Если произнести три слова, вынесенные в заголовок, сразу же всплывет объединяющее их имя — Светлана Лукьянова. Театр, Казань и феминизм стали основными темами нашей беседы с ней.
Выпускница Казанского университета, дипломированный литературовед, она дебютировала как драматург пьесой «В день, когда умер мой дедушка» на петербургском фем-фестивале «Ребра Евы» в 2018 году. До этого многим была известна как соосновательница и ведущая писательских курсов для женщин Write Like a Grrrl в России, соосновательница сайта о литературе и поп-культуре No Kidding, а также сотрудница независимого издательства «смелых женских книг» No Kidding Press.
Айсылу Кадырова: Ваша пьеса «В день, когда умер мой дедушка» — это откровенный монолог безымянной героини о сексе с любимым партнером. Вы написали пьесу специально для фестиваля «Ребра Евы», где она и была впервые сыграна. Насколько мне известно, приняли ее очень хорошо. Почему же с тех пор никто и нигде ее не играет?
Светлана Лукьянова: Моя пьеса — про «серую зону»: не про такое очевидное насилие, когда на тебя кто‑то из кустов нападает. И в этом случае понимание, что виноват насильник, не дает нам возможность задуматься, что в некоторых ситуациях насильником является не конкретный человек, а общество и чужие «голоса», звучащие внутри нас. Я давно хочу повторить свой спектакль в Казани. Вроде бы это не так уж и сложно, нужно только найти актрису. Но для меня, человека не из театральной среды, это проблема. А самой играть этот монолог мне не хочется.
А.К.: На вашем месте я бы обратилась в творческую лабораторию «Угол». Это одна из немногих в Казани театральных площадок, где рады дебютантам и поддерживают их.
С.Л.: А я обращалась, но не со своей пьесой. Я договорилась, чтобы в мае на этой площадке сыграли свой спектакль «Чокнутая» (Kilari) сестры Ольга и Аманда Пало из Финляндии. Я познакомилась с ними на «Ребрах Евы», мне очень понравился их спектакль, сразу захотелось привезти его в Казань: это мощная автобиографическая история одной из сестер Пало про групповое изнасилование, про то, как она его переживала и как в итоге восстала из этого «пепла».
А.К.: А много в Казани активных феминисток?
С.Л.: Не так давно появилась группа «Фемкызлар» («кызлар» — татарское слово, в переводе на русский «девушки» — прим. ТЕАТР.). У них есть паблик в соцсети; там они так рассказывают о себе: «Мы поднимаем женские вопросы, порицаем насильников и насилие, волнуемся за сестер, поддерживаем подруга подругу и обсуждаем наш жизненный опыт и что такое быть женщиной в этом лучшем из миров». Знаю, что периодически они проводят в Казани «Открытый микрофон», встречи, на которые могут прийти феминистки и сочувствующие феминизму. Это такой культурный активизм: «Фемкызлар» предоставляют сцену и микрофон всем, кто хочет обсудить вопросы, которые тревожат и волнуют. Пять лет назад я хотела создать в Казани книжный клуб про феминизм. Разумеется, я не была первой. И когда я кинула клич по соцсетям о создании книжного клуба про феминизм, довольно быстро набралась группа девушек. Мы начали собираться, но до обсуждения книжек ни разу не дошли — просто встречались, общались, делились жизненным опытом, помогали друг другу.
А.К.: Я правильно понимаю: из этого клуба выросла школа для писательниц Write Like a Grrrl, которая в Казани появилась благодаря вам?
С.Л.: Нет-нет. С Write Like a Grrrl дело было так. Три года назад мы с моей подругой Сашей Шадриной начали вести блог о литературе и поп-культуре No Kidding и мечтали, что в него будем писать не только мы. Появилась идея вырастить авторов самостоятельно. Саша искала разные варианты и нашла британские курсы Write Like a Grrrl. Оказалось, что в Британии они преподаются по франшизе, а их создательница — писательница Кэрри Райан — была только рада, что ее курсы могут появиться и в России. Мы позанимались с Кэрри по скайпу, перевели все материалы на русский язык, а потом подписали с ней договор и одновременно запустили курсы в Москве и Казани, это было в 2017 году. Чуть позже открыли онлайн-курсы Write Like a Grrrl.
А.К.: И все‑таки мне не до конца понятно: почему эти курсы только для женщин?
С.Л.: Так задумала Кэрри Райан. Сначала она вела занятия в Феминистской библиотеке, и это были лекции не только про писательство. К ней довольно часто приходили талантливые женщины, которым мешали писать проблемы с прокрастинацией. А Кэрри хорошо знакомы эти трудности: она сумела их преодолеть. И тогда она решила делиться своими секретами с другими женщинами. В принципе, ее писательские методы подходят для всех. Но Кэрри важно создать сообщество, которое поддерживает и продвигает тексты, написанные женщинами и девочками, бросает вызов неравенству, а также вдохновляет женщин и девочек любых бэкграундов рассказывать свои истории.
А.К.: Очень по‑феминистски.
С.Л.: Да, но важно понимать: это курсы не про феминизм, а про писательство. Просто у нас занимаются только женщины, но не обязательно все они — феминистки. Например, в Казани курсы Write Like a Grrrl окончили уже 76 учениц, среди них есть мусульманки: учиться в женском коллективе для них предпочтительнее по религиозным причинам.
А.К.: Среди ваших учениц уже появились те, чьи тексты вы бы опубликовали в своем издательстве «смелых женских книг» No Kidding Press?
С.Л.: Издательство No Kidding Press мы открыли вместе с Сашей Шадриной и в конце 2017 года выпустили сборник «Без разрешения» с восемью дебютными рассказами наших выпускниц. Академические книги по феминизму мы не издаем. Мы ищем, переводим и публикуем смелые, яростные, смешные, экспериментальные книги, написанные женщинами. Сейчас готовим к изданию четыре книги, среди которых постмодернистская классика, роман Констанс ДеЖон «Современная любовь». И известный как один из самых важных феминистских романов последних десятилетий I Love Dick Крис Краус.
А.К.: А где вы работали до открытия в России курсов Write Like a Grrrl и издательства No Kidding Press?
С.Л.: После университета, где я изучала русскую детскую литературу (с особенным интересом — творчество Владимира Голявкина и Юрия Коваля), успела поработать продавцом в «Лавочке детских книг». Через три месяца этот магазин обанкротился, и меня занесло в IT-компанию «Дисциплина» — там я работала копирайтером, позже пиарщицей. К тому времени я была уже открытой феминисткой.
А.К.: Это помогало или мешало в работе?
С.Л.: Точно не мешало. IT-среда очень сексистская, но у нас в «Дисциплине» был на удивление хороший коллектив. Помню, мы горячо обсуждали актуальный на тот момент скандал с сексистcкой рубашкой британского ученого Мэттью Тейлора.
А.К.: И до чего дообсуждались?
С.Л.: Кажется, все сошлись на том, что на работе действительно не стоит носить такую одежду. Но при этом мне не удалось в тот раз убедить коллег в том, что сексуализированные изображения женщин вредны в принципе.
А.К.: Чем же они вредны?
С.Л.: Они сексистские. Что там было изображено, на этой рубашке, вы помните? Женщины в откровенных купальниках и в призывных позах. Этот «орнамент» — сексуальная объективация: женщина нивелируется до функции сексуального объекта, с которым мужчина может делать, что ему угодно. Когда мы сталкиваемся с харассментом, сексуальным насилием, это всегда случаи, когда живых людей нивелируют до объектов сексуального желания. Мои коллеги сомневались, что изображения соблазнительных женщин на какой‑то там рубашке и случаи сексуального насилия над женщинами в реальной жизни взаимосвязаны. Но сомневались не все. Мне повезло, что в «Дисциплине» я познакомилась с Сашей Шадриной: она была моей начальницей и, как и я, феминисткой. Кстати, руководители компании с интересом относились к идеям равноправия и однажды предложили мне выступить перед коллективом.
А.К.: Вы устроили что‑то типа ликбеза? Это ведь было задолго до «эффекта Вайнштейна».
С.Л.: Да, в каком‑то смысле. Я сделала презентацию, которую назвала «Комфортная среда и харассмент». Все мое выступление сопровождалось смешными картинками, например, кадрами из «Игры престолов»: тему харассмента очень удобно ими иллюстрировать.
А.К.: Согласно вашим ощущениям, театральная Казань — это сексистская среда?
С.Л.: Я не внутри театрального мира, я не могу знать. Наверное, чтобы хоть какая‑то среда в России была не сексистской, должно произойти что‑то особенное. Но у меня есть ощущение, что театральное искусство в Казани очень нормативное. Во всех постановках всех театров четко разграничены гендерные роли. Хочется свободы. Я когда прихожу в оперный театр на балет, мне хочется порой, чтобы на танцовщиков надели пачки, а на танцовщиц — лосины. Чтобы они поменялись ролями, чтобы пробовали разное. Это же будет очень интересно. Если бы такое случалось, я бы чаще ходила в театр.