Спектакли рождаются по-разному. История «Эйзенштейна» вполне необычна, и нам захотелось ею поделиться.
Эстонский драматический театр явно заинтересован проблемами переоценки исторического прошлого и решает это через призму реальных исторических взаимоотношений художника и диктатуры. Что, во-первых, дает возможность рассказать историю интересного человека, которым, безусловно, являлся Сергей Эйзенштейн. Во-вторых, обостренное восприятие любым художником происходящих событий усиливает конфликт и выводит фигуру диктатора и само существование системы его репрессивных институций в ранг явного преступления. Так в репертуаре Эстонского драматического театра появляются две пьесы, написанные известными драматургами, с общей темой «художник в советском режиме». Марюс Ивашкявичюс и его «Тоталитарный роман», в котором параллельное повествование: рассказ театрального режиссера из Таджикистана об опыте конца советского периода и установления режимов в странах Центральной Азии – перемежается фактами судеб художников, уничтоженных в сталинское время, и цитатами из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». И пьеса Михаила Дурненкова «Эйзенштейн», написанная специально для театра и режиссера Юлии Ауг – о том, как великий кинорежиссер ХХ века не выдержал борьбы с собой, пытаясь удержаться на должности придворного художника вождя.
Юлия Ауг уже долгое время работает в Эстонии. Опыт постановок спектаклей на экспериментальной площадке Vaba Lava дал ей возможность познакомиться с лучшими эстонскими артистами. Активное участие в театральной жизни Эстонии привели её в Эстонский драматический, где вместе с художественным руководителем Хендриком Тоомпере они решили сделать новую работу про Эйзенштейна: понимали, что есть актер, для которого стоит поставить спектакль. Их вдохновил Таави Тепленков – тот самый актер, который стал Эйзенштейном на сцене. Михаил Дурненков был приглашен написать пьесу о судьбе гения кинематографа ХХ века; о том, как его смолола репрессивная машина, цель которой была – выстроить всех советских граждан в марширующую колонну, прославляющую великого вождя. Голос больших художников должен был задавать в ней уровень и тон. И вклад Эйзенштейна в общий хор, безусловно, был одним из важнейших. Как случилось, что художник победил придворного, пусть и ценой собственной жизни?
Михаил Дурненков писал пьесу, параллельно разговаривая онлайн с Наумом Клейманом, главным хранителем знаний и памяти об Эйзенштейне. Мне кажется, это чувствуется в спектакле – интонация еще одного большого человека, создателя не существующего больше московского Музея кино.
Михаил Дурненков строит сюжет пьесы так, что Эйзенштейн, кажется, уходит на второй план. Временной отрезок пьесы – последние годы перед войной, начало работы над фильмом «Иван Грозный», прямой правительственный заказ на создание легенды о строгом и властном царе, создавшем государственную структуру террора как основу управления страной. Главная линия пьесы – это история молодого сотрудника НКВД Савелия Кондрашова, приставленного присматривать за жизнью кинорежиссера. Он живет в соседней комнате, слышит все, что происходит с Эйзенштейном, фиксирует происходящее, чтобы при малейшем отклонении от заданной линии были приняты меры по изгнанию свободных мыслей и возвращению «на место». Молодой человек попадает в эту программу не просто так – его выбирает специальный сотрудник органов, полковник Зоя Соболева, специалист по работе с тонкими культурными институциями (как же это напоминает недавние публикации о том, что АП России напрямую курирует анонимные телеграмм-каналы культурной тематики). Соболева разъясняет молодому сотруднику принципы работы с художниками, смысл кураторства органов, необходимость соответствия по уровню образования и знаний основ культуры. Ее уверенность, речь, стиль, красота, внушают Савелию самые сильные чувства: преклонение подкрепляется зависимым положением. И молодой человек попадает между двух притягательных полюсов: эмоционального, яркого, обаятельного режиссёра, наблюдения за которым постепенно привязывают Савелия к неординарной жизни гения; и расчетливой, холодной, затянутой в кожаную форму красавицы – начальницы, которая позволяет себе играть с подчинённым.
Вокруг Эйзенштейна существуют близкие люди, каждый из них пробует влиять на его решения. Официальная жена, мать, сердце которой болит от плохих предчувствий – каждая из женщин дает противоречивые советы; артист Черкасов, без которого «нет крови в задумках режиссера», композитор Прокофьев, который ловит мысли и идеи Эйзенштейна из воздуха, транслируя их тут же через музыку. Немецкий посол, приём у которого станет переломным моментом сюжета, где политические новости вытесняют задание по культурному кураторству и приводят к трагическому для героини финалу.
Юлия Ауг в этой постановке работает с прекрасными актёрами труппы Эстонского театра, Савелия играет Урсел Тилк, который в течение спектакля меняется на наших глазах – от неумелого новичка, которого кидает от увлечения к отчаянию, до амбициозного служаки НКВД, чувствующего власть над людьми. Всё это актер последовательно переживает, приводя героя к предательству и попытке самозащиты. Сколько таких крестьянских мальчиков были изуродованы системой, как бы ни старались они от неё сбежать, прозревая в какой-то момент и осознавая ужас надвигающейся расплаты за участие. Бритта Солл – высокая, тонкая, холодная Зоя, которую можно сломать, только изувечив. Актриса играет такую Зою, что не поймешь, есть ли в ней хоть капля той самой крови, о которой упоминает Эйзенштейн – без которой не рождаются идеи творчества. В финале, когда НКВД расправляется с ней, как и со многими верными служащими, мы видим её сломленной, в запекшейся крови – настал момент, когда она оказывается живой, настоящей. И именно в этот момент её предает Савелий –предает, чтобы спасти себя. Как предает он и Эйзенштейна, несмотря на все расположение, симпатию, покровительство, которое тот к нему проявляет.
В этом спектакле, несмотря на подробную историю энкаведешных героев, вьющихся вокруг Эйзенштейна, все же центром остается именно он. Он и его идеи, которые создали кинематограф 20 века – наравне с другими гениями из разных стран мира. Эйзенштейн с его сломанной судьбой, мальчик из благополучной рижской семьи, знавший несколько языков, художник, инженер по первому образованию, увлеченный театром, а потом и кинематографом, и ставший одним из символом мирового кино. Таави Тепленков играет его легко, словно ему ничего не стоит создать внешнюю копию своего героя – в движениях, жестах, манере разговора. Невероятно, но во время спектакля иногда казалось, что смотришь документальную съемку. И при этом не было ощущения замены: на сцене именно другой человек, «впрыгнувший в чужую кожу» – актёр оставляет себе право быть сегодняшним сценическим воплощением Эйзенштейна. Его игра похожа на высочайшего качества клоунаду, где актёр не фальшивит ни секунды: его повороты головы, мельчайшие движения, мимика, голос, которым он может выразить любой состояние своего героя – всё притягивает внимание зрителя. Когда он уходит со сцены – словно выключается свет, его возращение вызывает вздох радости в зале. Именно таким, наверное, и был любимец богинь киноискусства, за которым шли последователи, товарищи, коллеги, веря во все, что он придумывал.
Огромное серое пространство сцены, словно бетонный бункер, с узким выходом, где не разойтись двум людям, с пианино и кожаным диваном, рядом с которым и будет сидеть Савелий в наушниках – мимо него будет проходить жизнь большого человека, отражающаяся и множащаяся в видеопроекции на стене за ним. И музыка, и видео сопровождают рассказ. Иногда это сделано так, что невозможно отвести взгляд от этого «экрана», особенно когда видишь кадры из «Броненосца «Потемкина». В финале, когда на последнем допросе Савелий признается, что он бросил свое задание, понимая всю силу таланта и чувствуя «сжатую пружину будущего фильма о властителе», в глубине сцены снова появляется Эйзенштейн. Он говорит о реальном финале своей жизни, о том, почему он не смог лгать в своем фильме, и каким остался в истории.