В детстве Пугачева очень мешала мне жить – меня ею дразнили в любой компании, во дворе и на даче. Может, поэтому я ее не так много и слушала. Впрочем, остальную совэстраду я не слушала вообще.
Но вчера вечером мне было очень круто. Теперь я уже сутки придумываю себе разные дела – только бы не пришлось сесть за клавиатуру, превращать этот восторг и круть в ведческие формулы.
Все, что было в советском детстве, я похоронила и не навещаю. Мне туда не хочется. Но вот Кирилл Серебренников вынул весь этот стиль советского диско 70-х – не реанимировал, сдувая нафталин, а создал заново, эстетизировал и прописал в сегодняшнем дне. И я, вместе с залом, пританцовываю, хлопаю в такт, стучу ногами от восторга и визжу.
– Дело не только в том, что каждая песня, перепетая по-новому – это уникальный актерский номер. Не в том, что Никита Кукушкин в голубом пиджаке с красными розами лезет по лестнице, вопя «Эй вы таммм, наверху!», Филипп Авдеев в костюме астронавта исполняет «Просто, вы говорите, в жизни все просто…», а Александр Горчилин в черно-белом хитоне сначала лиричен и тих, а потом превращает «Как тревожен этот путь» в огневой фолк; тут еще надо назвать Марию Селезневу («Лестница»), Ян Гэ («Я больше не ревную»), Рому Зверя («Надо же, надо же…») – да всех надо назвать, там не было слабых номеров! (Когда в рубрике «блиц» можно будет заливать видео – я такое вам тут залью)
– Не только в том, что на заднике, где три экрана, выгнутые как сфера, то кажутся одним сплошным, то распадаются на настоящее (лица актеров ГЦ) и прошлое – транслируют редчайшую хронику: от давних выступлений Пугачевой до брежневских парадов – ученик и соавтор Кирилла видеохудожник Илья Шагалов всегда виртуозен, на этот раз он перепрыгнул себя.
– И даже не в том, что если обернуться, то в зале, сразу за десятым рядом, стоит режиссерский столик. За ним, рядом с Шагаловым, сидит сам КС и читает в микрофон текст: о Пугачевой охотно высказываются все, от Михаила Горбачева до Дианы Вишневой. Когда зрители смотрят на сцену, Кирилл думает, что его не видят, и подпевает в микрофон.
– Но и не в том, что в зале сидит Пугачева – худощавая, маленькая, как будто смущенная всей этой пышностью, но вдруг властным хриплым голосом подпевающая Рите Крон. «Иду я по канату, Сама себе кричу…» – поет Рита, и делает паузу. «Стоять!» – вопит ей Пугачева.
– И не в том, что великолепная Рита одета в блестящий а-ля пугачевский хитон, да тут вообще каждый костюм – это, простите, песня: один космичнее другого, все сшиты Кириллом. И вдруг понимаешь: вот это – это и есть советское барокко, красивое и трагичное.
Если искать аналогий, то такими, как «Наша Алла», могли быть ранние спектакли Виктюка, где гримы артистам придумал великий визажист Лева Новиков. Раннего Виктюка я не застала, а вот зрелого Леву (старости он избежал) – успела узнать, когда он работал с Хамдамовым на «Вокальных параллелях». Не знаю, был ли знаком с Левой Кирилл, но все это великое хамдамовское эстетство плюс Фасбиндер и все диско, плюс что-то супер-остро-сегодняшнее – вобрала «Наша Алла».
Так что это совсем не реквием по ушедшему времени. Вообще, Серебренников – не тот, кто будет оплакивать. А если будет, то вместо слез, как в «Барокко», появятся жемчужины, крупные и неровные. И самосожжение героя станет поводом для неудержимого каскада фокусов. В «Нашей Алле» Кирилл тоже не скорбит – ни над брежневским удушьем, ни над тяжелой долей советской эстрады, несправедливо преданной забвению и заклейменной нами (мной) словом «советская». Он слагает ей сумасшедший гимн.
И в общем, «Наша Алла» – это вторая часть «Барокко». Буду писать текст как критик, тогда подробно расскажу, как одно связано с другим. Как Кирилл Серебренников медленно, но верно создает некий новый пост-пост- стиль. Я не придумала пока, как этот стиль назвать. Но если бы сегодня был жив Энди Уорхол, и он не утратил бы чувство времени, думаю, он делал бы такие штуки, как «Наша Алла». Прибавьте к этому нашу (пресловутую, но как без нее) славянскую глубину, нашу театральную культуру и нашу неуемность. Ну, вы поняли, Алла наша.
Ваша Алла
P.S. Серебренников говорит: «Вот сейчас над вами в зале висит огромная старая люстра. Вчера ко мне подошел электрик и говорит: «Надо бы лампочки поменять, а то ж Алла придет». Вот мы тут шесть лет работаем в темноте – нам он их не меняет».
