Роза Хайруллина (Нилле) в спектакле Глеба Черепанова «Йеппе-с-горы», Театр-студия п/р О. Табакова, 2014. Фотография: ИТАР-ТАСС.
Училась: Казанское театральное училище.
Среди ролей в театре: МХТ им. Чехова: Алеша Карамазов («Карамазовы»), Последний русский интеллигент («Идеальный муж. Комедия»); Театр п/р О. Табакова: Нина Заречная («Чайка»), Меропа Давыдовна Мурзавецкая («Волки и овцы»); «Приют комедианта»: Лир («Лир. Комедия») и др.
В кино: Ханша Тайдула («Орда»), режиссер Андрей Прошкин.
Режиссеры, с которыми работала в театре и кино: Борис Цейтлин, Константин Богомолов, Глеб Черепанов, Адольф Шапиро, Александр Кузин, Галина Бызгу, Михаил Станкевич, Олеся Невмержицкая, Туфан Имамутдинов, Дмитрий Брусникин, Андрей Эшпай, Андрей Прошкин.
Режиссеры, с которыми хотела бы поработать: Ромео Кастеллуччи, Робер Лепаж, Эймунтас Някрошюс.
Роли, которые хотела бы сыграть: Могильщик в «Гамлете», Марина Цветаева.
Когда вы звоните Розе Хайруллиной по телефону, на том конце провода вам отвечает смешливый, приветливый мальчик, ваш давний друг и большой приятель. «Привет, как ты?» — так говорит в трубку ведущая актриса Театра-студии Олега Табакова и МХТ, лауреат Государственной премии, заслуженная артистка РФ и Татарстана.
В назначенный для интервью день она позвонила и перенесла встречу на час. Прорвало трубу в ванной, но помощь не нужна. Почти все убрано. Она придет в восемь. В девять я с тоской допивала литр лимонада и представляла Розу Хайруллину — женщину с фигурой маленькой танцовщицы Дега — отчаянно сражающейся с канализационной стихией. Как может воевать с водопроводом загадочная ханша Тайдула из «Орды»? Или, скажем, король Лир из спектакля Богомолова? Одинокий сумасшедший тиран, постаревший ребенок с выцветшими глазами скрывается под зонтом от стихии, бормоча как считалочку: «Дуй, ветер, дуй…» От ролей Хайруллиной у зрителей иногда в самом прямом смысле повышается температура. Она уникальная актриса. А тут какие-то трубы.
Роза опаздывала и не звонила. Я поняла: она не придет. Более того, я стала сомневаться, существует ли она вообще. Я вспомнила изломанную походку ее Алеши Карамазова, заново восхитилась трагикомичным молчанием Последнего русского интеллигента в «Идеальном муже». Волевое лицо, скупые решительные жесты и этот странный голос — как будто в горле навсегда застряла боль. Роза Хайруллина на сцене существует в беспрерывном поединке с жизнью, и ее нельзя победить. Эта актриса со странным обаянием находится вне категорий красоты или безобразия. Она совершенно непредсказуема на сцене, за нее все время страшно. Но кто она в жизни?
Р.Х. После премьеры”Мамаши Кураж” я три часа в шкафу просидела. А если вечером «Карамазовы» или «Лир» — это значит, что в восемь утра ты наконец засыпаешь. Я сова. Ночью я существую. Я, например, очень люблю порядок, обожаю мыть и стирать. Готовить умею. Все руками делаю. Я очень люблю ночью выходить курить во двор. И вот я вчера бродила и увидела, как опала липа. Измельченная шелуха от нее — по всему асфальту. И все, меня заклинило. И я сказала себе: а гори все синим пламенем. Стою не дыша, смотрю, и у меня крышу сносит. Вот только в такие моменты чувствуешь гармонию. И вдруг дождь пошел. Если бы меня спросили в тот момент, с чем мне жалко будет расставаться в жизни, я бы сказала: с запахом мокрого асфальта и вот этой липой. Или вот у метро «Цветной бульвар» уже месяц сидят бомжи, продают двух щенков. Вдруг вижу: один щенок остался. Сидит как дурак. Мисочка эта рядом. Я видела, как в прежние дни вместе с братом они резвились в грязи, а сегодня он сидит один, растерянный. Вот он и есть Алеша Карамазов, понимаешь? И все, на полчаса я залипла. Как мне пережить эту боль? В общем, я неправильно живу. Мне с этим жить сложно, потому что это ад. Меня когда-то кто-то научил, что актер — это ребенок. Ты вышел и поверил. Глубоко и страстно. Я так и не научилась включать режим экономии эмоций. Я просто отрубаю себя от жизни. И жизни нет, понимаешь?
Одной из первых в любви к этой актрисе призналась театральный критик Марина Тимашева, написавшая в «Петербургском театральном журнале»: «Ей нельзя сказать „не верю“. Нельзя, даже когда она играет вроде бы небольшую роль. Например, Красного Ариэля в „Буре“ Шекспира Цейтлина. Там было четверо Ариэлей, Ариэлей-актеров, равно любящих и ненавидящих своего режиссера — Просперо. Они выполняли все
его прихоти, капризы и приказы. Но срывался только один: Красный Ариэль. Роза Хайруллина. Она говорила о свободе как о счастье. Она молила хозяина отпустить ее на волю. Несколько секунд — и какой силы воспоминания. Я пишу и вижу ее глаза— пылающие, черные, влюбленные».
Роза Хайруллина родилась в Норильске, в семье ссыльных. Красивым именем ее назвали в честь немецкой воспитательницы Розы Карловны. Среди ее кумиров Аль Пачино и Роберт Де Ниро. Она восхищается ранним Бергманом, очень любит собак и много курит. Ее близкие друзья — Игорь Миркурбанов и Сергей Чонишвили, Филипп Янковский и Максим Матвеев. При поступлении в Казанское театральное училище она читала про первый поцелуй Наташи Ростовой.
В третьем классе старый еврей Евгений Клейман из театральной студии Зеленодольска под Казанью сказал Хайруллиной: «Актерство — твое призвание». А дома сосед, не видящий разницы между борделем и театром, называл будущую актрису бл***ю. «Зато это моя бл***!» — с гордостью отвечал отец. Мама говорила, что «уроды в театре тоже нужны». Режиссер Борис Цейтлин из Казанского ТЮЗа формулировал иначе: «У тебя свой путь». А духовный наставник, у которого искала лекарства от русского недуга, развившегося у нее после трагической гибели всей семьи, сказал всего одну фразу: «Тебя ждет величие Цветаевой. Иди».
Р.Х. Я мечтаю сыграть три последние часа Цветаевой. И могильщика в «Гамлете». Я знаю, что такое «вернуться к земле» — втаптывать боль в берег Волги. Я знаю, почему Лир так покорно ест говно, а такая раненая сердцем птица, как Алеша, выбирает не жить. Мне хорошо знаком запах формалина. И я чувствую так: играть нужно не человека, а состояние — стакан с мутной водой, например. Беда и счастье пахнут особенно. Этот запах ни с чем не спутаешь. Мне ничего не страшно терять, понимаешь? Наверное, свои лучшие, и самые больные, роли — Лира, Заречную, Алешу — я действительно заслужила. Говорят же: дано — плати. Я эти банальности подтверждаю своей жизнью. Заплатила сполна.
С Константином Богомоловым они встретились в 2008-м в «СамАрте», когда он ставил там «Волки и овцы». В 2009-м она переехала в Москву и стала актрисой «Табакерки». Кстати, региональные театры вели борьбу за Хайруллину с 1981 года: в момент окончания театрального училища ее приглашали сразу в пять театров. Она выбрала Казанский ТЮЗ, в котором работала до 1996-го.
В столице театральный маршрут Хайруллиной — между подвалом на Чаплыгина и Художественным театром, но ее фамилия иногда появляется на афишах других театров и даже в программах новодрамовских читок.
В 2009 году она впервые вышла на столичную сцену в роли помещицы Мурзавецкой в спектакле Константина Богомолова «Волки и овцы». Ее богатая помещица от суетной жизни находила утешение в боге и разврате поочередно. Меропа Давыдовна била земные поклоны и давала по тысяче рублей «на бедных», с ловкостью опытного риэлтора проворачивала операции с недвижимостью, прикуривала от ладанки у иконы, на которую только что крестилась, держала в черном теле племянницу, а сама предавалась разврату со слугой. Сухая и грациозная помещица с шармом женщины за пятьдесят органично мимикрировала под обстоятельства, находя от православия не меньшую выгоду, чем от сделок с гебешными чиновниками. Ее Меропа Давыдовна представляла зрителю парад женских ипостасей: то элегантная и чувственная, то демонически сексуальная (ах как она позволяла себя раздеть!), то злая и въедливая.
«Волки и овцы» — знаковая постановка, положившая начало дуэту Богомолов — Хайруллина. От спектакля к спектаклю актриса становилась главным проводником идей режиссера — театральных и гражданских. В 2013-м она получила «Золотую маску» в номинации «Лучшая женская роль» за… Лира. Ее король воплощал едва ли не первую за долгое время и, пожалуй, самую удачную в сегодняшнем театре попытку переосмыслить прошлое страны. Правитель-коротышка восседал во главе стола с хищным самодовольством — как памятник самому себе. Тиран знал, что болен раком, — последний пир с ним разделяла свита из живых и мертвых. В каком-то почти сатанинском упоении он насиловал резиновую куклу, символизировавшую поруганную им страну, перемежая мат лагерными песнями. Теми самыми, что пели миллионы посаженных им людей.
Следом была эпизодическая роль — продавщица Вера Васильевна Губанова из «Года, когда я не родился»: нагловатая торговка из овощного ларька, выпивоха, плебейка и душа компании. Эта роль почти эстрадный номер, неизменно сопровождаемый аплодисментами зрителей. Это Вера Васильевна Губанова, благодаря связям с местным участковым, выручает сына номенклатурной шишки Судакова из милиции. Константин Богомолов усаживает за один стол двух матерей (Наталья Тенякова играет Наталью Гавриловну Судакову). Социальный контраст между ними разителен, но какая-то внутренняя надорванность Губановой неожиданно напоминает о трагическом сходстве этих женщин — обе они воплощают поколение 50-х, вырастившее детей для новой войны — афганской.
Наконец, ее Последний русский интеллигент (так называется персонаж в программке) из «Идеального мужа» искренне пытается наставить на путь добра нестареющего Дориана Грея (читай: президента). Странный персонаж Хайруллиной с тонким, почти мультяшным голосом чем-то напоминал Маленького принца, донимавшего циничных взрослых своими наивными, всегда не к месту заданными вопросами. Немудрено, что Богомолов приготовил для него горький и недвусмысленный финал: интеллигент с его старомодными идеями был сперва убит Дорианом, а потом съеден черным человеком в рясе.
Последовавший за этим Алеша Карамазов — отчаянная попытка актрисы разобраться с верой, точнее, сыграть пограничное, мучительное состояние меж верой и безверием. В студии ТВ Скотопригоньевска местная теледива (Мария Карпова) устраивает дебаты на тему «почему протух Зосима», Алеша молча сидит рядом, но с каждым пустопорожним словом, произнесенным в студии, поза его становится все напряженней. Наконец он беззвучно открывает рот (фоном режиссер дает какой-то высокий металлический звук). На большие экраны первый и единственный раз камера выводит крупный план Алеши Карамазова. Этот профиль Хайруллиной, застывшей в немом крике, оглушителен и страшен, как посмертная маска.
То ли случайно, то ли намеренно от роли к роли Богомолов оставляет Хайруллиной все меньше текста. Засеките время: роль Нины Заречной в четвертом акте «Чайки» длится три минуты. Хайруллина садится за стол и рассказывает о своей — Нининой — жизни так просто и вместе с тем так пронзительно, как если бы чеховские строчки звучали впервые. При случае обратите внимание на ее спину в финале этой сцены — платье буквально промокает от пота. В одном из последних спектаклей Богомолова («Гаргантюа и Пантагрюэль» в Театре наций) у Хайруллиной и вовсе нет текста. Персонаж, которого она играет, в программке назван Тоской. Здоровенная пижама в полоску, тапки 45-го размера. Актриса появляется неслышно: мелкие торопливые шаги, руки по швам, голова слегка опущена в тихой покорности. Она садится спиной к зрителям. «И пришла тоска», — резюмирует Ведущий (Сергей Епишев). Как и о чем актриса и режиссер договорились в этой сцене — останется загадкой. Но такой щемящей Тоски в театре, кажется, еще не было.
Р.Х. Понимаешь, Костя, наверное, знает меня больше, чем я себя. Это человек, который видит во мне и Лира, и Алешу Карамазова. Он не говорит: играй мужчину. Он дает тему. Ведь эти молчания мои — они же жизненные. Как точно он придумал это в Алеше. У Богомолова есть недосягаемая высота, к которой я стремлюсь из роли в роль. У него есть очень яркая особенность — непосредственный детский задор. И при этом он что-то такое знает о жизни — он не боится ее. И поэтому я не боюсь быть с ним любой. Мне не надо прятаться за костюм и грим. Костя верит моему сердцу. Он его не запирает. Даже когда я спиной сижу к залу, я понимаю, чего хочет Костя. Костя ищет настоящее. Вот его Нина в третьем акте — я же понимаю, что ему нужно. Ему нужна Судьба. Или эти пустые глаза Лира. Ведь это потому, что он сопоставляет себя с миром. Лир обратился в ничто. И поэтому такое смирение, и потому он ест испражнения в сумасшедшем доме так покорно. Представь, что надо было пережить, чтобы есть говно покорно?!
Понятие амплуа для такой актрисы — прокрустово ложе. Сегодня она Мурзавецкая, завтра мамаша Кураж. В поисках точных определений для нее я перебирала мировой репертуар: Гамлет, Мышкин, Калигула, Медея — это все ее высота, ее стихия. Фирс, Соленый, Катерина Ивановна — тоже да. Психофизику Хайруллиной сложно зафиксировать. Она могла бы стать воплощением мечты Мейерхольда: выразительная, точная экспрессия ее тела — результат естественной связи эмоции и движения.
Р.Х. Сейчас мне нужен какой-то особенный материал, что-то ирландско-финское. Какая-то волчица должна появиться. Такое предчувствие роли всегда у меня бывает. Обычно они приходят на мой внутренний зов. Очень хочется деревенскую историю сыграть. Дремучее что-то, лесное. О вселенской любви женщины — неважно к чему. Мне хочется рыть землю руками. И говорить не на русском. А если большая роль не придет, буду это в каких-то маленьких ролях использовать. Вот ведь греческая трагедия вся на этом построена — я разговариваю с землей, с небом, с луной. Настало время, когда человек снова должен научиться общаться с небесными светилами. Меня все чаще вдохновляет не человек, а природа. Мне легче сопоставить свой персонаж с деревом, листом, веточкой. Или какая-то погода, или какой-то день или час — предрассветный, грозовой, утренний. Важно именно то, в каком состоянии пребывает персонаж.
Федор Степун написал о Комиссаржевской так, как сегодня хотелось бы написать о Хайруллиной, — «внеэстетическая тайна». Но в отличие от великой предшественницы Хайруллина не только не потерпела крах в опытах с новой режиссурой, но одна из первых выразила трагичное и болезненное ощущение нового времени. Не случайно ее расцвет связан с Богомоловым, из спектакля в спектакль создающим картины жизни после Великой смерти — той, что случилась с человечеством во время катастроф Второй мировой. Во всех персонажах Хайруллиной всегда есть этот трагический подтекст. Ее молодость пришлась на провинцию. В полной мере ее дар реализовался в Москве и Санкт-Петербурге в то время, которое лет через двадцать мы таки решимся назвать сменой театральных эпох.
Р.Х. Я бы хотела стать нулем. Только так ты можешь впитать все, что важно. Хочется стать еще более обнаженной, понимаешь? Как у Васильева, когда Валери Древиль в «Медее» сжигала себя. Сейчас время найти героя. И это маленький человек. Потому что только маленький человек может любить этот несовершенный мир и принимать его. Но это не просто Иван-дурак или Швейк. Это и мужчина и женщина одновременно. Вот как я. Я же не понятно кто. Не поверишь, до сих пор думаю, как это я с моей внешностью вообще захожу в МХТ. Открываешь дверь, а там… И я жмусь в углу, думаю: ну что ты здесь делаешь, Роза? Я очень редко хожу в буфет, только когда Филипп (Янковский. — «Театр») приходит. Пойдем, говорит, Алеша, кофе выпьем. И я не могу ему отказать. Мне надо полчаса с ним обязательно пошарахаться перед «Карамазовыми», покурить, рубашку ему поправить. Надо, чтобы он мне по лбу дал. Чтобы я ему сказала: «Митя!» Понимаешь? Он входит в театр и сразу кричит: «Алеша! Посиди со мной». И мы полчаса, как ежик с медвежонком, сидим молча. Но это очень-очень важно, понимаешь?
Лимонад был выпит, кафе закрылось. Позже я поняла, что Роза опоздала не случайно: она просто ждала комфортного для нее времени — ночи. Мы три часа кружили по Цветному бульвару. С каким-то особенным отчаянием, в ритме скороговорки она проговаривала свои радости и свои печали, а во мне крепло убеждение, что портрет этой по-настоящему выдающейся трагической актрисы нашего времени написать невозможно.
У меня больше не возникало никаких вопросов — я находилась под гипнозом. Казалось, что после такой откровенной беседы я навсегда перестану удивляться чему бы то ни было.
И тут Роза сказала:
Не жалей себя, живи. Не бойся отдавать. Это страшно. Но зачем жить, если ветер не дует в лицо? Кстати, как ты думаешь, я нравлюсь Бутусову?!