Филиал Театра имени Маяковского открыли после ремонта спектаклем-бродилкой Саши Денисовой и Никиты Кобелева «Декалог на Сретенке». Казалось бы, новая модная нынче игрушка, театр-променад, а с другой стороны — уже не очень новый и модный, многим поднадоевший вербатим. Но оказалось, если грамотно соединить их вместе, может получиться содержательно и глубоко.
Изначально перед авторами стояла вполне прикладная задача — продемонстрировать зрителям все помещения и возможности только что отремонтированной сцены. Жанр «бродилки» подходил для этого как нельзя лучше, а библейскую тематику подсказало само пространство, спроектированное Сергеем Куцеваловым (архитектором Другой сцены «Современника», Студии театрального искусства и Театра наций) — строгое, минималистское, очищенное до белого кирпича, — в общем, полная противоположность красно-бархатному благолепию основной «Маяковки».
Поскольку обновленную сцену театр позиционирует как некую элитарную площадку для умного зрителя (сюда со временем переедут «Кант» и «Господин Пунтила» Миндаугаса Карбаускиса), открывать ее хотели спектаклем по мотивам известного цикла Кшиштофа Кесьлёвского. Но потом от идеи буквальной киноадаптации отказались (ну зачем бежать, задрав штаны, за «Гоголь-центром») и решили наполнить свой «Декалог» другим содержанием. Все-таки сцена на Сретенке — это не новострой, а дом с историей, со своими легендами. А привидения, живущие в замке, как заметил ироничный Оскар Уайльд, повышают его стоимость. Поскольку краткую историю Театра имени Маяковского Денисова и Кобелев уже изложили в юбилейном спектакле «Девятьподесять», с которого собственно и начался их творческий союз, для новой постановки они выбрали более широкую оптику и охватили весь район, где располагается здание филиала.
А история у него богатая: тут и знаменитая Сухарева башня, в которой чернокнижник Яков Брюс якобы хранил свой элексир бессмертия, публичные дома, где начинал врачебную практику молодой Антон Павлович Чехов, торговые ряды, воровская малина, а чуть дальше — мрачные подвалы Лубянки. В общем, если присмотреться, настоящий гадюшник, рассадник всевозможных пороков в двух шагах от Сретенского монастыря. Сейчас Сретенка выглядит вполне фешенебельно — модные кофейни, клубы, банки и бутики, но за этим лакированным фасадом грешат точно так же. Когда актеры интервьюировали прохожих, задавая им один и тот же вопрос — «какой плохой поступок вы совершили в жизни», ответы неизбежно сводились к тем самым десяти моисеевым заповедям.
Устроили в субботний день вечеринку — все закончилось печально. Пожелали кому-то смерти, пусть даже не всерьез — теперь всю жизнь расплачиваются. Иногда эти проступки выглядят пустяком: ну, подумаешь, наговорила гадостей про лучшую подругу из мелочного желания влиться в коллектив, но оказывается, от бытового предательства до чьей-то сломанной жизни один шаг. И вот уже невинная болтовня в курилке оборачивается допросом на Лубянке, а фраза «она еще в институте была какой-то странной» служит веской причиной для обвинительного приговора и ссылки в лагеря.
Пьеса Денисовой устроена по принципу палимпсеста: сквозь документально зафиксированную картину нынешней реальности, сквозь все эти собранные актерами вербатимы, постепенно проступает другой культурный слой. И становится очевидно, что нам не убежать от своего прошлого, оно всегда где-то рядом и рано или поздно нас настигнет, как того мальчика-мажора, которому вдруг сообщили, что его дед, оставивший семье большую дачу и дорогую квартиру, был вовсе не героем войны, а офицером НКВД и сотнями расстреливал людей в подвалах. Вообще тема возмездия не педалируется, но четко прослеживается во многих эпизодах: оно может прийти в виде тяжелой болезни или в облике современной, покинутой мужем Медеи.
Но все же спектакль Денисовой и Кобелева далек от занудного нравоучения: тут много юмора, много точно схваченных и переданных колоритных типажей, любопытных человеческих историй и разнообразных режиссерских решений. Хотя местами — слишком много, от каких-то вставных новелл вполне можно было избавиться, чтобы немного разгрузить постановку, оставить в ней больше воздуха. Это как старый чердак, забитый всякой всячиной до такой степени, что настоящий антиквариат теряется среди барахла.
Но есть в спектакле и настоящие удачи. Хорошие актерские работы получились у Натальи Палагушкиной, Юлии Силаевой, Александры Ровенских, сумевших цепко присвоить своих героинь, да и почти вся труппа работает тут честно и убедительно. Но лучше всех чудесная Людмила Иванилова, играющая местную бабушку из старожилов, ведущую Сретенский дневник, у которой есть, кстати, реальный прототип. В плавных движениях актрисы, в лукавом прищуре ее глаз столько шарма и очарования уходящей натуры — куда там нынешним красоткам на шпильках. Эта героиня — воплощение той старой Москвы, что пахла сиренью, а не выхлопным газом, где вместо сетевых универсамов были «булошные» и молочные, а на месте уродливых офисов из стекла и бетона еще стояли дореволюционные особняки.
Ностальгическая тема прощания с уже исчезнувшим городом, с этой атлантидой, уничтоженной новым поколением практичных варваров, проходит через весь спектакль и становится тем стержнем, на который нанизываются бусины-эпизоды.
Переходя из зала в фойе, из буфета в гардероб, мы словно путешествуем по сретенским переулочкам — Костяному, Пушкареву, Колобовскому — но взгляд авторов лишен умиления и однозначной патетики «было хорошо, стало плохо», иногда это странствие напоминает круги земного ада. И вот эта объемность, отказ от простых ответов и ярлыков, кажется мне наиболее ценным качеством сегодня, когда общество так категорично и рьяно делит мир на черное и белое.