Фото: Сергей Петров
Миндаугас Карбаускис впервые поставил современную пьесу. «Изгнание» Марюса Ивашкявичюса получило московскую прописку в Театре имени Маяковского.
Карбаускис и раньше работал с текстами Марюса Ивашкявичюса, но их спектакль-диспут «Кант» и спектакль-байопик «Русский роман» были обращены в прошлое. А «Изгнание» — вещь остро злободневная, написанная по горячим следам. Драматург несколько месяцев провел в рабочих кварталах Лондона, собирая истории литовских эмигрантов, которые и легли в основу пьесы.
Несколько лет назад Оскарас Коршуновас поставил её в Литве, где проблема эмиграции весьма болезненна: молодежь повально уезжает из страны, но встать на ноги в новых условиях удается немногим. Не то чтобы нас в России это не касалось, но на фоне оставшихся 146 миллионов потери не столь заметны. Поэтому сагу Ивашкявичюса о приключениях литовцев в Англии мы можем воспринимать чуть отстраненно — как драматичный, но в то же время забавный сериал.
Это ощущение сериальности, возможно, вызвано купюрами, которые пришлось сделать в пьесе, чтобы сократить спектакль с шести часов (столько он шел в Вильнюсе) до более гуманных четырех. Второе вынужденное послабление: замена запрещенного на сцене мата на эвфемизмы вроде «рвать», которые литовские гастарбайтеры произносят буквально через слово… Правда, и эта языковая вольность шокирует некоторых зрителей «Маяковки» и они покидают зал. Так что не зря Миндаугас Карбаускис подстраховался и выпустил спектакль не на основной, парадной сцене, а на Сретенке, имеющей статус экспериментальной площадки.
Художник Сергей Бархин огородил подмостки железными листами с неоновой подсветкой — получилось холодное и неуютное, враждебное пространство, не имеющее ничего общего с туристическим, открыточным Лондоном. Единственная узнаваемая примета — значок лондонского метро, обозначающий места действия от королевского дворца до морга, где бомжевал главный герой, ночуя прямо в гробу. Прекрасная метафора состояния человека, чья прежняя жизнь (а Бен Ивановс был в ней лучшим выпускником полицейской академии) кончилась, взорвана на тысячу осколков, а никаких новых перспектив не предвидится.
Таких символических деталей в пьесе Ивашкявичюса немало. И режиссер использует их, чтобы уйти от вполне конкретной, почти документальной истории и вернуться в привычное поле обобщенной философской притчи. Ведь скиталец Бен здесь почти что Иов, у которого отняли все — дом, работу, амбиции и надежды, которого жизнь нещадно бьет, унижает и втаптывает в грязь. Но он находит силы подняться и собрать себя заново, не просто ассимилироваться в чужой среде, но найти внутренний стержень и остаться Человеком. Не случайно так настойчиво повторяется мысль о Чингисхане и Христе, которые борются в душе пост-советских людей. Интересная, кстати, деталь: литовцы на Западе чувствуют себя не европейцами, а потомками варваров. И главной своей задачей герой считает избавление от «внутреннего монгола».
Его незримым проводником по кругам ада и учителем толерантности становится Фредди Меркьюри (музыка Queen звучит на протяжении всего спектакля). Известие о том, что его кумир — гей, да еще и «бабай», то есть азиат, вызывает у Бена серьезный когнитивный диссонанс и чуть ли не крушение картины мира. Сыграно это ужасно смешно, в спектакле вообще немало юмора, уравновешивающего трагический пафос. И хотя премьерная публика вела себя довольно сдержанно, думаю, со временем спектакль «раскочегарится», на нем будут много смеяться и вообще бурно реагировать.
Этому способствует и заложенный в пьесе эффект отстранения: повествование ведется от лица главного героя, воспоминающего о давних событиях — с этой дистанции он может иронизировать над своими бедами, а не проживать их с острой болью, как в первый раз. «Это было, когда башни-близнецы еще стояли, а вот принцесса уже умерла», — определяет он время начала действия. А вот точка, из которой ведется ретроспективный рассказ, в спектакле не ясна, финал остается открытым, и к чему в итоге приходит герой, не совсем понятно: сумел ли он обрети себя на земле обетованной или снова оказался на обочине? Видимо, сюжетная завершенность для авторов не так существенна. Гораздо важнее, что герой пришел к христианскому прощению и не смог отомстить обидчику, за которым гонялся 17 лет — так что перерождение «монгола» все же случилось.
А еще случилось открытие нового актерского имени: Вячеслав Ковалев хоть и играет в «Маяковке» с 2004 года, таких ярких и многоплановых ролей у него еще не было. Артист не сходит со сцены все четыре часа и ведет историю, умудряясь быть одновременно и наивным провинциальным пареньком и умудренным комментатором событий. Хороша и Анастасия Дьячук в роли юной Эгле, совершающей страшное падение от амбициозной художницы до клубной потаскухи. И недавно принятый в труппу Михаил Кремер, чей эпизодический персонаж — бывший физик, ставший ищейкой на королевской охоте, сыгран буквально несколькими штрихами, но пластично и убедительно. Немного колорита и характерности в спектакль добавил приглашенный киноактер Иван Кокорин («Брат-2», «Звезда», «Займемся любовью»). Его фактурный бандит Вандал стал протагонистом главного героя — воплощением дикой варварской силы, которую тот пытается в себе искоренить.
Чуть ли не впервые Карбаускис поставил спектакль без звезд, с молодежью «Маяковки» — и она его не подвела. При всем постановочном минимализме, скупости режиссерских приемов, некоторых пробуксовках действия и сюжетной чехарде актеры рассказывают эту историю увлекательно, за ней очень интересно следить. Для театрального критика, привыкшего к бесконечным интерпретациям давно знакомых сюжетов, это давно забытое и радостное чувство. Да и для зрителей премьера на Сретенке, возможно, станет мостиком между традиционным театром и современной драмой.
Продолжение следует. Интервью с драматургом Марюсом Ивашкявичюсом появится на нашем сайте в ближайшее время.