Режиссер Семен Серзин больше двух лет служил главрежем петербургского «Этюд-театра», художественным руководителем которого был и остается мастер Серзина Вениамин Фильштинский. Эту должность Серзин поменял на независимый проект «Невидимый театр». «Вконтакте» в официальной группе театра дается пояснение: «ни труппы, ни сцены, ни рассадки». Семен Серзин рассказал журналу ТЕАТР., как он зарабатывает деньги и где хранятся спектакли «невидимого».
— Что такое «Невидимый театр»?
— Он пока больше похож на хобби, спектакли мы каждый раз с трудом собираем, ведь все артисты заняты в других театрах. И есть еще один важный момент. Я люблю Петербург и считаю его городом, где я живу. Но возможностей что-то делать в Петербурге мало. Я работал в трех театрах, но это все были частные случаи, и именно — случаи. Кроме «Приюта комедианта», где можно что-то периодически делать, возможностей не так много. А ставить в Питере хочется. Здесь такая среда! Нет ни одного города в России с таким количеством маргинальных театров.
— Но в Питере же масса разных площадок?
— Ну какие? В Karlsson Haus, например, мы иногда играем, но есть и сам Karlsson Haus.
— А вот помнишь, три года назад, когда возник Рop-up театр, который тогда делали Александровский, Волкострелов и Ерошеня, была идея, что это театр, который появляется и пропадает неожиданно, — как всплывающее окно. У «Невидимого театра» та же политика — всплывать неожиданно?
— Нет у нас никакой политики! Вернее, она проста — играть классные спектакли. И все.
— Где хранятся ваши спектакли?
— «Демона», «Любовь людей» и «Саша, вынеси мусор» мы играем в Karlsson Haus и храним у них. Квартирники — у меня дома. Одна комната в моей квартире — это склад. Но я еще купил гараж, планирую и там хранить спектакли.
— То есть у тебя есть гараж, но нет машины?
— Машина есть, но зачем ее в гараже-то держать?
— Ты сам режиссер всех спектаклей «Невидимого», кроме одного: «Саши, вынеси мусор» поставила твоя однокурсница Алессандра Джунтини.
— Мои спектакли: «Любовь людей», «Невидимая книга», «Стыдно быть несчастливым», «Демоны» и еще вот «Алинка» — спектакль- концерт. Я там и режиссер, и актер. Есть еще четыре музыканта. Думаем в барах играть. Еще у нас есть спектакль «Как хорошо мы плохо жили» по стихам и прозе Бориса Рыжего — его играем во дворах.
— Ты не пробовал все же найти себе удобное пространство?
— Я семь лет искал помещение. В Смольный ходил. В итоге однажды нам дали бункер на Васильевском острове, на третьей-четвертой линии. Мы потратили кучу денег на экспертизу, узнали, что помещение для театра непригодно — его легче снести и построить новое. Там не было центрального отопления, весной этот бункер регулярно затапливало. Но город нам его дал! В итоге сейчас для нас каждый показ спектакля — это событие. У нас нет руководства. Мы несем ответственность только друг перед другом и перед зрителем. И мы не работаем за деньги — у нас их нет.
— И сколько люди могут продержаться в таком формате?
— Люди меняются. В декабре шесть спектаклей «Невидимого театра» играли 27 или 28 артистов, это был рекорд. Обычно в спектакле есть костяк, а на остальные роли стараемся делать разные составы. У меня хорошие артисты, поэтому они востребованы: кто-то из «Мастерской», кто-то из «Этюд-театра», есть люди из Александринки, из МДТ, из БТК. Конечно, можно специально собрать безработных артистов. Но зачем?
— Может, среди них есть крутые.
— Может быть. Когда-то я пытался выстраивать в «Этюд-театре» репертуарную политику, но это все приходилось надвое делить. А в своем театре я делаю то, что хочу, и с тем, с кем хочу.
— Ты на гранты не пробовал подавать?
— Мы тут получали от СТД грант на «Алинку» — это такая морока! СТД, конечно, спасибо огромное, но я понял, что лучше, чтобы этих денег не было. Слишком много с ними сложностей. Я все время боялся, что сделаю что-то не так.
— Хорошо, а художник у «Невидимого» есть?
— Да, Соня Матвеева. Она делала «Демонов», «Саша, вынеси мусор», костюмы для «Любви людей». Художник по свету я сам — когда-то мне повезло поработать с Глебом Фильштинским. Еще есть осветитель, звуковик и администратор.
— Продюсер есть?
— Нет. Директора тоже нет. Чем мы можем его заинтересовать? Идеально найти директора, у которого есть постоянная работа и свободное время, в которое ему интересно заниматься независимыми проектами. Прибыль наш театр не приносит, живем только на деньги с продажи билетов. Поэтому у нас нет задачи делать артхаус, мы делаем спектакли для людей. Мне интересен такой псевдодокументальный театр, когда берется реальная история и зрителям дается возможность на нее посмотреть. Мне кажется, в этом плане мы вообще социальный театр: про людей и для людей.
— Кстати, в Москве твоя «Гардения» в Театре имени Пушкина — один из самых кассовых спектаклей.
— Но это же малая сцена! Хотя его иногда теперь играют на большой. Но я никогда не ставлю задачу поставить спектакль, который будет хорошо продаваться. Это вообще странно.
— Но все-таки вам нужны декорации, аппаратура?
— Свои гонорары из гостеатров я трачу на «Невидимый». Но там у нас ставка на крутой материал и крутых артистов. А декорации вообще может не быть! Конечно, хочется на большой сцене работать, там можно вместе с художником придумать космос. Но со мной это случается довольно редко. В «Невидимом» у меня иная задача: придумать так, чтобы декорация стала не нужна. Изловчиться.
— Как насчет амбиций — «Золотую маску» хочешь?
— Ну, конечно! Я помню, как увидел свою фамилию в списке номинантов. Там были рядом Серзин и Серебренников. А потом это все р-раз — и исчезло (спектакль Екатеринбургского центра современной драматургии «СашБаш» сняли с номинации на «Маску» после жалобы родственников Александра Башлачева, посчитавших, что в постановке искажена биография музыканта, — прим. Театр.). И ты вроде бы уже появился среди больших, а вроде бы и нет.
— Я все-таки не понимаю: ты можешь отказать какому-то гостеатру, потому что сочиняешь спектакль для «Невидимого»?
— Зачем отказывать? Можно все успеть. Чтобы сделать спектакль в «Невидимом театре», мне нужна неделя.
— А как же время на поиск?
— Ну, конечно, у меня меньше возможностей что-то этюдно искать, но это тоже своеобразный метод. Для меня сочинительство — это поиск вместе с артистами, пусть даже в точном рисунке. Самое простое — придумать спектакль, развести его, и пусть играют. Но это не подключает артистов! Когда я ставлю, я понимаю, куда надо прийти. Но не хочу знать, как туда пройти. Это стресс, но это и интересно.
— Последний вопрос. Помнишь шутку Олега Лоевского: всегда видно, есть ли у режиссера ипотека?
— А я выплатил ипотеку! Теперь главное — успеть делать то, что хочется.