его единственный друг».
Открывая разные двери, режиссер задает один и тот же вопрос главе администрации Палестинской автономии, директору театра, криминальному обозревателю газеты Haaretz: кто убил Джулиано Мер-Хамиса? Комментарием к убийству становятся и последние слова Айдингера в переводе Мариуса фон Майенбурга: «Это не Гамлет желает зла Лаэрту, это его безумие».
После показа состоится встреча с Томасом Остермайером. Подробности здесь