На новую драму неоднократно пытались взглянуть со стороны. Мы решили предложить взгляд на нее «изнутри». На вопрос журнала «Театр.» отвечают те, кто сам является частью «новодрамовского» движения, — авторы пьес, режиссеры, руководители театров и кураторы фестивалей.
Михаил Угаров
драматург, режиссер, художественный руководитель Театра.doc и член худсовета Центра драматургии и режиссуры
И да, и нет. Стилем — нет. Движением, направлением — да. Мне, например, не хватает сегодня провокативного предложения для театра — по конструкции, по языку. Темы берут новые, а открыть их стараются ключами старой советской пьесы. И это, на мой взгляд, ужасно. Идет сдача позиций — не по смысловому принципу, а по стилевому. А от новой драмы нужен новый язык — тогда и режиссеру легче определяться с новым языком, а актерам легче определяться с новым способом существования.
На новую драму сильно повлияла документалистика — если что и выражено в ней стилево, так это приближение к реальному человеку и среде. Но такого предложения, какое сделали абсурдисты, заявив вообще новую систему координат, мы не выдвинули.
Павел Пряжко
драматург
Новая драма как стиль есть точно. Его черты: низкий уровень обобщения; отсутствие интереса к осмыслению культурных ценностей общества; концентрация на повседневном индивидуальном опыте. А что касается языка и структуры текста, они могут быть какими угодно. Не в них дело…
Михаил Дурненков
драматург
Хочется верить, что нет. Внутри новой драмы находятся все спектры современного театра. Максим Курочкин, Павел Пряжко, Ваня Вырыпаев и я пишем совершенно по-разному. А если у нас разная форма, значит, и вопросы, которые нас мучают, разные. Единственное, что нас объединяет,- это отношение к современности. Считается, что есть вечные ценности, которые никак не трансформируются, а трансформируется только форма, в которую они заключены. Но вечные ценности давно стали обтекаемыми, как геморроидальная свеча, и уже не лечат. Новая драма — это попытка постижения смысла жизни через идентификацию себя в современности.
Виктор Рыжаков
режиссер
Если под понятием стиль мы понимаем «способ отбора определенных средств из нескольких возможных и принцип их соединения друг с другом», то, конечно же, стала. Новая драма — это прежде всего так называемый «поиск новой искренности». Именно он и есть неотъемлемая составляющая нового стиля. Сегодня важно не удивлять уже отработанными технологиями, а по-настоящему волноваться в процессе движения. Искренность в самой незащищенности поиска. Новая драма не боится рисковать, это и есть ее неповторимый стиль.
Елена Гремина
драматург, директор Театра.doc
У русской новой драмы нет стиля. Она многообразна, как наша жизнь — и так же многообразно меняется. Манифесты Вырыпаева не похожи на социальные драмы Вячеслава Дурненкова, космические иронические фантазии Курочкина — на эсхатологический натурализм уральской школы. Нежные кружева Оли Мухиной не складываются в один пазл с черным юмором и земным реализмом Натальи Ворожбит.
Возможно, я не вижу стиля, потому что я «внутри» этого потрясающе интересного процесса — бурной жизни современной российской пьесы. Но для меня это не стиль, а что-то другое — новый способ коммуникации, неизученное социальное явление, барометр лингвистических поисков, реестр новейших российских реалий. Фотоальбом с карточками наших современников — мы их не знали, где-то видели на улицах, а в пьесах и спектаклях нашей новой драмы можем рассмотреть и запомнить их лица. «Стиль новой драмы» — это один из хлестких слоганов, упрощающий реальность в попытке объяснить ее тремя словами. Но интересно, что этот стиль, который мне непонятен, распознают «другие» — например, профессионалы кино, говорящие об экспансии новой драмы в кино и на ТВ. Но особенно его распознают обличители новой драмы, которые, как правило, спектаклей не видели, пьес не читали, зато легко сформулируют, что значит «стиль новой драмы». Это то, чего они боятся. Если же коротко, то, пожалуй, так: новая драма — это призрак, который уже десять лет пугает или вдохновляет и который каждый наделяет своими страхами или надеждами.
Елена Ковальская
критик, арт-директор фестиваля молодой драматургии «Любимовка»
Если стиль — это исторически обусловленное эстетическое единство формы и содержания, то новая драма — это стиль. Я говорю не о новой драме как социальном феномене, объединившем профессионалов и хунвэйбинов, не о пьесах новой драмы. Я говорю о театральной реальности. При всех различиях спектакли новой драмы составляют эстетическое целое. Не припомню спектакля по новой драме, который бы слепо имитировал действительность, и стал при этом событием. Событиями стали спектакли Серебренникова, Угарова и Гацалова, Агеева, Григорьяна, Вырыпаева, Рыжакова. Ни один из них не создавал иллюзию правдоподобия, и все в целом — пусть и по-разному — преследовали одну и ту же цель: пользуясь минимумом средств, создать дистанцию по отношению к тексту. Текст мог простодушно воспроизводить действительность средствами самой действительности — театр напротив, устанавливал дистанцию по отношению к реальности, в результате чего она представала в новой перспективе. Вспомним самую душераздирающую драму, с которой ведет отсчет новая драма — сигаревский «Пластилин»: в спектакле Серебренникова сигаревский мрак растворялся в празднике тотального театра. Недавняя «Жизнь удалась» Пряжко написана беспримесным матом, рассказывает о людях, чья рефлексия на нуле, а эмоциональные реакции примитивны — но спектакль Угарова и Гацалова (пьесу читают по ролям, словно видят ее впервые) доставляет почти такое же удовольствие, как спектакли Женовача.
Павел Руднев
театральный критик, арт-директор ЦИМа
Нет, не стала. Новая драма, безусловно, очень серьезный пункт в истории драматургии. Возможно, пункт в истории театральной мысли, но пока еще не в истории театра. Понятие стиля предполагает обновление понятийного аппарата и выразительных средств. А новая драма обновила только язык, но не средства режиссуры и актерскую технику. Хотя идеологи новой драмы о таком обновлении грезили.
Но этот факт не следует записывать как ее, новой драмы, поражение. Ведь можно говорить о том, чем все-таки стала новая драма. Совершенно точно (и это потрясающий культуртрегерский подвиг!) новая драма стала инфраструктурой, системой выдвижения новых имен. Теперь есть очень четкое понимание и инструментарий: как молодого автора из глубинки вывести в театральный истеблишмент. Отныне ни одно талантливое имя не сгинет на просторах русскоязычного мира, как, скажем, в 1990-е.Новая драма, обновив язык драматургии, создала новые театры, новые актерские и режиссерские поколения (во многом работающие по-старому) и прежде всего нового зрителя. Новая драма заставила театр говорит о сегодня и сейчас и говорить от себя, от неприкрытого масками собственного я — она «разоткровенничала» театр, распоясала его. Сделала актера более естественным, открыла новые горизонты актерского реализма. Новая драма вернула в русский театр социальность и документальность.
Наталья Ворожбит
драматург
Новая драма — не стиль, не движение. Мне кажется, это просто расцвет жанра драматургии. Я, честно говоря, даже не вижу какой-то общей концепции и идеологии в новой драме. Два полюса — Пряжко и Курочкин. Что общего? Все интуитивно рождается.
Иван Вырыпаев
драматург, режиссер
Новая драма, по моему мнению, это просто пьесы, которые были написаны недавно. Не думаю, что это стало направлением в искусстве. И это не стиль. С другой стороны, когда сегодня мы говорим, например, что это «новодрамовский режиссер» или этот спектакль новой драмы, то мы, разумеется, имеем в виду принадлежность художника или произведения к некоему сообществу. Так что новаядрама — это сообщество. Не единомышленников, чаще даже противников. Но все же сообщество.
Саша Денисова
драматург
Размышляя над тем, является ли новая драма стилем, я достала книгу, которая была на первом курсе библией для студентов-филологов — «Проблема художественного стиля» Лосева. История вопроса такова: в Словаре Академии Российской есть следующее определение штиля: «Штиль — это слог». По Ломоносову, как мы помним, существовали высокий, низкий и средний штили. И в этом смысле в новой драме тоже есть несколько штилей, расслоенных по высоте дискурса. Есть высокий стиль Павла Пряжко, где каждая реплика многотонна. Есть высокий стиль Максима Курочкина, в пьесах которого существуют звездолеты, космические станции, далекое будущее, а действие, которое могло бы разворачиваться в декорациях убогого Алтуфьева или Строгина, происходит где-то в высотах туманности Андромеды или в созвездии Стрельца. Это высокий стиль новой драмы. Есть также средний стиль. Это, например, последние пьесы Вячеслава Дурненкова; раньше он писал довольно фантастические вещи, а сейчас это сильный, глубокий реализм. Существует и низкий стиль новой драмы. Это то, что чаще всего подвергается критике, которая не относится к конкретному произведению, а заранее клеймит новую драму как некую маргинальную литературу за «низкие» сюжеты и соответствующих персонажей. Подобный образ был свойствен началу новой драмы, когда Курочкин и Родионов ходили на Казанский вокзал и записывали речь бомжей. Это было необходимо из-за колоссального дефицита действительности в театральном пространстве. Сейчас, когда реальность вернули в театр, ее осмысливают в полном объеме — не на уровне специфических персонажей, социальных каст, а на уровне обычного человека, который может быть представителем любого класса, любой профессии. Новая драма — стиль в том смысле еще, что все принадлежащие ей произведения объединяет наличие современного героя, современных реальных обстоятельств и реальной речи, которая часто сама по себе является героем, как, например, в пьесах Пряжко. Мне кажется, что новую драму можно рассматривать как стиль даже с научной точки зрения.
Эдуард Бояков
директор фестиваля «Текстура» (Пермь), худрук театров «Практика» (Москва) и «Сцена-Молот» (Пермь)
Нет, новая драма не является стилем. Внутри новой драмы могут быть высказывания самой разной стилистики, начиная от того стиля, который свойствен документальному театру и заканчивая фантасмагорическими постановками пьес Павла Пряжко, которые делает Филипп Григорян. То есть новая драма — это предельно широкий контекст, и говорить о стилистическом единообразии нет никакой возможности. Но новую драму объединяет интерес к сегодняшнему дню и к сегодняшнему языку, многообразному как никогда прежде. Это обусловлено тем, что раньше не существовало таких возможностей комбинировать не только жанры, но и различные языки искусства. Сейчас все возможно. Другой вопрос, как этими возможностями воспользоваться.
Юрий Клавдиев
драматург
Художественным направлением новая драма, думаю, стала. И вот почему. Те пьесы, которые я читал и на которых учился писать, предполагали фантастические «миры братьев Стругацких» или «миры Ефремова». Сегодня писатель перестал существовать как Творец, умножающий сущности и постоянно нарушающий принцип бритвы Оккама. Новодрамовские писатели блестяще продемонстрировали дзеновский подход: берется элементарная вещь и просто показывается людям — друзья, в ней много смысла не потому, что мы его туда привносим, а потому, что он там уже есть. Именно это, а не брутальность является основополагающей стилевой чертой новой драмы. А брутальность… Это как меч, который состоит из лезвия, рукоятки и шкуры акулы, обмотанной вокруг рукоятки, чтобы рука не соскальзывала. Для меня брутальность — это шкурка.
Максим Курочкин
драматург
Новую драму нужно анализировать, как важное и яркое явление. Но меня раздражает, когда этот сложный комплекс авторов и текстов пытаются оградить тематическими, лингвистическими или социальными столбами-маркерами. Основной диагноз торопливых маркировщиков — низкодушие. Я готов допустить, что новая драма еще не произвела сверхтекст, способный нокаутировать старушку Вечность. Но нельзя отрицать, что новая драма вернула нам схватку — зрелище и цель, согнала с печи потрясающих бойцов. Это фантастически много! И это только начало! Я рискну предположить, что существует высокий принцип, позволяющий абсолютно несхожим авторам с уважением вглядываться друг в друга, самоопределяться с помощью несовершенного термина новая драма. На мой взгляд, у лучших ее авторов присутствует стремление к точности выражения сознания современного человека. Как следствие — потребность в свободе от любых навязанных эстетических иерархий, желание отразить всю противоречивую полноту психических и общественных явлений. Новая драма моей мечты — сообщество неукрощенных авторов. Слово «неукротимых» — не подходит, в нем неподвижность, отсутствие движение, вечная победа. Неукрощенных« — точнее. В нем всего лишь манифестация мгновения адекватности. В слове «неукрощенный» — неустойчивость, опасность, трагизм. Снова и снова обретать гордое мгновение неукрощенности удается не всем. Именно этим и хороша новая драма — перестать быть ее автором очень просто и комфортно.
Кристина Матвиенко
театральный критик, арт-директор фестиваля «Новая пьеса»
Вопрос — что описывает новая драма, напрямую связан с тем, как она это делает и — дальше — как театр воплощает эту самую описанную в новой драме жизнь.
Выйдем за пределы российской ситуации. Есть очень успешно работающие с современностью зарубежные театральные группы, которые обходятся без пьесы вообще. И это абсолютно «новодрамовский» театр — по интенции, по способу отношения к реальности. Пьеса-то у них на самом деле есть, но пишут ее драматург и режиссер с актерами сообща. Зачем они это делают? Мне очень нравится идея «утром в газете, вечером — в куплете». Еще лучше — утром в куплете, вечером в газете. Эстонский театр NO99 сделал спектакль-перформанс «Единая Эстония» про то, как работает схема политических выборов и почему у них такой послушный электорат. Важно, что спектакль вышел сейчас, а не завтра и послезавтра.
Когда новую драму ругают, говорят, в частности, что: 1. Политический театр — это скучно, 2. Он нам не нужен. 3. Так быстро невозможно проанализировать ситуацию и вывести ее на уровень обобщения. Хочется сказать в ответ: вы повторяете риторику прошлого, вы не понимаете, что нового Чехова не будет, а будут другие и эти другие иначе разговаривают, видят, чувствуют. Не учите их «правильно писать пьесы». Они действуют здесь и сейчас, поэтому им виднее.
С другой стороны — какая разница, кто и как ругается, если в лучшем своем виде новая драма существует в неофициальном пространстве культуры. Как только за нее берется «большой русский театр», начинается компромисс — а ведь, например, Кристиан Смедс в Национальном театре Финляндии позволяет себе говорить все, что угодно и как угодно.
Это все к вопросу о современности. Категорию «стиль» в данном случае можно рассматривать как инструмент, которым театр пользуется для отражения современности. И вот с инструментом сложно.
Скажем, нынешний русский театр не распознает гиперреализм или документализм (свойственный целому ряду новодрамовских пьес) как отдельную статью театральной условности. Он ее путает с содержанием, и начинаются вопли: зачем мне это, если у меня в подъезде то же самое. Документализм в новодрамовском театре — крайне важная категория, она проявляется независимо от того, про кого нам рассказывают — безработных женщин из «Торговцев» Жоэля Помра или космических пришельцев из новой пьесы Курочкина. Документализм как оптика расширяет новодрамовское поле, выводит его за пределы пьесы как конкретного предложения театру. И вот тут становится понятно, что российский театр с трудом реагирует на такое предложение. Новая драма регулярно становится объектом терминологической и методологической путаницы. Пугаются каннибала (даже в исполнении красавицы Полины Агуреевой), фыркают на пряжковских недоумков (а их речь звучит как музыка), казнят за отсутствие материнского инстинкта героиню «Волчка» и не говорят про эстетику. Если же начать ее изучать, то окажется, что да, новая драма изменила театр. Не пьесами, но отношением к жизни и обновленным пониманием задач искусства.
Джон Фридман
театральный критик, директор программы «Новые американские пьесы для России»
Есть ли новая драма, и если есть, то как определить ее стиль? Беспощадный вопрос. За восемь лет представители фестиваля «Новая драма», Театра. doc, Центра драматургии и режиссуры, театра «Практика» и другие — люди, кстати, далеко не всегда пребывающие в полном согласии и имеющие общие взгляды, — старались определить новую драму по своему образу и подобию. Все эти взгляды войдут вместе в более или менее единый исторический образ этого движения. Я разговаривал с Олегом Богаевым в Екатеринбурге примерно в 2005 году, и он мне сказал: «Есть такое понятия сегодня — новая драма. Язык, которым пользуются там — не мой. Это некий наивный тип искусства, который существует вне русских традиций». Это сказал драматург, который дал новой драме один из первых, мощнейших толчков.
В высказывании Богаева многое проясняется. Принимаешь ее или нет — новая драма есть. Любишь не любишь — у нее есть свой язык. Хочешь или нет, новая драма — это не вся современная русская драматургия. Несколько общих фраз, которые можно услышать про новую драму как от почитателей, так и от хулителей:
1. Это что-то типа пьес Василия Сигарева — жесткое, социальное.
2. Это сплошной мат.
3. Это попытка говорить правду публично.
4. Это «грязная» реальность.
5. Это попытка внести настоящий современный язык на сцену.
6. Это что-то молодежное.
7. Это попытка победить «литературу» в театре.
8. Это лозунг и коммерческий бренд.
9. Это что-то дерзкое.
10. Это пьесы, которые все друг на друга похожи.
Кстати говоря, Алексей Казанцев не раз мне жаловался, что начинающие драматурги ему всё посылали одно и то же: «Я хочу видеть что-то новое, индивидуальное, а все думают, что надо писать как Сигарев».
Все это — к вопросу о стиле новой драмы. Новая драма являлась все эти годы мощным двигателем новой или по крайней мере другой эстетики в театре. Любимая или нелюбимая, она была реальной, разнородной альтернативой мейнстриму. Трудно, нет, невозможно четко определить стиль движения, в которое входят такие разные писатели, как Максим Курочкин, Вячеслав Дурненков, Елена Исаева, Юрий Клавдиев, Михаил Угаров, Ярослава Пулинович, Павел Пряжко… Что более «новодрамистое» — «Братья Ч.» Елены Греминой или «Летит» Оли Мухиной? По большому счету никто не скажет, что такое новая драма, какой у нее стиль. Это — движущийся процесс. Я, во всяком случае, не подпишусь ни под каким из определений, услышанных мною за восемь лет. Есть интересные, есть хитрые, есть умные, есть глупые. Они все равны в том смысле, что освещают только часть большого движения. А с тем, что новая драма заняла очень важное место в театральном процессе, поспорить точно не удастся.