Почти никто из наших женщин-режиссеров старшего поколения не говорит: «Я занимаюсь феминистским театром» или «Я феминистка». Другое дело — у соседей. Кто занес нам новую моду: основные трендсеттеры по версии журнала ТЕАТР.
Кэти Митчелл
Важнейший режиссер современного театра. С 2005 года поставила несколько вариантов «Волн» Вирджинии Вульф, а также прозу забытой феминистки XIX века Шарлотты Перкинс Гилман и тексты таких икон феминизма ХХ века, как Фридерика Майрёккер, Герта Мюллер, Эльфрида Елинек и Сара Кейн. Театральный язык, который придумала Митчелл, тесно связан с драматургией и сюжетами, которые она выбирала для сцены. Но она никогда не ограничивала себя в выборе литературного материала, разделяя авторов по гендерной принадлежности. Просто искала в текстах созвучие своим интересам.
Театр Митчелл больше похож на съемочную площадку. Не только потому, что камеры — участники спектакля, но и потому, что актеров за операторами и декорациями часто почти не видно. Не Митчелл принадлежит идея снимать актеров за сценой, но именно Митчелл придумала с помощью камеры показывать не просто актера, а его способ мышления. Так она получила доступ к бессознательному на сцене, почти как на приеме у психоаналитика. Кэти Митчелл часто повторяла, что камера ей нужна, чтобы показать все самое недоступное для зрителя: морщинки на лице актеров, их взгляд. Но это, конечно, далеко не все, что ей удается показать.
Несколько лет назад она заявляла, что больше не будет работать с видео, что вернется к «классическому» театру. В опере она так и работает (наглядный пример — «Альцина», после премьеры в Экс-ан-Провансе в 2015‑м и европейского проката два сезона — с 2017‑го — стоявшая в репертуаре Большого театра), а в драме все же часто возвращается к мультимедиа.
Главный спектакль, созданный Митчелл в этой технике и мгновенно прославивший ее после показа в 2011‑м на Авиньонском фестивале, — «Мисс Жюли» («Кристина») по Августу Стриндбергу. В пьесе этого одержимого мизогинией драматурга, как известно, три персонажа: кухарка Кристина, лакей Жан и их хозяйка Жюли. Кристина там только подносит еду и произносит несколько абзацев текста, потом ее на сцене сменяет Жюли, и больше зритель Кристину не слышит и не видит до финала пьесы. Вопреки драматургу, Митчелл наделяет Кристину правом голоса и правом быть главным героем пьесы.
Этот прием тоже не ноу-хау Митчелл (достаточно вспомнить хотя бы «Розенкранца и Гильденстерна» Тома Стоппарда), тем не менее это типично феминистский метод — выбрать самого незаметного, почти что невидимого персонажа, у которого вообще нет права голоса, и наделить его этим правом. Так же часто поступают те режиссеры, кто работает с правозащитной повесткой других направлений. Из близких нам примеров — «Акын-опера» в Театре.doc (с той разницей, что спектакль о чернорабочих-мигрантах основан на документальном материале и текст главные герои говорят сами за себя), из далеких — фильм Кена Лоуча об уборщицах Голливуда «Хлеб и розы», где режиссер сполна высказался и про права угнетенных, и про положение женщин, и про всех, кто стоит так низко на социальной лестнице, что всем остальным кажется невидимым.
Сюзанне Кеннеди
Одна из самых популярных звезд немецкой режиссуры, Сюзанне Кеннеди поставила, кажется, весь главный «женский» материал, созвучный феминистской повестке, — от «Кукольного дома» Генриха Ибсена до Сары Кейн и Эльфриды Елинек. К сорока годам она получила уже кучу театральных немецких премий. К заслуженной славе Кеннеди добавилась и толика скандала, когда она оказалась в одной команде с Крисом Дерконом, искусствоведом, прежде далеким от театра, который тем не менее осмелился занять в «Фольксбюне» место худрука, сменив на этом посту Франка Касторфа. За это, как известно, Деркона, а заодно и всю его команду возненавидел тогда примерно весь театральный мир.
Однако в союзе Кеннеди с Дерконом была своя творческая логика. Women’s trouble Кеннеди в «Фольксбюне» — и не спектакль вовсе, а двухчасовая инсталляция о жизни девушки Анжелины. Спектакли Кеннеди — это вообще часто видеоинсталляции в духе Билла Виолы, только идущие чуть быстрее. Театральное действие похоже на живую картину или скорее живой натюрморт. На схожем ритуале повторения строится почти каждый ее спектакль.
Кеннеди одна из немногих в современном театре, кто работает с маской. Но если маска комедии дель арте подробна и требует к себе внимания, то те личины, которые придумывает для актеров Кеннеди, наоборот, сделаны как раз для того, чтобы избежать подробностей и деталей, чтобы скрыть и нивелировать персонажа. Кеннеди как будто пытается отменить гендерные стереотипы — то, как выглядят женщины или мужчины. Митчелл выводит на сцену камеру, чтобы зритель видел малейшие детали лиц актеров. Кеннеди придумывает маски, чтобы крупный план отменить. Ее спектакли похожи на маленькие Солярисы, которые сами генерируют себе персонажей и образы. Недавняя премьера Кеннеди — «Три сестры» в мюнхенском «Каммершпиле» — тоже словно код в простом редакторе html. Нет ни имения Прозоровых, ни оркестрика, только всплывающие окна и аватары.
She She Pop
В мае коллективу She She Pop был вручен Berliner Theaterpreis — приз за заслуги перед немецкоязычным театром. Обоснование причин награждения именно She She Pop на сайте этой престижной театральной премии многословное и проникновенное, но главное понятно: She She Pop чествуется как живое доказательство того, что развлекательный театр может быть умным и успешным, но главное — может быть при этом создан группой женщин, действующих сообща вне всяких внутренних иерархий и институциональных ограничений.
She She Pop — выпускницы факультета прикладного театроведения университета в Гиссене (своего рода Лиги плюща театрального мира). Созданная в середине 1990‑х, театральная группа состоит преимущественно из женщин и основана на принципе равенства и отсутствия иерархий. Главной фигуры творца-демиурга здесь нет — все решения принимаются коллективно.
Образование таких групп, в основе которых горизонтальное управление, — веяние времени, захватившее европейский театр в конце 1980‑х — начале 1990‑х. Помимо She She Pop в этот период были основаны Forced Entertainment и Gob Squad. Метод создания спектаклей у них всех в чем‑то схож: отказ от монолитного текста, который невозможно поменять, импровизация, выход за пределы сценических ситуаций, придуманных заранее.
She She Pop используют провокационные темы и выходят на прямой разговор со зрителем. Темы, которые становятся основой их представлений, типичны для феминистской повестки: проблемы старения, отношения с родителями, принятие собственного тела, гендерные вопросы, секс, в общем, весь набор нашего сайта Wonderzine. Характерно, что из всех трендсеттеров феминистского театра принципы She She Pop наиболее часто копируются начинающими феминисткими театральными группами в бывшем СССР. Примеры подобного клонирования, которое можно также обозначить как творческую апроприацию концепций, представлены, например, в программе Noname — нового фестиваля Центра им. Мейерхольда, открытие которого, будто нарочно, было назначено на месяц позже тех чисел мая, когда в Берлине She She Pop чествовали как ветеранов движения неконвенционального театра.
Анхелика Лидделл
Лидделл — человек-оркестр, сама себе писатель, поэт, драматург, режиссер и актриса.
Она немного выпадает из списка трендсеттеров типичного феминистского театра, развивавшегося последние три-четыре десятилетия. Ее спектакли не выстроены как интеллектуальная головоломка, характерная для всех участниц этого хит-парада, но Лидделл, как никто, может быть разной.
Она такая слегка старорежимная феминистка, примерно как героиня фильмов Педро Альмодовара. Ее спектакли — политические манифесты чувств и истории отношений с другими и с самой собой. Например, в 2013 году на фестивале в Авиньоне Лидделл показала спектакль-фантасмагорию «Все небо над землей. Синдром Венди», в котором история подруги Питера Пэна Венди Дарлинг переплетена с сюжетом нападения Брейвика на детский лагерь на норвежском острове Утейа. Одни работы Лидделл — фантазийные метафорические путешествия в сны, в прошлое героев, где смерть соседствует с жизнью, а счастье с утратой. Другие — почти документальные истории о себе, где персонажи Лидделл — это ее альтер-эго. Тогда она берет в руки микрофон и говорит от себя. Меланхолия, ностальгия по прошлому — вот настроение многих ее спектаклей. И в этом Лидделл можно сравнить, конечно, с Пиной Бауш. Но не только. Театр Лидделл отсылает нас и к театру испанского Возрождения — с его конфликтом высокого и низкого, честного и недостойного, божественного и профанного, жестокого и милосердного. И к театру жестокости Арто. (Иногда в этот контекст она помещает тему гендера и пола, и тогда дежурная для феминизма повестка перестает у нее звучать как просто горячая тема для разговора или маркироваться как социальный эксперимент, а становится классической театральной историей про человека.)
Бродящие из спектакля в спектакль ее темы:
— жертва как поэтический акт (так она назвала сборник своих лекций, посвященных связи между
жертвоприношением и поэзией в театральной практике);
— боль и творчество (Лидделл принадлежит высказывание: «Боль — это чистое сообщение. Единственно возможное представление о боли — чистый отчет. Остальное шоу»);
— насилие (эта тема приобретает в ряде постановок почти мифологическое измерение и откровенно шокирующее сценическое воплощение, оправдание которому приходится искать в рассуждениях о погружении художника в глубины человеческого состояния, вызванного страданием и связанным с ним наслаждением);
— поиски сакральности и богоборчество, жертвоприношение и нарушение законов божьих и человеческих.
Лиделл с ее склонностью к манифестам однажды сказала примерно следующее: «Мы должны культивировать бешенство. Идите против. Протестуйте до тех пор, пока у вас хватит смелости и сил выжить без денег».
Swoosh Lieu
Раз в связи с She She Pop мы вспомнили о Гиссене, рассаднике всего самого экспериментального в немецком театре (и, считай, во всем европейском), то нужно упомянуть еще одну феминистскую группу — Swoosh Lieu, основанную 10 лет назад тремя выпускницами Института прикладных театральных исследований Гиссена.
Как прилежные ученики своего мастера Хайнера Гёббельса, группа Swoosh Lieu придумали театр без людей. Они работают со светом, звуком, эффектами и пространством. Участницы коллектива — техники сцены, они берут на себя роль, которую обычно исполняют мужчины. Swoosh Lieu исключают иерархию из творческого процесса — у машин тоже нет иерархий, они такие же актеры, как и другие участники. Фокус их ранних спектаклей — соотношение ремесла и искусства, нарратива и театральной иллюзии. На их спектаклях могло происходить что‑то похожее на диалог светового пульта и дымовой машины. Или ламп и колосников. В поздних работах участницы начали включать в спектакль свои видеоработы, фотографии, а потом и сами начали выходить на сцену. В спектакле Who cares? Swoosh Lieu показывают ипостаси современной женщины, у которой основной работой остается забота. О детях, доме, своей работе, внешности, семье, отсюда и название спектакля. В спектакле Who moves?!, второй части трилогии о женщинах, разрабатывается тема влияния кризиса и миграционных процессов на судьбы женщин, а также освещение этой темы в СМИ. В Who Reclaims?!, третьей части трилогии, зрителей приглашают на променад по проселочным дорогам феминизма не только в метафорическом смысле, но и в буквальном — для участия в театральной прогулке site-specific публика должна запастись непромокаемой одеждой и туристической обувью.
С точки зрения драматургии поздние спектакли Swoosh Lieu — документальный театр с сильным уклоном в политическую и социальную тематику. Однако участники Swoosh Lieu делают такой театр как аудиовизуальную инсталляцию с интерактивными проекциями, сложным звуком и светом. Плюс вовлечение публики в качестве участников, видеомэппинг, бинауральные записи, наушники, оупенэйры на заброшенных заводах. Короче, все, что уже полюбили и к чему даже успели привыкнуть не только в Европе, но и в Москве, Санкт-Петербурге и далее везде.