Вступительное слово переводчика
Do we suppose that all she knows
is that a rose is a rose is a rose is a rose?
Гертруда Стайн
«А вот извольте-ка посмотреть на этот остров,
Остров, где всё у нас есть
<…>
И скрипка Страдивари, и клавиши Баха,
И трубка Магритта, и шапка Мономаха,
И счетчики Гейгера, и счетчики Альцгеймера,
И локоны Эйнштейна, и тапки Витгенштейна,
И маятник Фуко, и сам Фуко,
И другой Фуко, и Умберто Эко,
И ботинки Ecco, и продукты эко,
И курочка El Pollo Loco,
И стерилизованное молоко, и натуральное молоко,
Натуральные кудри, и места чтобы пудрить,
И места, которые можно промывать,
И места, которые можно клевать
<…>
И розовые бантики, и некроромантики,
И книга Апресяна по лексической семантике,
Такой покемон, сякой покемон,
И Лотреамон, и громкий крик „Come on!“
<…>
И пиво пенное, и чудо обыкновенное,
И личико бледное, яичко медное,
И петушок золотой, и рэпер крутой
<…>
И вкусная пицца, скоромная пицца,
И постная пицца, и творожная масса,
И мороженое мясо, волшебная сказка,
Животная сказка, бытовая сказка,
И смешанного типа, и средства от гриппа,
И средство от порчи, и средство от сглаза, и слезы из глаза,
И сопли из носу, и успехи в бизнесе,
И психоанализ, чтоб мозги не разболтались,
И Басё, и колбасё,
Короче, у нас есть всё!»
Это лишь неполный список того, что есть на острове из песни молодежного филолога и акына Псоя Галактионовича Короленко. Сказочный зачин перекликается с драматическим циклом Эльфриды Елинек и с полным основанием может служить его метапересказом и эпиграфом к его переводу.
Итак, мы имеем дело со все еще неоконченным циклом одноактных драм «на двоих», первые три из которых объединены в триптих «Принцесса-драма» (Prinzessinendramen, переводчик взял на себя смелость передать несколько формальное заглавие почти дословно, проведя, однако, параллель с Принцессой Грёзой). За драмами о принцессах (Белоснежке, Спящей красавице и Розамунде) последовали еще две, посвященные Жаклин Кеннеди-Онассис и трем писательницам — Ингеборг Бахманн (после пережитого пожара скончалась по неустановленной причине в больнице), Марлен Хаусхофер (умерла от рака) и Сильвии Плат (возможно, совершила самоубийство после продолжительной депрессии). Пятая драма из цикла имеет подзаголовок «Стена», повторяющий название романа М. Хаусхофер. В интервью М. Драйеру (Programmheft Deutsches Schauspielhaus in Hamburg 2002/3) госпожа Елинек заявила, что не исключено продолжение цикла.
В послесловии к одной из публикаций автор призналась, что название «Смерть и девушка» «заимствовано из песен Шуберта». Сочиненная в 1817 году на стихи Маттиуса Клаудиуса (1740–1815) и опубликованная в 1821 году песня представляет собой диалог между умирающей девушкой и Cмертью. Тема не оставляет Шуберта и позднее, к 1824 году относится струнный квартет No 14 с тем же названием, написанный за четыре года до смерти самого композитора.
Das Mädchen:
Vorüber! Ach, vorüber!
Geh, wilder Knochenmann!
Ich bin noch jung! Geh, lieber,
Und rühre mich nicht an.
Und rühre mich nicht an.
Der Tod:
Gib deine Hand, du schön und zart Gebild!
Bin Freund, und komme nicht, zu strafen.
Sei gutes Muts! Ich bin nicht wild,
Sollst sanft in meinen Armen schlafen!
Девушка:
Поди ты прочь! Поди ты!
Прочь, жуткий ты скелет!
Меня не трожь! Ступай же,
Мне слишком мало лет.
Мне слишком мало лет.
Смерть:
Дай руку мне, прекрасное созданье!
Я друг, пришел не наказать.
Будь доброй, дева, я не так ужасен,
И сладко на моих руках ты будешь спать.
Имя Шуберта, знакового для Эльфриды Елинек композитора (к моменту написания первой драмы цикла относится также и эссе о Шуберте и его психическом сломе), дает подсказку о происхождении героини третьей драмы, Розамунде, ведь сказки с такой героиней в европейском каноне нет. Возможными ее прототипами могли бы послужить героини из произведений Ганса Сакса, Фридриха де ла Мотт-Фуке или Шиллера, но в данном случае это, безусловно, персонаж из Шуберта: именно Розамунде посвящена его провальная музыкальная пьеса «Розамунде, принцесса Кипрская» (1823, Op. 26) на либретто оппозиционной журналистки и писательницы Хельмины фон Шези (Helmina von Chézy, 1783–1856).
Восемнадцатилетняя Розамунде должна взойти на престол, однако ей мешают козни дяди, интригана Фульвио, в конце концов решившегося отравить принцессу, заговор раскрывают, злодей погибает от собственного яда, а Розамунде становится королевой. В свой очередь, либретто опирается на германский вариант легенды о Розамунде, королеве лангобардов, изложенный еще хроникером Павлом Диаконом. Если верить хронике, а не романтическому либретто, Розамунде организовывает убийство мужа, короля Альбуана, отомстив таким образом за смерть своих родителей.
Примечательно, что драма «Смерть и девушка I» впервые была опубликована в составе сборника «Ничего страшного. Маленькая трилогия о смерти» (Macht nichts. Eine kleine Trilogie des Todes. Hamburg, 2002), названия всех частей которого отсылают к произведениям Шуберта: «Лесная царица» (Erlkönigin), «Путник» (Der Wanderer).
Однако, помимо романтика Шуберта, развивавшего образ смерти как возлюбленного («смерть» в немецком языке — слово мужского рода с исключительно мужскими коннотациями: косарь (Sensemann), скелет (Knochenmann) и т.д.), есть и другое австрийское воплощение ренессансного мотива «девушка и Смерть» — картина Эгона Шиле «Смерть и девушка» (1915). Правда, на ней Смерть из названия выступает не персонажем, но метонимическим обозначением погибшего на Первой мировой войне солдата в объятиях возлюбленной.
Шиле лишь по касательной затрагивает метафизический европейский мотив, смерть более не агрессивна и не загадочна. Противостояние, взаимодействие и единство девушки и смерти есть не что иное, как извечная борьба Эроса и Танатоса (один шаг от мифа к сказке). На древнегреческих вазах Танатос изображался с погасшим или потушенным факелом, во фрагменте «Смерть и девушка I» Охотник носит ружье, которому так и не суждено выстрелить. Картина Петера Пауля Рубенса или учеников «Альбуан и Розамунде» (1615) также в известном ключе варьирует мотив «девушка и смерть»: смерть так же, как и позднее у Шиле, можно представить себе лишь метонимически, как надвигающуюся угрозу. Упоминание этой картины не случайно, ведь в данном случае смерть не только кубок с ядом, не только герой, которому предстоит умереть, но и девушка, несущая погибель.
Эльфрида Елинек использует наипростейший синтаксический ход — меняет традиционное расположение героев: на первое место выходит Смерть, пусть ей (ему) и принадлежит в пьесе значительно меньше места. В итоге герои сливаются, в том числе посткоитально, воедино. Кроме Любви и Смерти в лесу встречаются Красота и Правда, словно в средневековом аллегорическом «Романе о Розе» Гийома де Лорриса, они так же борются, вцепляясь друг в друга, чтобы не упасть на льду катка — словно бы на катке в романе Бориса Виана «Пена дней» (1947), где соревнуются красота поэтического воображения и жестокая правда реальности.
Сказка — во многом благодаря мультипликации Уолта Диснея — во второй половине ХХ века самым агрессивным образом отвоевала свое место в культурном сознании. Обращение в литературе постмодернизма к этому жанру стало общим местом. Елинек, «снежная королева литературы», как ее часто называют (не без отсылок к творчеству Томаса Бернхарда), сделала следующий шаг: в своей квинталогии она возводит в ранг сказочных персонажей и президентскую жену Жаклин Кеннеди-Онассис, и перечисленных выше писательниц. В отличие от подлинных сказок о принцессах, у сказок с настоящими принцессами не бывает хеппи-эндов.
В уже цитировавшемся послесловии автор отмечает: «Эти тексты предназначены для театра, но не для постановки. Действующие лица и так уж слишком выставляют себя напоказ». С одной стороны, эта сентенция Елинек переносит ее тексты из области литературы в область философии и ставит в один ряд с жанром диалога. Особый интерес представляют тут скрытые цитаты из учения Мартина Хайдеггера о бытии (укажем хотя бы на то, что его ключевая работа «Бытие и время», 1927, как раз и открывается диалогом Платона «Софист»). С другой стороны, герои (и, соответственно, актеры) должны умирать на сцене по-настоящему. Действительно, Смерть в облике Охотника, Принца, Фульвио неоднократно раскрывает свою подлинную природу: Охотник говорит, что забирает убитых животных с собой, в отличие от людей, эту добычу ему «жалко предавать земле», называет Белоснежку добычей (положительный в сказке, образ Охотника у Елинек теряет человеческую природу, безусловно, повторяя судьбу бессмертного героя новеллы Кафки «Охотник Гракх», 1917), Принц называет себя силой, пойти против которой означало бы потерять самого себя, более того, он пробуждает Спящую красавицу ото сна, который, по ее собственному утверждению, и является ее жизнью. Фульвио неоднократно говорит об убийстве. Итак, в первой драме Смерть забирает ранее избежавшую отравления девушку прямо на сцене, во второй — диалог разворачивается между Смертью и уже мертвой девушкой, в третьей — герои приканчивают друг друга.
Все три девушки благодаря перекрестным аллюзиям сливаются воедино: у Белоснежки губы цвета алой розы, имя Розамунде дословно повторяет этот эпитет, Спящая красавица погружается в сон, уколовшись о шип розы. Обобщая, можно сделать заключение, что все три девушки обладают одним расхожим символом любви и красоты — розой. Но что еще как не роза, цветок, насыщенный огромным количеством романтических аллюзий, может послужить лучшей эмблемой увядания, тщеты и смерти?
Смерть и девушка I. Белоснежка
Две огромные, похожие на пугал, фигуры: полностью связанные из шерсти и затем набитые, одна — Белоснежка, другая — Охотник с ружьем и в шляпе, спокойно говорят друг с другом, голоса, слегка искаженные, звучат за кадром. Текст не предусмотрен для постановки на сцене!
Белоснежка: Я уже целую вечность иду по извилинам и лабиринтам леса ((Если читать драматический цикл как аллегорическое произведение, необходимо отметить, что в англ. и нем. языках слово «Wald» имеет также историческое значение «незастроенное поле, неокультуренное пространство» (см. Grimm J., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Bd. 27. München, 1984. S. 1072).)) и чего же я никак не могу найти? Гномов! Говорят, они похожи на нас добродушием, но не обликом. Они, господин мой, наоборот, выглядят как кто-то, похожий обликом на меня, но скорее неприветливый. Возможно из-за той ответственности, что на Вас возложена. Непростая работа, должно быть, освещать сущее и казнить праведное. Я, наверное, склонна к чему-нибудь полегче. Я долго пользовалась успехом благодаря внешности, а затем с рвением, в поисках еще большего успеха, провалилась в яму ((В оригинале «ins Loch meiner Stiefmutter» — в дыру, яму, это «слово» Хайнера Мюллера, в 6-страничной «Гамлет-машине» оно упоминается 6 раз, в первую очередь в значении женского лона («материнская дыра»). Соответственно и «плод», которым мачеха травит Белоснежку, может обозначать ребенка, не говоря уже об ассоциациях о плоде познания с древа познания добра и зла, традиционно изображающегося в виде яблока.)) моей мачехи, схватившей меня со стороны, с которой я не ожидала, и вскоре отравившей плодом. Она выкопала яму другой и не упала в нее сама. С тех пор я поборница истины, в том числе в языковых вопросах. Все это кажется публике чрезвычайно интересным, потому что моя история существует уже не одно столетие, понятия не имею, что в ней такого веселого или волнующего. Как будто мне приходится снова и снова подниматься и падать, причем от руки женщины. Приятное исключение, которым смерть не является. Она приходит всегда, чаще всего в виде мужчины ((Смерть в немецком языке мужского рода. В европейской традиции Смерть изображается, пусть и лишенным половых признаков скелетом, но с мужскими коннотациями. Например, в экранизациях произведений Терри Пратчетта Смерть говорит голосом Кристофера Ли.)), а потом, глядишь, им и не является. Она подкарауливает нас, приходит незваной, и как раз тогда, когда мы, как в моем случае, пользуемся успехом, не позволяет нам насладиться им и убирает нас с поля ((В шахматы на жизнь играет Смерть в фильмах И. Бергмана «Седьмая печать» (1957) и «Летняя интерлюдия» (1951).)), не принося успокоения.
Охотник: Возможно ли, однако, что Вы заблуждаетесь? Могу ли я предложить Вам перестать воспринимать саму себя как собственное убежище? А именно, чтобы Вы перестали идти мимо правды, которая в свою очередь давно Вас ищет и которую я уже неоднократно сам встречал в этом лесу словно беспомощное создание — или же в облике тайных могил для людей и животных. Могилы животных устроил не я, потому что я всегда забираю добычу с собой. Мне жаль отдавать ее земле. Поскольку Вы не кидаете правде ничего съестного из того, что нашли, да и не обладаете опытом охоты, поскольку сами являетесь добычей, правда, само собой, при первой же возможности от Вас и убегает. В вашу версию событий, мышка моя, я просто не верю. Нет тут никакого объезда, на котором она могла бы от Вас скрыться, эта бедная правда. Да Вы поставьте себя на ее место: да Вас бы словно фарами автобуса ослепило, повстречай Вы вдруг такую женщину, как Вы, — уж насколько я в этом понимаю — в столь неподобающем для прогулок по лесу платье. И эта женщина спрашивает о какой-то или нескольких личностях, которые носят шляпы, да еще такие, которые, по моему разумению, никакой другой человек и не оденет. Ну и как это выглядит! Возьмите-ка лучше мою шляпу за образец, вот такую Вам и Вашим искомым личностям и надо бы носить! А эти прекрасные перья морского петуха, клево, а? И, пожалуйста, никаких островерхих колпаков! Такие коротышки просто хотят казаться повыше! Высокие каблы, подкладки, налаченные железобетонные начесы! Неудивительно, что правда не желает отождествлять себя с подобными персонажами. Да и почему бы ей являться в образе сразу семи человек, когда даже ее одну на ходу не замечают. Чтобы потом, когда она уже будет у нас за плечами, продолжать рассказывать сказки? Она потому и стала такой застенчивой, что каждый так и норовит ее облапать. А тут еще и Вы у нее на пути. Вот что я Вам скажу: Ваша красота в наших кругах, которые обретаются тут в чаще, не котируется. Раз в неделю на замерзшем озере проходят тренировки по парному фигурному катанию. Красота и правда тоже принимают участие и тем самым узнают друг друга поближе. Хотите поучаствовать, девушка? Может быть, правда понравится Вам даже больше красоты? Для разнообразия! Красоту можно громко потягивать, как нечто экстраординарное, а потом вместе с правдой, вцепившихся друг в друга, чтобы не упасть на льду, тоже оставить позади. С другой стороны, если разобраться, семь человек для правды — вовсе не так плохо, она же такая маленькая, ей бы стоило размножиться, чтобы ее вообще можно было воспринимать взаправду. А так хотя бы ее колпак будет бросаться в глаза. Точно!: правда как завешанная шляпами вешалка. А за ней красота, которая не хочет надевать ни одну из шляп, чтобы не выглядеть смешной, и потому враг самой себе. Правда как заблуждение бытия. Вы, девушка, впрочем, заблуждаетесь, если полагаете, что видите меня. Я невидим. А если бы меня можно было увидеть, меня бы не существовало и Вы бы все равно не могли меня увидеть. Поэтому все равно, узнаете Вы меня или нет. Возможно, Вы заблуждались, когда приняли меня за одну из Ваших правд только потому, что не увидели меня! К Вашим правдам я в любом случае не отношусь! Смотрите, пожалуйста, повнимательнее на мою шляпу ((Еще один сказочный мотив — шапка-невидимка.)), перед тем как не видеть меня и все же начинать эти глупые разговоры! Я смерть, вот как. Смерть как ультимативная правда. Если посмотреть с этого боку, то у Вас даже есть право искать меня! Мне даже нравится: смерть как последняя правда, которая поэтому не желает ничего знать о себе самой. Но это не так. Смерть как нагота слепого зверя, до тупости которого человек позволяет себя унизить, чтобы наконец ничего о себе не знать. Умереть ему все равно придется, даже если он уже потерял сознание. Смерть как слепота перед Вашей наготой. Но внимание! Не все, что Вы не видите, уже смерть, как я уже доказал. Что касается меня, то тут Вы никогда не можете быть уверены. Костюм охотника, действительно, не самый оригинальный. Я содрогаюсь, когда вижу Вашу безжизненную и к тому же слепую веру. Вам не следовало бы навязывать мне ни одного из Ваших секретов, но я знаю, что мне Вас не удержать. Поверьте, если бы смерть можно было увидеть, стал бы кто-нибудь иметь с ней дело, даже, скажем, на время ужина из непогребенных животных, которых без того ему пришлось бы спонсировать? Вот видите! Вот поэтому я и не могу сказать, что хочу иметь с правдой что-либо общее. Нет и еще раз нет. Правде безразлично все кроме нее самой. Но в настоящий момент исполнителя для ее роли лучше меня нет. Стоит ли мне и дальше ее играть, да я не знаю, играю ли я еще. Я уже давно не имею такого желания, но должен. Одну, самую последнюю, я оставил себе за образец, все прочие правды до нее не ушли от моего оружия. Тогда я был основательнее. Последняя довольно маленькая. Но я все равно постоянно на нее смотрю, чтобы знать, кто я. Приблизительно такая же маленькая, как Ваши гномики. Но я как самоучка с усердием и прилежанием работал над собой и теперь уверенно скольжу по направлению к жизни, как по замерзшему озеру.
Белоснежка: Ах, жизнь хочет, чтобы ее рассматривали и удивлялись ей со всех сторон, Вы так не считаете? Вообще, это прекрасно. Даже побочные детали нам не следует считать такими уж маловажными. Если я не найду ту мелочь, что ищу, я могла бы обратиться к чему-то большому, что, по Вашим словам, Вы и олицетворяете. Что есть больше смерти, которая не приносит нам никакой значительной пользы, а только большой вред. Даже если на вкус она хороша, как яблоко «Granny Smith». Внутри все равно сидит червь и делает свой первый ход ((Белоснежка вновь говорит о жизни как об игре, в предыдущем случае Смерть играет в шахты, червь же, совершающий ход, т. е. обладающий форой — отсылка к стихотворению Э. А. По «Червь-победитель» (1838).)), кладет смерть на хранение в сейф, в котором может преспокойно жрать, и тем самым приоткрывается и сразу же снова закрывается самое главное: ну привет, само бытие! Ну, это не было сделкой! Мои кишечные струны настроены заплесневелыми плодами. Как и основной тон моего бытия. Это, конечно, некоторая натяжка, только вот в тон никогда не удается попасть. Прискорбная участь, болезненный запор. Потом: подъем в горы как большая задача общества, да только вот чаще всего под рукой не оказывается гор. Горы эти в лучшем случае холмы, порог из холмов, перебраться через который не составило бы труда. Пора мне составить заявление о понесенном ущербе для страхования бытия, а потом еще объявить розыск пропавшего, а то я так долго была без сознания, что мачеха наверняка интерпретировала это как смерть и утрату власти. Уж в этом она ошиблась. Кроме того: как раз лишенный власти ничего так не будет хотеть, как возврата утраченной власти. Возможно, она именно потому и хотела меня убить, что рассчитывала на следующее: я восстану и превращусь в наиболее жаждущее власти существо, то есть буду оспаривать то, чем она так любит себя окружать. Всё тлен! Реально, появляется телочка, далеко не такая шикарная, как я, да еще и постарше, что наверняка гложет ее даже во сне, и на полном серьезе хочет украсть самую мою сущность! Она думает, красота перейдет к ней, потому что в трупе ей станет слишком скучно. Красота-то хочет всегда быть на виду, лучше всего в журналах, которые при частом перелистывании осыпаются даже быстрее нормальной листвы. Эта мамаша никак не может въехать в секрет бессилия перед моей красотой и пытается выбить у меня из рук инструменты моей власти ни чем иным как каким-то яблоком. Яблоко против яблоневых щечек! Представляю. Природа против природы. Битва титанов. А можно было и куда проще. Можно было встать передо мной и моя власть исчезла бы, потому что меня не было бы видно! Избежать этого мог бы только гном, ведь он ниже меня, поэтому с тех пор я и ищу именно гномов, а это не мелочь, скажу я Вам. А для гномов я согласна хоть на землю лечь, чтобы и они могли потешить свое эго. Хотя бы для того, чтобы позлить мачеху, которая в своих вопросах о неизвестном уже пошла по наклонной, кому можно существовать, а кому нет. Ей можно. Мне нет. По причине слишком сильной красоты и ее зависти к конкурентам. А гномам можно только потому, что она их еще не видела. Но предостерегала меня о них!
Охотник: Ну у меня Вы своих гномиков точно не найдете. Как офицер, я склонен к прямым действиям, но не отвечаю за осложнения, которые могут при этом возникнуть. Конечно, я замечу, если на горизонте возникнет что-нибудь, выступ, какой-нибудь результат существования в зверином обличье — могу Вас заверить, для второго раза я уже не так меток, как моя винтовка, которая все еще чешется, капает и пыхтит — нет, наоборот, вообще-то я бы лучше сохранил действия в себе и приберег, как посуду Tupperware. Поэтому я стал охотником. Поэтому меня не интересует этот карлик правды, которую Вы почему-то ищете именно в этом лесу. Я великан неправды. Сотру все своей всеобъятной программой очистки жесткого диска. Однако я прошел у правды обучающий курс, так что при случае могу изобразить и ее. Так что мы, Вы и даже я сам, будем думать, что я правда, и более того, самая последняя ее версия, что есть в продаже. Я уже давно самоутверждаюсь этим утверждением. Мои жизненные обстоятельства: незаметно придвигаюсь к приличиям, притворяюсь притвором перед животными, подвинул пару великанов, как я сам. И существо готово. Смотри-ка, полуфабрикат, и ему не стоит бояться сфабрикованного дела в суде. Единственный, кому не стоит бояться судьи, это смерть. Я в пути за работой повсюду и всюду легально, даже когда с охотой превышаю скорость, как воды Леты, одним шажком моих коротких ног.
Белоснежка: Тогда скажите-ка: почему я еще есть, а не ничто, как того хотела моя мачеха? Например, с помощью яблока взорвать меня назад к истокам? Я полагаю, потому, что мне просто не оставалось ничего другого кроме как существовать, лишь для себя самой. Моя мачеха всегда хотела быть для других, в том числе своей красотой, которой подолгу любовалась в зеркале, как будто ее тем самым можно было удвоить. То, что я cуществовала, было для нее словно соломинкой в глазу, который хотел видеть лишь самого себя. Зеркало не было Почему. Зеркало было Что. Оно было Чего еще изволите? ((Нельзя не упомянуть еще одну очевидную в случае с политически активной Эльфридой Елинек аналогию с крупнейшим немецким информационно-политическим еженедельным журналом «Зеркало» (Der Spiegel, с 1947 г.).)) Поскольку я тоже отражалась, я была, да еще и перед ней. В табели красоты о рангах Белоснежка всегда была на первом месте, мачеха вечно вторая. Зеркало раскрывалось, как шкаф, распахивало створки пошире и поражалось увиденному. Сначала всегда я. Причем сияние было такое, что даже старые газеты на полу не было видно. На них, истлевшие от времени, такие же как я. Нельзя быть и в то же время отсутствовать. Ну, Вы-то, наверное, можете, но я нет. Для зеркала и мачехи вопросов было предостаточно, настоящий опросник с яркими иллюстрациями, на всех я, тут уж она и вышла из себя, точно Вам говорю! Такой каталог, в котором уже был заключен ответ и цена на него. А вопросы с бормотанием вырвались наружу, стащили с себя кандалы и самоуничтожились. Ну да. Вопросы этой женщины, которую мне следовало называть мамой, высокомерно расспрашивали в пустоте, не принимая меня в рассчет, всё о моей природе. А она, должно быть, расстелила всё мое существо как ковер, то есть еще и воспользовалась. В замке, знаете ли, здорово дует по ногам. Но ни следа не осталось. Им следовало бежать прочь, моим следам! Здесь, вообще-то, мог бы вступить и разум с его нежным голоском. Тоже довольно милое хобби, требующее всего лишь немного изумления. Но какой тщеславной женщине, которая настолько уверена в себе, что ей совсем не нужно зеркало, хотя она его постоянно и спрашивает, потому что знает, что самая красивая, понадобится вторгаться в скрытое? Вот именно. Она спрашивает зеркало о том, что нельзя спросить, и без тени сомнения набивает до отказа неисчерпаемым ответ, который ей заранее известен. Этому пирогу не суждено испечься. Можно было сразу ей сказать. Но что приходит ей в голову? Отравить меня яблоком. Есть и более изящные виды убийства, скажу я Вам, но оригинальнее не найти. Изящество моей смерти вовсе не было таковым. Искусство ли убить кого-то? В любом случае, я, как видите, вовсе не умерла. Да что я Вам рассказываю, Вы же эксперт! Итак, все снова на исходную. Начнем. Вы — прочь! Гнома сюда!
Охотник: (наставляет на нее ружье) Господину гному позволено то, что не позволено мне? Серьезно? В лесу есть место всем, но изначально он предназначен только для меня и моей добычи. Сводить знакомство с такими маленькими обиталищами было бы забавно, если бы у меня было чуть больше времени. Но его у меня нет, а потому я забираю у других существ отведенное им. Я говорю, когда время кончается, и забираю себе остаток, что был отпущен им. Но он слишком быстро расходуется. Смерть, знаете ли, питается чужим временем, а потому всегда голодна. В конце концов, собственного времени никому не хватает. Прогулка на чужое время тоже длится недолго. Люди кончают в полном человечьи. Я имею в виду именно то, что Вы говорили о своей мачехе. У меня такое впечатление, что в этой женщине, которая пыталась влезть в мое дело, Вас больше всего раздражает то, что она, очевидно, кажется, обладает ответами на все вопросы заранее, а также возможностью с помощью разума стать его же хозяйкой. Мне бы это тоже действовало на нервы, если бы они у меня были, ведь это так же глупо, как торговый центр, который закрывается вечером, но ночью все еще продолжает называться торговым центром.
Белоснежка: (прикрывает от солнца глаза) Ну действительно! Я попросила бы! Что это Вы все время держите у меня перед глазами? Настольную лампу? Подумайте о том, что мои глаза еще ослаблены, ведь я видела смерть в известном Вам виде как сияющий туннель ((Отсылка не только к околосмертным переживаниям, но и, вероятно, к притче Кафки «Im Tunnel» (1917; в пер. С. Апта «Железнодорожные пассажиры») и рассказу Ф. Дюрренматта «Der Tunnel» (1952).)). Я все еще ослеплена этим. Видите, как мне приходится щурить глаза? Отойдите, пожалуйста, немного в сторону! Может быть, Вы уже несколько часов заслоняете одного или даже нескольких малоросликов, с которыми у меня встреча. Или, может быть, Вы должны были дать мне точный адрес, а теперь специально пытаетесь оттянуть момент нашего расставания? Вы что, участник моей участи? Я знаю только: за семью горами. Люди так невнимательны, когда диктуют кому-то по телефону. Никогда не ждут, поняли их или нет. Кроме того, я бы предпочла лежать, а не сидеть. Устала я от этого яда. Моему злорадству лучше бы вздремнуть. А народу надо бы слегка смягчить свои действия и достигнуть целей. По крайней мере, ему не стоит беспокоиться, даже если у него серьезные вопросы. Необъяснимое должно покоиться в почве объяснений, пока наступление цветов не даст ему под зад хорошего пинка.Тогда ему следует безропотно восстать и просветить нас, чтобы мы наконец смогли представить себе то, что есть. Так, вроде бы желаний больше нет. Если ты прекрасен, одеваться можно скромно. А если есть свобода действий, то нужно сразу дать ясную картину. Даже если еще нет представления о том, насколько значительны вообще обстоятельства. Гномы-то маленькие. На мою скромность они однако же смотрят с презрением. Я слышала, они хотят ни много ни мало самую красивую девушку на свете, и только для того, чтобы им стало поуютнее и чтобы вести себя разнузданно, по возможности и за пределами дома, на лужайке, где они свободным многочленом будут бегать и прыгать на меня, причем все сразу. Знали бы Вы, сколько раз я это уже слышала! Это выдумала для меня мачеха, такими россказнями она годами пыталась внушить мне страх! Она утверждала, что гномы, получив, что желают, будут неблагодарны, как и все другие существа. Что это за неизвестный свет, который Вы по-прежнему направляете мне в лицо? Это длинное и тонкое? И как его теперь выключить?
Охотник: Настольной лампой я бы это не назвал. Это нужно скорее для того, чтобы выдувать свет. И тогда из лесной чащи появляются существа, несущие живую духовную жизнь, но это совсем не для меня! Никаких препятствий! Разум борется на треке для автогонок с псом веры, для которого финишная прямая всегда свободна, вой, гром, клекот, хрип, рык, жаль, что не могу Вам изобразить, но не имею обыкновения водить с собой охотничью собаку, мне такого не надо. В общем, рвут друг друга в клочья, магазин «Духовная жизнь» открыт, у нас Вы найдете ремни для башмаков и молитвенные лохмотья, а также кусок почвы, пятьдесят сантиметров на пятьдесят, это почва для беспочвенности правды, теперь она Ваша, даже если Вы решите посадить свою правду на совершенно новый манер и вовсе не нуждаетесь в моей, хотя это, как я уже говорил, последний экземпляр. Ну, и кто же победитель в битве товара против почвы, веры против разума? ЖИВОТНОЕ. Которое приобрело тем самым высочайшее подтверждение своего предполагаемого ранга, пока не появится кто-то сильнее. Печной огонек бытия еще горит во мраке воскресного вечера, еженедельным крахом воскресного вечера появляется женщина в какой-то ночной рубашке, уж простите, но не могу иначе описать Ваше одеяние, да и не важно, ночь пронизывает все, и я ее Вам сейчас доставлю.
Застреливает Белоснежку. К трупу:
Были ли Вы одной из тех девушек, которые воплощают в мире исключительно персонажей из кино, потому что хотят выглядеть, как одна из них? Из тех, что в ужасе убегают от жизни? Бежать в ужасе от смерти Вам смысла не было, она пойдет за Вами следом, гарантирую. Вы были не более чем девушкой, которая показала ножку в траве, которая была для этого слишком холодна. В одеянии для гроба разгуливать в лесу не стоит. В Вашем случае это, однако, было довольно практично, можете в этом и остаться. Мне все равно, я, как и говорил, ничего не понимаю в дамах и переменах в моде. В любом случае, это добыча, которую я оставлю. Я забрал у нее только время, этого достаточно, оно было в ней самым опасным. Еще пять минут и я, пожалуй, дал бы себя уговорить стать меньше, чем я есть. Теперь же она, разумеется, абсолютно беспомощна, ведь ничто так не ужасает красоту, как время. Земли сверху не надо. Она была бы слишком легкой.
Вскидывает винтовку на плечо и уходит.
За ним появляются семь гномов и окружают Белоснежку.
Семь гномов: Типично. Отходит красавица. А могла бы и вовремя найти нас, если бы все время не держала карту вверх ногами. То, что красавица принимала за долины, на самом деле было горами. Только доброта может сдвинуть горы, иногда и вера, но уж точно не красота. Она может на несколько миль промахнуться мимо гор, даже если их будет семь штук. Горы-то стояли где всегда, только вот красота была не в том месте. Не важно. Нам так и так снова остается вся грязная работа. Все время нам приходится напускать на себя энергичный вид и разгребать чужое дерьмо. Иногда мы думаем, что хорошо бы нам и самим помереть, чтобы другие на примере подобных нашим веселых фигур увидели, что смерть не так уж весела, как они себе, судя по всему, представляли. (Кладут Белоснежку в хрустальный гроб и уносят).
Смерть и девушка II. Спящая красавица
Принцесса: Мое бытие — сон, а потому жизнь — моя логический порог. Возможно, однако, что мое бытие — просто ожидание, пока меня не поцелуют. Ожидание как одно за другим бытие? В тайм-ауте бытия? Нет, скорее, в дополнительное время. Какой-нибудь принц, вперед, гол! Я бы с удовольствием пережила что-нибудь, но я скована неспособностью проснуться. Вопрос: Тот ли Вы вообще, кого мне следует ждать, пока он меня поцелует? Лучше не буду спрашивать, я и сама не знаю, кем буду, когда проснусь. А до тех пор буду мертва. То есть, в это время я все еще мертва. Но не могу, как другие, раствориться в смерти и стать ничем, наоборот, передо мной поставлена задача втягивать в себя смерть, пока не лопну, она, так сказать, консультант и константа моего бытия, что помогают мне преодолеть его пропасть и каждый день наново зарабатывать возможность СУЩЕСТВОВАТЬ. И почему это я в собственной смерти должна так вкалывать, только для того, чтобы в итоге оказаться по-прежнему мертвой? Следующий вопрос: Кем проснешься? Кого именно Вы поцелуете? Я Вас никогда раньше не видела. Откуда мне знать, кем Вы были раньше, я, знаете ли, потеряла связь с жизнью. Бытие, конечно, ни с чем не сравнить, но ничего не поделаешь. Да и сравнивать-то не с чем. И вот Вы появляетесь из ниоткуда и заявляете, что Вы принц. Ну хорошо, судя по всему, Вы именно он и есть, раз уж я, кажется, проснулась, что возможно только благодаря Вам, как в свое время сообщила мне госпожа Ф. ((Госпожа Фея?)) Все равно, кто Вы, надо брать что дают. Я не говорю во сне, от которого, видимо, пробудилась. Кажется, теперь я действительно проснулась. Ох уж эта госпожа Ф. с ее предсказаниями, что даже моя душа не сможет выдержать в моем теле! И вот за это все эти предсказательницы еще требуют денег, просто невероятно! И как же Вы это сможете вынести, мой дорогой господин принц, если даже моя душа не смогла! Может быть, Вы мне объясните, кто я, раз уж я из этого поцелуя смею предположить, кто Вы? Тут я Вас опередила. Вас только зовут принц или вы принц и есть? Глупости. Вы должны быть принцем, см. выше, иначе я бы еще спала. Но кто Вы, собственно, на самом деле? Какой страной намереваетесь править? Бьюсь об заклад, что моей. И для этого я укололась шиповником, или что там было. Я тогда еще долго копалась в себе, искала причину наступающей боли, хотя могла, наверное, заметить шип, то есть острие. А потом все. Выкл. Разрыв пленки. Конец. Кто я. Где я. Мне сейчас пришло в голову, что Вы должны быть принцем и меня эта правда о Вашем бытии вполне устраивает. Ну хорошо, многие будут мне из-за Вас завидовать, но и мне самой тоже, я ведь тоже принцесса. Я мелькаю на обложках, но даже они не могут мне доказать, кто я. Может быть, все люди, которые только есть, тоже принцы и принцессы. Так говорят проповедники, а люди в своей борьбе за выживание настолько глупы, что им верят. Все люди, которых я знаю, в любом случае, живая изгородь. А это уже шаг в верном направлении. И великие к ним безжалостны, как и природа, как и к природе. Я смутно помню. Розы. Это само по себе внушает неуверенность. А здесь что? Одна женщина говорит, что это форма сумасшествия. Она говорит: «Я надеюсь, что благодаря ему наконец смогу жить». Она говорит: «Я бы хотела жить для него одного, словно нашла в нем свою первую любовь, как будто без него я была бы лишь пустой скорлупой, и только он наполнил меня, наполнил любовью». Браво. Эту женщину тоже только создали, а я буду первой, кто ее с этим поздравит. Теперь она смотрит на мужчину и, кажется, точно знает, с кем имеет дело. Теперь она притворяется, чтобы захватить и удержать все, вместо того чтобы довольно жевать жвачку того, что имеет, и радоваться сочному лугу. И она спрашивает у своего трофея: ты все еще тот же, что был вчера? И завтра будешь таким же? И послезавтра? И вот, после того как он отдал ей всю душу, она еще хочет знать, кто он? Невероятно. А когда он отказывается, все в ней рушится. Надо мной может обрушиться разве что эта легкая, собранная своими руками живая изгородь со строительного рынка. Но поскольку Вы, должно быть, Mr. Right, эта изгородь, наоборот, будет подниматься и становиться все человечнее. Отступите, пожалуйста, на шаг назад, чтобы на вас не наступили, потому что мой двор теперь, вероятно, изменит свой внешний вид и возвратится из высокого штиля, стильной изгороди, в изначальную, телесную форму. Надеюсь, выходы за это время не замуровали, а то люди уже не смогут втиснуться в телесную форму, бедняжки. А это уже не цветочки, скажу я Вам, даром что розы. Проснуться из одного состояния и пока, а может быть и вообще, не иметь возможности перейти в другое, в какое следует. Вот смотрю я, господин принц, на Ваше загорелое лицо, на гель на ваших темных волосах и мускулы под футболкой, ищу колени и зад в Ваших широких сёрферских шортах и думаю: может ли быть, что это Вы и что Вы где-то там внизу? Может ли быть, что Вы это и правда Вы? Может ли быть, что и я это я? Может ли быть, что Вы имели в виду именно меня? Видимо, так, иначе нас бы здесь не было. То есть: если бы Вы не пришли, нас бы обоих здесь не было. То есть, если бы Вы не пришли, меня бы не было или, по крайней мере, пока. В любом случае, большое спасибо.
Принц: Мне сказали, я должен прийти к Вам, поцеловать и посмотреть, что произойдет. А там уж я разберусь. Всегда что-нибудь да происходит. Мне нравится то, что я вижу, оно того стоило, это уже сейчас можно сказать. Я сила. Кто пойдет против меня, потеряет себя самого, хотя бы от своего собственного хвастовства. Как хорошо, что Вы сразу поняли, что своим существованием обязаны мне одному. Как бы это сказать: я это я. Как Вам известно, я также тот, кто я есть. Ничего не поделаешь. Я бы с удовольствием был вечным, а может я такой и есть, ведь я до сих пор не умер, напротив, даже разбудил одну мертвую. Поцелуем. Должно быть, недурное пробуждение: так долго сидеть в укрытии, и потом вдруг увидеть Бога. Меня! Я! Я! Я воскреситель мертвых. Время провозглашает и говорит: я, и вот я здесь. Больше никого. Дорогая малышка принцесса, я уверен, все время пока Вы спали и Вам никто даже не красил ногти, Вы не могли даже слегка намекнуть бытию, что Вы есть. Меня Вы также не могли одарить ни открыткой, ни письмом, ни звонком, нижé сообщить, где я могу Вас найти, хотя мой мобильный был все время включен. В этом вся ирония. Мне нельзя было знать, где Вы, и я все равно нашел Вас. Единственный. А потому я просто ДОЛЖЕН быть Богом. Тем, кто знает то, чего никто не знает. Вероятно даже, что я Вас сам и сотворил. Если я Бог, это в моих силах. Так. Еще я отменил время, поскольку когда Вы спали, Вы были вовне, целых сто лет, которые мне предсказали и которые для Вас теперь прошлое, нет-нет, не волнуйтесь, Вам их не дашь. Время за этот период немного забежало вперед. И поскольку оно не оставило на Вас следов, Вы, должно быть, были в руках у Бога, которые и остановили стрелки часов. Да. И поскольку я Бог, я сумел намекнуть бытию, что ему, когда я Вас поцелую, следует подвести часы и спустить их на Вас, как бешеную собаку, тут-то и начнется старение! В сто лет не бывает поцелуйчиков, зато подтяжек предостаточно! Но мы, конечно, не будем рассматривать время как противника вечности, самое большее — как противника женской красоты, и уж я как бог могу Вас заверить, что наша цель не вечность, и даже не ее младшие сестры, вечные ценности. Так что вперед, тушь для ресниц, пока есть время, вперед, тотальный креп, в смысле, тональный крем, для морщин. Вас, должно быть, дезинформировали. Время нельзя просто так стереть или подкрасить, раз уж оно пришло. Когда приходит наше время, нам вдруг становится жаль, что у нас есть тело, но до этого оно нам ужасно нравилось. Потому что наша цель — это приятная жизнь, о которой можно было бы рассказать по телевизору или в журнале. В вечности ничего подобного нет, ни о чем не расскажешь. Ничего попросту не может произойти, потому что всегда сейчас, об этом никогда не прочтешь как о чем-то прошедшем. Нам с Вами, должно быть, приятно, что мы не обязаны изучать наше отношение к вечности, я имею в виду, не обязаны изучать, что вечность могла бы означать для наших жизней. Она могла бы, к примеру, означать, что мы в этот момент упадем замертво, или же что мы должны будем целоваться до скончания времен, потому что никогда не сможем отснять этот момент заново, зато потом нас будут фотографировать во время езды на лыжах, а на нашей свадьбе будут милые телекамеры, а? Вы тоже так думаете?
Принцесса: Мда. Посмотрим… звучит неплохо. Законсервировать мгновения. Теперь у нас, по крайней мере, есть несколько в запасе. Допустим, пока я спала, я принимала вечность как подлинную, единственную реальность, такой она, в конце концов, и должна быть, поскольку во сне я двигалась в этой безвременной вечности как рыба в воде. Кроме того, мне напророчили вечную любовь с принцем, который меня спасет, любовь как еще одна из Ваших убогих вечных ценностей, простите, не из Ваших? Должно быть, из моих? Я просто хочу сказать, что она мне открылась, любовь, ну да, чек еще нужно обналичить, господин принц, в этом мы согласны, не правда ли? В общем, признаюсь: я была в вечности, вдруг меня вытащили во время, Вы, мой дорогой, но как мне понимать мое бытие и время, в котором я есть Я или, скажем так: в котором я есть, то есть каким образом мне понять время? Я только сейчас начала двигаться в этой системе координат, где женщины говорят: я была абсолютно очарована этим мужчиной! Дальше они говорят: Он излучал внутреннюю силу, и т. д. Быть это не значит просто быть на месте, это нечто большее. Я заснула принцессой и разбужена принцем. Вы действительно думаете, что это одно и то же, когда говорят: пришел Господь и пришел принц. Принца может сместить его мать, королева, стоит ему трахнуть какую-нибудь нехорошую женщину, но кто сместит Бога? Мда, возможно, что и я, поскольку я, по крайней мере, некоторое время, была вечной? Спящая красавица как та, что победила Бога! Вот зашуршат листья, подавать с листовым салатом!
Принц: Я уже догадался, что если я Вам не объясню, Вы никогда не поймете смысла Вашего существования, да и кто бы Вам объяснил его лучше меня! В конце концов, оно же у Вас от меня! Итак я, Ваш создатель, говорю Вам: Ваше бытие происходит сейчас, потому что я дал Вам его. Но если Вы хотите обладать им как своей собственностью, то сначала должно еще кое-что случиться, сейчас я Вам покажу. (Надевает костюм какого-то плюшевого животного с очень большим пенисом).
Принцесса: Но ведь ничего больше не должно случиться! Все ведь уже случилось! Как принцесса я могла за свою жизнь накопить имущества, которое теперь вложу в отношения с Вами, господин принц. Я рассчитываю на хорошие проценты. Со мной Вы не прогадаете, я не чья-нибудь копия. Другие, из телевизора, вот они мои копии. Они не знают, что каждый из них сам по себе является тем единственным, что, как Я, в свою очередь не может быть ничем иным, нет, они все хотят быть мной. Только представьте себе. Перед сном мне на носу зарубили, что лучший опыт это опыт тела, желательно, чужого. Когда мне об этом сказали, то наверняка не подумали о том, кого Вы теперь как раз на себя надеваете. Это омерзительно! Но я предполагаю, что было бы ошибкой смотреть на жизнь только с собственной точки зрения. Возможно, Вам нравится Ваше тело. В любом случае, такое встречается буквально по несколько раз на каждом шагу. Животные! Признаюсь, Вам удалось стать совсем другим. Возможно, Вы и сами теперь смотрите на себя совсем иначе! То ли я сошла с ума, то ли не могу избавиться от неискоренимого и некорректного убеждения, что Ваше тело было связано с Вашей личностью, хотя и должна. Вы — другое. И все же, я надеюсь, это другое ведь не было все это время заключено в Вас, иначе я бы Вас никогда не поцеловала. Что я несу. Я ничего не смогла бы сделать. Это же Вы меня поцеловали. Вас наверняка подкупила госпожа Ф. Вы поэтому хотели стать другим? Чтобы не быть здесь? Уйти от судьбы? Чтобы не целовать меня? Вы надели костюм. Я Вас внимательно рассмотрела. Или Вы сделали это, только чтобы стать другим? Или чтобы еще больше быть тем, кто Вы есть, чтобы акцентировать Вашу личность? Так я и думала. Потому что Вы все еще демонстрируете мне свою душу, которая, очевидно, пряталась в Вас, как кокон в бабочке ч. и т. д. наоборот. Но это же было абсолютно не обязательно. Вы же просто животное, господин принц. А я, напротив, я событие, не потому что я что-то на себя напяливаю, а потому что происхожу. Хотя раньше мои наряды подробно описывали, как будто они были во мне самым важным. Я всегда та же, иначе бы я попросту не смогла бы произойти, иначе бы я все время только становилась, и на фотографиях меня было бы не узнать. Допустим, господин принц, теперь Вы кто-то другой. Мне было бы приятнее, если бы Вы остались тем, кем Вы были. Мне-то совершенно не обязательно наряжаться черт знает кем, чтобы кем-то быть, это уж точно.
Принц: Вам, впрочем, остается только отыгрываться ((Продолжается развитие мотивы игры, на сей раз карточной.)), ведь Вы моя собственность, посредством поцелуя. Я мог бы без труда обмануть Вас накладной бородой или костюмом пролетария, как младенца. Ему все равно, во что одет папочка, ему и больничный халат на отце кажется шикарным. Тот, кто я сейчас, должен доказать Вам только то, что у меня, Бога, есть выбор, кем я еще захочу стать. Когда я пришел к Вам, для меня в этом еще не было необходимости. Я мог быть тем, кем я был. От природы. Я мог прийти в том виде, в каком был, принцем. Я пробудил Вас освежающей свежестью TicTac и завершил набросок, который был мне дан, так сказать, нарисовал ртом. В любом случае, я обнаружил то, что и рассчитывал найти. Я создал только то, что и без того хотел создать. Со мной ничего не произошло, с Вами ничего не произошло. Теперь, задним числом, я мог бы сказать, что наткнулся на Вас случайно. Но я лучше скажу, что Вы моя находка, мой найденыш, и предъявлю Вас прессе. Сначала что-то изобретают, а потом демонстрируют. Такова природа создания, моей специальности. Если бы Вы были мертвы, я, как любой создатель, который этого не предусмотрел, спросил бы себя: неужели так и должно было случиться? Что я сделал неверно? Принцесса это или нет? Если бы Вы остались мертвы, я бы при виде Вашего трупа спросил бы себя, в чем дело, неужели я не могу воскрешать мертвых? Почему я больше не могу этого? Человек ли это вообще? Не могу припомнить, чтобы я создал его. Труп ли передо мной? Или что? Ну, сейчас приступим!
Он дает Спящей красавице плюшевый костюм зайца с сильно выступающей вульвой и знаками предлагает надеть, что она и делает. Когда она надевает костюм, они сразу начинают бешено спариваться. Изгородь падает и погребает их под собой. Из нее поднимаются различные звери, в основном, куры, которые ведут себя очень по-животному, следует точно подражать поведению животных! Две курицы элегантно разворачивают транспарант, на котором написано: «ПОСЕТИТЕ АВСТРИЮ! ТЕПЕРЬ ВСЁ ПО-НАСТОЯЩЕМУ!»
Принц и Принцесса (вместе, дыхание несколько сбилось): Ну, по крайней мере, мы теперь финансово-полая империя домашней птицы. Трупы на конвейере, которые и там еще держаться бодрячком. Чудно. Но чтобы понять, что происходит с мертвыми, мы должны пойти еще дальше, мы сами должны быть мертвы. Недостаточно говорить о смерти. Нужно, знаете ли, жить, чтобы говорить о ней. Но что делают все эти несчастные мертвые? Они не знают, что мертвы и тем не менее это так. Мы знаем, что однажды умрем и все же живем. Но нам тем не менее удалось избавиться от тел и все-таки не умереть. Это большой прогресс, с которым Вы можете от души нас поздравить. Нам еще не удалось скорректировать установку, что мы должны умереть. Но мы тем не менее говорим, что были мертвы и теперь живем. Пробовали и то и другое — не идет ни в какое сравнение! Попробуйте и Вы! Если достигнете цели, это придаст Вам уверенности на дороге, когда Вы приедете к концу.
Смерть и девушка III. Розамунде
К сожалению, тогда в мое тело проникла вода. А ведь я всего лишь хотела пропитать картины. Меня несколько задел тот факт, что я сразу захлебнулась. В прекрасном божьем мире ягненка разрывает тигр ((Здесь и далее курсивом переводчик позволил себе выделить прямые заимствования из текста либретто «Розамунде, принцесса Кипрская» Хельмины фон Шези.)). Только вот я не могу себе помочь. Меня задевает все, даже то, что меня не касается. Вот такая я и такой останусь, ведь только новое и мрачное я вижу. Мне тысячу раз говорили, что делать, но это меня лишь сильнее задевало! Я без устали водила пером, на иностранных языках я не говорю, а если и говорю, то неправильно. Я бы хотела быть купальщицей в модном бикини, которая кричит от боли, на языке сладкий яд. Но с купальщицей придется отбросить шутки в сторону, хотя бы потому, что мне придется ее изображать. Я нагло вторгаюсь в круг живых, я занимала перед вот этой дамой, я давно стою. Мне пару плавательных крыльев, пожалуйста, только чтобы они меня выдержали! Кто ж остановит напор зеленых волн, о котором я в это время еще не знала, что его несут волны? Ну разумеется, вот и он, вот тут, внезапно, сигнальные огни потоков, которые не остановились для меня, хотя притормаживают даже для животных. И тут зубец одного потока начинает вворачиваться в мой гриль с охлаждением. Заточенный, нет-нет, не я в моем втором по старшинству возрасте, где я оставила на хранение мои формы! Не я! В пурпурных лучах еще раз сверкает капот моей машины, мимо мягко, элегантным прыжком проносится долина. Долина, укрытая горами, должна была бы укрыть и меня, но, идиотская ранимость, ты снова и снова выталкиваешь меня наружу, где я могла бы быть счастливой в листве моей страны любимой. Далеко осталось счастье, в золотых покоях, или нет? Решайтесь же! И почему теперь каждый, в том числе я, однозначно выбирает счастье? Слишком рано, Вам следовало бы дождаться красного сигнала и только потом нажать. Или Вам пытка в радость? Но победил уже другой ((На сей раз игра обретает характер телевикторины.)). Теперь уже действительно поздно, повезло другому. Но неудача, разве это не такой же милый ребенок, правда, от другой матери? К чему этот пустой страх? Почему Вы не выбрали неудачу? Об этом много что можно порассказать, что загораживают долины, к чему я в тайне стремлюсь, где что цветет и куда падет свет последнего дня, где я не могу его найти. Или вот крушение на море, тоже недурно, я вижу это все яснее, освещенное меланхолией, ах нет, это был свет, ничто, пустой отблеск на пене волн. И все же: Оно все быстрее приближается ко мне. Режущие волны, я пишу и пишу, я королева мира, только теперь меня опять никто не видит. Мне уже не хватает воздуха, меня пугают кошмары: но ведь на лезвии этой воды не будет никто жить? Ведь там, где я так долго искала, блуждая по миру, не вставая из-за письменного стола, так долго и все равно в одиночестве, ведь в последний момент там же никто не поселится, так же как и я, без удобств, на лезвии ножа? И почему здесь вдруг так много неудобных? Что, неудобнее меня? Да не может этого быть! Меня сюда занесло головокружительным порывом, а потом уж и многие другие стали организовывать порывы, как я посмотрю, нет, быть не может! Следует оскорбление: нож не тверд, хотя нож и остр, это не нож. Это вода, подними гордую голову, чтобы поцеловать звезды, и схвати меня! Именно меня! Слишком глупо! Нет, нет! Ты мать моя? Нет, ты не она, ты ноль вместо ножа, безопасен, словно синева неба, которой оно собственно и является, я имею в виду: оно синее, в настоящий момент ни на что большее оно не способно. Грядет буря, говорю я, а потом замогильная тишина. Извини, небо, не хотела тебя обидеть своими представлениями о мире в духе немецкого среднего класса до шестнадцати лет. Я, видишь ли, давно в море без руля и без ветрил, но могу и неудобнее ошибаться, почти по желанию, вот, эта восковая, в смысле войсковая и шлюзовая фигура на моем письменном столе, это я, дочь, которая приближается, чтобы ей могли воздать почести. Когда-нибудь потом, когда она уже будет королевой, ее сердце по-настоящему убаюкает, присужденное самому себе, в полном одиночестве на волнах. Ничьи глаза не взглянут с дружбой книзу, рядом не будет никаких торпед, для нее не будут вспыхивать молнии, никакой дымовой завесы, сотканной специально из той серой материи, которую я закрепила за собой лишь по причине ее дешевизны. Не кричите так, у меня ее целые тонны в запасе! Волнам, отражающим для меня любовь, по крайней мере, так они на меня смотрят, я почти поверила, но машина попала в аварию. Даже стоп-сигнал машины передо мной не мог меня порадовать. Я приняла его за свой собственный свет, за которым я следовала столько лет, в одно и то же время ловко и лениво, строптивый свет, который порхает далеко впереди, но в то же время только мой! Я вижу мерцающий указатель, он указывает мне дорогу к городам. Но я умру в одиночестве. Но сейчас мне все-таки жаль, что надо мной насмехаются только лишь потому, что я карабкалась на эту стену из воды, которая меня поглотит, тут никнет каждый цвет, на небе ни звезды. Лишь ручейку скажу я, о чем сказал мне ты. Да, именно так я пережила это, уже на ободах, и тут этот ужасный, абсолютно неизбежный несчастный случай, так мне и надо. Любой бы сразу заметил, что эта вода только и ждала случая прикончить меня. И только я снова была слепа. Я считала себя провидицей, но то, что пронеслось передо мной, были лишь некоторые часы моей жизни. Мне следовало оставаться дома, как собаке, у которой нет ягненка на растерзание. Там наверху, в долине, я читала прекрасные книги, но что я теперь делаю в воде, я, великолепная, даже когда горько плачу? И все же я не усомнилась в моих нерушимых убеждениях, я плачущий ребенок, который не может объяснить, только: что? Я пугливая лань, которую годами ищет пуля, а потом вдруг отправляется к кому-то другому: нет, она не для меня! Взгляните же, адрес неверный. Кроме того, я единственная, предназначенная мне, как же я могу получить посылку? Впрочем, у меня нет голоса и я не могла бы получить его. Я больше не могу сказать, что я хочу или почему. В общем, я попробую еще раз, я сама себя загнала во мрак, потому что теперь и фары потухли, как глупо! Дайте мне еще немного блаженства в моей боли! Как же холодно, ни милого лунного света, ни грезы, которая бы меня обманула. Ни светлого мира, цветущего вокруг, ни доброго взгляда, осеняющего меня, ни даже прикуривателя, а почему, он же работает от аккумулятора? Неужели и он сел? Вот так, первая же рана в битве, которой я не искала, оказалась смертельной, хотя я даже не поняла вопрос. Теперь мне все становится ясно. Я склонюсь надо мной и что-нибудь скажу обо мне и отправлю и отнесу меня в глубокие покои.
Детский молочный ломтик на каждый день ((Слоган рекламной кампании Ferrero для продукта, на российском рынке представленного под названием «Kinder Молочный ломтик».))
Луна светила в вышине,
Как я тебя ждала,
Сердечный друг, как сладко мне,
Устам лобзать уста.
Что красит мая нежну высь?
Ты был, как луч весны,
В ночи, мой свет, о, улыбнись
Разок мне в смерти ты.
Она вошла при свете дня,
Глазами небо пьет,
«Сейчас вдали, в гробу — твоя».
И к сердцу сердце льнет. ((Фрагмент арии Розамунде из драмы Шуберта.))
The real thing
Переход от рельсов к переулку
Переход от лужи к переулку
Переход от лужи к рельсам
Переход от переулка к рельсам
Переход от рельсов через лужу
Переход от переулка к луже
Приканчивают друг друга, но по-настоящему!
Фульвио: Нет, не отводи взгляд, прошу, отдайся той ситуации, которая произошла недавно, в том баре, где свет несколько уныло цеплялся за безумных, как ты. Еще теперь я вижу тебя, как будто это было вчера. Еще теперь я беру тебя, как будто уже завтра. Я беру тебя так долго, пока не смогу снова заполучить тебя из тебя самой. Тогда я позволю тебе сбросить последнюю оболочку. О чем ты печалишься? Ты уже сама сбросила последние оболочки! В твоем писании, как ты сказала. Это зонтик от солнца над скалистой землей, ведь ты боишься даже солнца. Но посмотри, за что ты принимала свои последние оболочки, это был всего лишь стержень в твоей ручке! Никакой надобности. У других куда больше судьбы, по крайней мере, у них она своя собственная. А у тебя и этого нет. Да. Ты сама себе продукт ресайклинга. Ты была жестяной банкой. Ты была ужасом власти. Я думал о тебе, я сделал тебя. Ты должна быть моей! Я беру тебя и мне хорошо. Ток словно голый ужас течет тебе в приборы твоих членов. Обо мне ты плохо говоришь. Но я, по крайней мере, одним единственным решением изъял себя из мира, которому меня больше не недостает. Никакого вреда. И все-таки. Я лучше вовсе не буду о тебе упоминать, окажу тебе еще одну любезность. Что дальше? Я солнце, что блистает на воде. И поэтому меня по крайней мере двое. Фокус для лампы, удвоить пламя в отражении. Но что-то тут не сходится. Все слабеет. Что дальше. Вот я уже спускаюсь по косогору, рядом со мной цветы засыпают долину, зеленый, свежий, яркий калейдоскоп. Еще больше видов! Каждый цветок хочет сначала оказаться внизу. Посмотри, как они красиво свисают вниз головками целыми лентами, там внизу на краю луга! Они покачиваются, головки у самой пропасти, но все же еще не в ней. Спортивно. Что дальше: Ах, вот бы его никогда не случилось, твоего злого пламени! Ты всегда смотрела только на славу, которая иногда улыбалась тебе. Меня ты игнорировала, предпочитала только описывать величину моей ничтожности. Ведь ты охотилась за другим смыслом! Теперь ты его получила! Теперь вы сами лань, госпожа! Ты дичь ((В третьей драме цикла есть прямые отсылки к первой (обе они непосредственно связаны с творчеством Шуберта), ведь губы цвета алой розы у Белоснежки есть в то же время имя Розамунде (Rose и Mund). Вспомним здесь также и то, что во второй драме Смерть совершает свою «работу», т. е. убивает, поцелуем, по выражению Принца: «рисует ртом». Так, Смерть снова именует девушку дичью.))! Да-да, цепляйся крепче, я намерен удержать тебя. Но габариты моего сердца уносят меня прочь, на другой балкон, где побольше дров на дворе. Да и потуже, попрочнее, спустя всего час после нанесения крема: бегом! А что будет потом, на этом уже можно будет строить, если бы предварительно его не следовало бы простить, тело. Что? Что скажут деревенские девахи? Перед тобой нельзя было устоять? Ты думала, тебя можно искать и в то же время избегать, брать и щадить? Этим ты не могла бы меня и двух минут дурачить, тебе следует придумать что-нибудь еще! Без бега ничего не выйдет, направление безразлично. Ты не сможешь разорваться пополам без бега. И даже если отбросишь часть себя, до стройности тебе еще далеко!
Розамунде: Изверг! О мать моя, прости меня! О мои творения, простите меня! О труды мои, простите меня! Природа, прости и ты! Мои творения, простите меня еще раз! Штаны в натреск, простите меня! Блузка без рукавов, прости меня! Любовь, защити меня в третий раз! Воля, свершись! По крайней мере, быстрее бросайся на землю, если появляется кто-то сильный! По крайней мере, бросайся на землю, если появляется кто-то элегантный! Наступи на себя, если придет кто-то интеллигентный, нет, не интеллигентный, а элегантный, конечно! Кто же еще? Чужак, который принесет меня в жертву, забудь меня потом снова! Чужак, который принесет меня в жертву, не забывай меня! Ни в коем случае! Слышишь: не забывать! Все прежнее отменяется! Защита, которой я окружена, не забывай меня тоже, эм, ах нет, ведь это именно объездная дорога украшает вид, простите. Вид, который выводит на плакат каждый раз другую, прости мне, что я так не выгляжу! О мои бедра, мои ягодицы, простите, что я превратила вас в то, чем вы являетесь! Отвращение перед презрением, прости меня! Земля, по которой ступают девичьи ноги, прости им испорченный вид. Муки, которые пронизывают мне грудь, простите меня! За то, что вы там ничего не нашли, простите меня именно за это! Чужак, прости меня, что я стану твоей! Чужак, прости меня, что меня не будет, чтобы стать твоей! Я выбрала собственную дорогу, которая должна меня простить, что ее все время перекладывают на других.
Фульвио: Итак, я был бы рад, если бы весь мир перетрахался, тогда все были бы in a good mood. Об остальном можешь забыть. Обычно мне хватало одной, но времена, когда богиню любви из горячности и убеждений называли шлюхой, прошли. Не то чтобы я верил или только хотел, чтобы выдающаяся, роскошная, обращающая на себя внимание интеллектом, удовольствовалась бы мной хотя бы как возможностью, но потом она именно это и сделала, именно это и сделала, я совершенно явственно видел ее пламя, я видел лампу, которую тянули за собственный шнур, ни единого шанса, шнур, к сожалению, был затянут на ее горле ((Еще одна отсылка к первой драме, там лампа в руках Охотника была источником света, теперь же оказывается, что она может служить и орудием убийства.)). Утонула без единой мысли, как топор, как мертвая. В конце все-таки накрепко закрытая, как бесконечная аллея, когда видишь ее в первый раз. Эта женщина в юбке фонариком, такое давно уже не носят. Нет, нет, Prada снова выпускает такие, но в следующем году она будет выпускать что-нибудь уже совершенно другое. Что, женщина все еще ищет стропу? Чтобы сделать вид, что рвет путы? Чтобы, если в неурочный час кто-нибудь дернет, она сразу проснулась и лучилась? Там автобусная остановка. Я твой муж. А эту идиотскую нитку я при случае изрежу, вот увидишь, разрежу, как раз, когда ты будешь особенно сильно тянуть. Вода шумит. Горный источник. Нет, не горный источник. Вода откуда-то еще. Дарует небо. Ты ангел добрый будь. Зовет нас праздник. Всегда есть праздник, который нас зовет. Так, Розамунде. После ее язык будет недостоин речи, которую она вела так развязно. Все только шоу. Язык я тебе отрежу, куда же спряталось слово? Ты видишь, убежало! Слово теперь точно не будет таким дурным, каким ты его воспитала. Теперь оно не более чем докучливый гость, который не хочет уходить. Розамунде. Скажу прямо: Все должно решиться теперь же, в этот самый момент. И кто же решился по-настоящему в мою пользу, поверить не могу! Тытыты! Никогда бы не подумал. Так или иначе, но сразу же! Раз и готово! Ну да, тут уж ничего не поможет, придется исходить из возможностей. Оставим девчачий треп! Моей должна ты быть, твоя жизнь зависит от взмаха моих ресниц! Пожалуйста, подойдите с камерой немного поближе, да, я вижу, она действительно делает выбор в пользу меня и полмиллиона ваши ((Снова игра со Смертью в виде телешоу.))! Если бы она только тверже придерживалась своих убеждений, выигрыш составил бы три четверти миллиона! Или даже целый! Но вопрос из категории Серьезная музыка наверняка оказался бы для нее слишком сложным. Пожалуйста, женщина это же шутка! Я всегда говорю: Для счастливой поездки на лайнере вашей мечты безразлично, сколько пассажиров было на нем до вас. Но на ней никого не было. Лично у меня это вызывает подозрения. Почему никто не ездит на этой роскошной, почему никто не объезжает эту великолепную? Вот о чем я себя спрашиваю, обманутое дитя. О, будь мила со мной и с лаской брошусь я к твоим ногам.
Розамунде: Изверг! Изувер! Извращенец! Партнер для меня! Кто меня оставил? Чужое брачное агентство? А я ищу совершенно другую, которая в итоге будет ни кем иным как мной, какой я должна была быть? Я это все. Я спокойная успешная женщина. Я одинокая фундаменталистка-феминистка по убеждениям. Я почти всю дорогу была едва ли не нимфоманкой, но теперь это наконец прошло. Я отворачиваю взгляд от себя. Я окончательно требую, чтобы женщины все больше и больше получали право жить своей сексуальностью. Я окончательно требую, чтобы женщины взяли свое право наконец начать жить. И если это уже стало обычным для мужчин, то должно быть возможным и для женщин. Раньше во время сочинительства я была абсолютно счастлива. Теперь же во время сочинительства ощущения почему-то уже не такие приятные. Возможно, под каким-нибудь, я имею в виду на каком-нибудь утесе на восточном берегу Кипра было бы по-другому? Кто знает? На отдыхе всегда все по-другому. А когда надо уезжать, все опять как обычно. Привычка. Ничего хорошего не остается. В итоге вообще ничего хорошего.
Фульвио: Останься! Ведь в данный миг все и должно решиться! Вообще-то все должно было решиться уже в прошлый миг. А в следующий миг все может решиться уже совершенно иначе. Я тем временем совладаю с собой. Но что мне, в конце концов, делать? Розамунде. И почему ты столько времени уделяла женщинам? Мне это в тебе сразу бросилось в глаза: Почему тебя так пугают объятия мужчины? Он уходит как завоеватель и возвращается как завоеватель, но потом сразу уходит снова. Чтобы вернуться самим собой. Счастливо запрыгивает он тогда со своей добычей в следующую лавку, да еще снимает все это на видео. А там есть кто-нибудь получше, которую он тоже может снять на видео, да еще мобильный бесплатно и разговоры бесплатно и язык бесплатно, голос бесплатно и победу на выборах тоже бесплатно, потому что он так много уже набрал, так что одни выборы может получить и бесплатно. Хвать! Добавь к этому сногсшибательную внешность и хвать! Что, тебе не хватает? Не хватает чего-то, чтобы сделать меня самым счастливым в мире? Чего тебе не хватает, чтобы тебя хватали? Слов не хватает? Удовлетворяешь себя справками? Пользуешься собственной посредственностью, выдавая ее за средство, чтобы научиться говорить? Рвать! Рвать! Ничего больше тебе в голову не приходит. Тебе в голову не приходит, что от этой ненависти можешь пострадать только ты? Почему ты не хочешь прилечь со мной, вместо того чтобы полагаться на себя? Итак, сделаем аккуратный надрез, а потом дадим показания, что шли по странной тропе. За нами наблюдали журналисты. В этом ничего особенного нет. Нет, журналисты за нами, к сожалению, не наблюдали. Другие женщины свидетельствуют один, два, множество порезов. Но ты. Но ты, между 18 и 80, не могу понять, к какому концу ты ближе, чем ко мне, ты ближе к каждому концу, чем ко мне, ты, но ты, один вопрос не дает мне покоя, с тех пор, как я стою перед тобой: Сколько у тебя до сих пор было сексуальных партнеров? Нет, не говори ничего. Скажи то, к чему я привык: почему ты жертва и приносишь жертву и почему тебя сделали жертвой и почему ты с целым своим бытием в руках хочешь стать именно жертвой, хочешь стать именно моей жертвой.
Розамунде: Итак, я умереть должна в сравнительно лучшем возрасте?
Фульвио: Как ты только осмелилась подумать, гордячка, что победила меня? Бог свидетель, это смешно! Картина из сахара, кукла на шарнирах, гнущийся камыш в нервном кулаке! Все вопросы: сразу замалчиваются, здоровье: внезапно отказывает! Все назад к началу, чтобы во второй раз растратить себя, вот что я тебе скажу. Это чего-нибудь да стоит! Никто и предположить не мог, о каких людях у нас тут идет речь, а то бы мы сразу оказались в газетах. И все же, мы люди в хорошей форме. Я тебе говорю, как они запустили в оборот свой порыв. Я говорю тебе, теперь мы закроем газеты. Ах нет, я не говорю это тебе. Люди должны тебя читать. Множества операций можно было бы избежать благодаря чтению, в том числе на сердце. Итак, еще раз сначала, славой, которой я обладаю: наслаждаться! Тратить время: позволять! От этих занятий: быть отозванным! Всё: бренно!
Розамунде: А как же любовь? Любовь это младенческий сон! Так. Проставили печаль, удостоверение действительно и сидит на мне очень неплохо. Следует ли моему гневу теперь и дальше заблуждаться или же дальше освещать дорогу? Я спрашиваю только потому, что первое может завести не туда, а второе по-настоящему пощекотать нервы. Скажи мне наконец результат моего промаха! Чтобы я знала, как глубоко я снова попала пальцем в эротику. На этот раз у меня достаточно баллов? Опять нет? Я обращу свой гнев на безвинный Song contest и на выгребную яму оркестра и на конкурсы народной музыки и юбилейную передачу чего-нибудь, сейчас столько всего отмечает юбилей, а потом обращу свой гнев на запаркованный подъезд и на этот дом, что должен был тебя, мальчик, отвести к моим родителям, но уже пятьдесят лет не отводит, потому что мои родители умерли еще раньше меня. Вот такой пейзаж. Может быть, мне следовало бы быть мужчиной? Было бы лучше? Я все обращаю и обращаю гнев, обращаю и обращаю его, давно устаревший, разложившийся гнев. Что, ты возьмешь его? У тебя ему наверное будет лучше. По крайней мере, он мне так сказал. Пожалуйста, если тебя не обжигает взгляд моего гнева, все-таки возьми его и грейся обо что-нибудь другое. Возьми и обруч, что обжигая венчал мой лоб, теперь он только тлеет, пожалуйста, в тебе ведь это есть, зажги его ты снова надо мной! Но все равно, что ты с ним сделаешь — возьми его, но не бери спокойно.
Фульвио: Ах нет. Оставь его себе спокойно! Но ты же никогда не спокойна и никогда такой не будешь. В моих ногах ты плакаться должна и умолять меня же о любви, что ты теперь в задоре неприступном с презреньем отвергаешь! Тебя предстерегаю! О не буди ты тигра гнева! А лучше проводи мой взгляд своим, который никогда не следует за ним точно! У тебя есть все основания стесняться этого. Вторая скрипка. Всегда. Но выглядит тоже неплохо. Только мне этого не хватает. Фраз у тебя достаточно, обвинительница. Что? Ты не можешь отделаться от формы? Ничего удивительного, тогда бы ты увидела, что ты не что иное как самая обычная ром-баба со вкусом, который не соответствует ни одному представлению о нем, в любом случае, ни одному из тех, которое ты можешь произвести. А если и может, то тебе сначала пришлось бы с трудом откуда-нибудь его заиметь и обрамить, иначе ты бы не смогла отличить его от окружения, твое впечатление. Ты уже закрываешь занавес и правильно делаешь. Своей собственной формы у тебя как раз и нет. Тебя же просто нельзя показывать. Да ты ничего и не показываешь. Тогда для чего занавес? Бесполезен, как слепящее солнце над пейзажем, на который вообще-то и смотреть не хочется, тем более что в рекламе он все равно выглядел совершенно по-другому.
Розамунде: Представление провалилось. Ну ладно. Сделаю. Подними глаза к горам, нет, сначала поднять глаза, потом убираем солнце, только теперь занавес, а то ослепнуть можно, потом к горам, потом посмотреть, стоило ли все время поднимать эти глаза, до тех пор, пока они совсем не выцвели. Снежнобледные вершины. Лени Р. ((Лени Рифеншталь.)) Что она может сказать нам сегодня? Проклятая красота налипла на нас, как плацента. Каждый избавляется от нее. Мы применяем лазерные технологии и режем себя до лучшей формы. Сначала голубой свет ((Отсылка к фильму Риффеншталь «Голубой свет» (1932).)), потом: белый. Желтоватый белый. Старый. Выцветший. Без результата. У этого света неправильный цвет. И все это время мы принимали его за Солнце? Он слишком прожженный, чтобы покраснеть, этот свет. Форма: состояние в зависимости от ситуации, и оно ухудшается. Нет. Нет состояний, которые могли бы стать еще хуже. Все, что угодно, лучше, чем это, даже если это было дано нам как нарисованный пейзаж или снятый фильм или фотография, даже без возможности это вернуть: всё, что угодно, лучше, чем это, и кто угодно сделал всё что угодно лучше меня.
Фульвио: Голос. Голос. Голос. Голос. Говорит.
Розамунде: Я думаю, тебе пора вниз. Сейчас в моем сердце пускает корни гнев, снова, он вернулся, а ведь я ему строго запретила, ах нет, он пускает их не в других, он напускается на меня! Именно на меня! Потом я с трудом поднимаю его на дрожащих руках вверх и на кого же напускается мой гнев? На меня! И это при том, что я предоставила ему такое великолепное жилище практически бесплатно. Мало ему. Ну да, тебя было бы мало любому, кто на миг взглянул бы тебе в душу. Говоришь, он отдохнул, гнев? Гнев гнев гнев, семейный гнев, производственный гнев, билатеральный гнев. Гнев гнев гнев! Бунт против себя самого. Разве это не улыбка, что нежной пеной обволакивает губы? Нет, это не улыбка. Это морщины. Нет, и не морщины, это не могут быть они, я же пользовалась тем кремом. Это гнев, что шагает по полям, спокойный, хладнокровный, уверенный в себе, рука швыряет зерна. В каком-то смысле это даже позитивная картина, нет? Леса, в огонь! Люди, прочь из огня! Теперь вы спелы. Теперь вас слишком много. Достаточно.
Фульвио: Говорит. Попробуй высечь в аду искру. Избыточно. Любя тебя, не смог я небо вновь завоевать. Мне нужно вниз. Поэтому теперь меня крайне раздражает это лицемерие общества. Мне хочется обладать хорошим чувством юмора и интеллектом, а также быть добродушным и не отправляться с первой встречной в койку. Сначала я еще раз внимательно ее рассмотрю, а потом еще раз, а потом еще раз, а потом внимательнее и еще внимательнее. А потом все равно не пойду. А потом вообще ничего делать не буду. Это что там, кусок человека? Или это портрет человека? Или человек с портрета? Да, это человек с картины. Да я его знаю! Нет, все-таки нет. Нет, я все-таки не пойду, я не пойду, я не пойду! Нет, все-таки пойду. Нет, нет, я иду!
Розамунде: Мой голос. Мой голос. Мой голос. Мой голос. Молчит.
Перевод с немецкого А. Филиппова-Чехова.