Спектакль Дмитрия Волкострелова «Русская классика» был готов в марте 2020-го. По известным причинам премьера оказалась датирована только 26-м августа 2020-го, с широким зрителем спектакль встретился в сентябре, однако каждое представление «Русской классики» на сцене питерского «Приюта комедианта» можно считать премьерой: дословное повторение невозможно. Почему это так, объясняет Вадим Рутковский.
Спектакли Волкострелова – всегда так или иначе про бесконечность. Его предыдущая работа в «Приюте комедианта» – «Любовная история» по Хайнеру Мюллеру – могла длиться бесконечно буквально. Финал повторялся и повторялся, пока последний зритель не покидал зал. Промежутки между повторами увеличивались, но теоретически точка в «Любовной истории» не могла быть поставлена в принципе; в одной из параллельных вселенных тот спектакль, что я смотрел в 2014-м, длится до сих пор. Хронометраж «Русской классики» определён строго: 85 минут, в которые укладывается век, с 1799-го (года рождения Пушкина) по 1904-й (год смерти Чехова). Определены заранее и действия актёров на сцене. Однако идентичные друг другу «Русские классики» невозможны: в любой из пяти изначально придуманных вариантов спектакля вмешиваются случай и взаимодействие зрителей с духами.
Неизменен сюжет – визит пятерых молодых людей в музей, интерьер которого художник спектакля Ксения Перетрухина и Дмитрий Волкострелов подсмотрели, как подсказывает программка, в московском доме-музее Толстого. Посетителей музея играют соратники Волкострелова по театру post Алёна Старостина и Иван Николаев, однокурсница режиссёра по додинской мастерской в СПбГАТИ Дарья Румянцева и артисты ТЮЗа, тоже однокурсники – выпускники Ярославского театрального института Анастасия Казакова и Борис Чистяков. «Приют комедианта» – репертуарный театр без постоянной труппы; для игры в «Классику» сложилась коллаборация артистов, существующих на одной волне. Это было бы очевидно и без биографических данных – по плавной мелодичной слаженности, с которой пятёрка преображает своих героев – из обычных современных парней и девушек, забредших с улицы в оазис старины глубокой, в людей из прошлого; и дело не только в смене повседневной одежды на старинные костюмы, найденные в музейном шкафу. Можно опознать в героях черты конкретных литературных персонажей, но это ложный путь; артисты играют собирательные – на чувственном, пластическом уровне – образы; материализуют сны о старых романах и повестях. В спектакле нет танцев (саундтрек подобран Дмитрием Власиком из музыки второй половины XVIII – первой половины XIX веков, не входящей в «тяжёлую ротацию»: Бортнянский, Фомин, Дегтярёв, Хандошкин; звучат композиции без заранее определённой последовательности), но неспешные, скользящие движения хореографически выверены; это вольный контрданс на границе времен, между будущим, которое репрезентуют механические голоса музея, и прошлым.
На сайте театра «Русская классика» снабжена подзаголовком «Почти без слов»; герои, действительно, молчат вплоть до финального эпизода, но слов в спектакле полно: сочиняя его, каждый артист выбрал 10 самых значимых событий в предложенном временном отрезке. Совпадений почти не оказалось, вследствие чего возникло пять версий спектакля. Ноды, избранные конкретным исполнителем, комментируют те самые невидимые роботы.
Вариант Алёны Старостиной, увидеть который выпало мне, начинается с 1803-го, когда из русского языка предложили убрать иностранные слова. Робот читает от лица Александра Шишкова, литературоведа в адмиральских погонах, выдержки из «Рассуждений о старом и новом слоге российского языка», забавно ставя ударение в фамилии Вольтер на первый слог: «Вóльтер сказал справедливо, что в шесть лет можно выучиться всем главным языкам, но что во всю жизнь надобно учиться своему природному, а мы во всю жизнь не учась чужому и не заглядывая в свой, хотим быть писателями». В противоположность к механическому освоению классики команда Волкострелова предлагает её эмоциональное постижение; устраивает медитативное свидание древнего и нового – и буквально, сводя электрочайник с самоваром, а действующих лиц – с исполнителями (в удивительном эпизоде, инкорпорирующем реальное видео, снятое в начале спектакля, в его «старинную» часть), и метафизически.
Столетие Старостиной складывается из открытия Царскосельского лицея и казни Рылеева, Болдинской осени Пушкина и поддельной, неслучившейся казни Достоевского, «Записок охотника» и предложенных Тургеневым правил идеального рассказа и отмены крепостного права, «арзамасского ужаса» Толстого и города Глупова Салтыкова-Щедрина: получается век, где не без зловещего изящества встречаются ужас и нега. А могло выйти и по-другому: в иной версии (полный список событий прилагается к программке) это был бы век в ритме фривольной вольты – где дядя Пушкина сочиняет поэму «Опасный сосед» (герой которой «отправляется в бордель и участвует в драме»), самого Пушкина (по словам Вяземского) Венера пригвождает к постели, где он начинает «Руслана и Людмилу», Лермонтов пишет непристойные юнкерские поэмы для журнала «Школьная заря», Жуковский влюбляется в племянницу Машу Протасову, а Толстой заводит дневник для перевоспитания: только строгий распорядок, только добродетель и никаких карт. Классика многообразна; быть может самый верный способ охватить всё и сразу – устроить абсурдистский спиритический сеанс: кульминация спектакля – игра в лото, во время которой кто-то из актёров (согласно выпавшим номерам) озвучивает вопросы зрителей к классикам (их собирают перед началом в фойе), а кто-то отвечает, открыв наугад том того автора, которому адресован вопрос.
Программка объясняет, что игра в лото – прямая отсылка к «Чайке». Считать эту цитату легко, интереснее отсылка к другим играм со случаем, которые затевали у Волкострелова. Механизм спектакля «В прошлом году в Мариенбаде» запускала карточная игра ним, генератор случайных чисел определял ход «Поля». Даже реальные матчи с заранее известным результатом – шахматный в «Розенкранце и Гильденстерне», футбольный в «Квазифутболе» – оборачивались игрой с непредсказуемыми последствиями. Игра в лото завершается «партией» (или «квартирой», как говорили в советское время), после которой участники покидают сцену. И поклоны с аплодисментами предусмотрены – как во всяком «нормальном» спектакле. Но финальная точка условна; река времён, о которой говорится в поэтической коде «Русской классики» – предсмертном стихотворении Гавриила Державина «На тленность» – не прекращает течения. Как замечено в другой русской классике, уже ХХ века, «река широка, река глубока, река уносит нас за облака».