© Дмитрий Лисин
Марина Брусникина выпустила в «Практике» спектакль «Человек из Подольска Сережа очень тупой» и стала худруком этой экспериментальной площадки.
Две пьесы Дмитрия Данилова – два действия одного спектакля – играются в разных залах. Причём каждое идет по два раза, а зрители видят спектакль единожды, но в разных направлениях: одни – от малого зала, где «Сережа очень тупой» – к большому, где «Человек из Подольска», другие наоборот. Это весомый спектакль для Мастерской Брусникина, не слабее их главных вещей в «Практике»: «Это тоже я» Юрия Квятковского и «Чапаев и Пустота» Максима Диденко. И хотя «Человека из Подольска» еще в прошлом сезоне отлично поставил в Театре.doc Михаил Угаров, произведение Марины Брусникиной имеет другие измерения. «Человек из Подольска» Угарова сразу выстрелил, и получил «Золотую маску 2017». Угаров увидел в пьесе трикстерный, переворачивающий представления зрителей инструмент.
Общее у двух пьес – не структура сюжета, а игра на странном инструменте, зашитом внутри слов. Этот инструмент помог Владимиру Сорокину стать знаменитым писателем. У Сорокина что происходит? Скажем, берется фраза наподобие «прошу руки вашей дочери», и обнуляется привычный контекст. Папа невесты отрубает ей руку и вручает жениху. Данилов берет оперативное полицейское понятие «выяснение личности» и так же обнуляет привычные коннотации. Зато восстанавливает понятие в полном объеме. Полицейские задерживают человека из Подольска и тщательно устанавливают несоответствие его личности самым продвинутым параметрам. Эти продвинутые параметры личности вовсе не применимы к обычному человеку, зато обычны для йогов высшей квалификации. Почему ничего не помнишь, человек из Подольска, имеющий высшее образование и хипстерскую профессию редактора газеты? – вопрошают коучеры в полицейской форме.
Зрители испытывают стыдное и радостное дежавю. Какого цвета стены подъезда, какой формы мост и храм, виденные каждый день из окна электрички «Подольск-Царицыно»? Начальник отделения, запечатлённый Алексеем Мартыновым при помощи усов, угрожающих интонаций и брутальных жестов, начинает воспитание клиента с хорошо унавоженной, привычной почвы насилия. Мол, а по почкам и печени не хочешь, а в клетке посидеть не желаешь? Нет? Тогда приступаем, товарищ редактор, к упражнениям по развитию ссохшегося мозга, танцуем с выдыхаемыми звуками-дифтонгами.
Кукольная красавица в форме (Алиса Кретова) ластится и соблазняет. И заявляет: твои предыдущие невесты полное фуфло, как и ты сам. Любишь Амстердам? Дебил, наш родной Подольск обладает неземной красотой, если приглядеться. Но задержанный и униженный человек не способен приглядеться. Петр Скворцов, обладающий борцовской нетеатральной пластикой, играет попавшего в ад фрустрации и растерянности «пациента», потерявшего привычные представления о мире: если менты оперируют достижениями совриска, умеют оживить память и знают наизусть песни его любимой немецкой группы Einsturzende neubauten, как жить дальше? Если менты учителя и гуру, в каком мире я оказался? Здесь надо заметить, что Данилов усмотрел главный тренд нынешней государственной жизни – депутаты, следователи, судьи, губернаторы, мэры, политтехнологи, говорящие головы из ТВ любой ценой пытаются стать авторитетными учителями жизни. Миром правит коучинг.
Если тебя поймали и посадили в клетку, готовься к интенсиву. Здесь мы видим переход к невероятно утонченным способам, технологиям насилия. Насилие переходит в области восприятия, памяти, внимания, медитации. Да, они сидят всем отделением в позе лотоса и вспоминают вчерашний день не хуже буддийских монахов.
На сцене есть ещё два необходимых для равновесия сюжета персонажа: гибкий Даниил Газизуллин, проползающий сквозь стены и ревнующий задержанных «пациентов» к блондинке-в-погонах. И давно пойманный пациент-клоун в жестовом исполнении Юрия Межевича, играющего человечка-из-Мытищ, который всё действие сидит в клетке, в огромных кандалах, ради устрашения человека из Подольска. Тончайшее, театрально-цирковое насилие над личностью образованного хипстера – мечта нынешнего государства, «бубен нижнего мира» в терминах Пелевина.
Смысл претензий начальника полицейского отделения к человеку из Подольска вызывает гомерический хохот публики, опешившей от качественного утончения насилия: как, мол, ты можешь претендовать на роль властителя дум, редактора газеты и покорителя сердец, если ты полное ничтожество с точки зрения высшей йоги сознания? Брусникинцы играют антиутопию, имеющую привкус триллера. Это ведь в нашей реальности режиссера мирового уровня судят за кражу, которой не было.
Пожалуй, семиотический метод Данилова и Сорокина можно назвать «полным извлечением». Финал на большой сцене, с исполнением гимна группы Einsturzende neubauten и запечатыванием показаний человека из Подольска в характерную коробку, без всякого разрыва переходит на малую сцену, где всё вертится вокруг этой самой коробки. Пьеса «Сережа очень тупой», по признанию Марины Брусникиной, ей понравилась больше «Человека из Подольска». Да и сами брусникинцы называют ее чистым инферно. Марина Брусникина даже предложила иммерсивный вариант триллера, когда актёры приходят к вам в квартиру посыльными, сидят положенный час, и вы попадаете во вполне загробный кошмар. А всё дело в приёме, в даниловской семиологии «полного извлечения».
Мы что-то покупаем на сайтах или вызываем сантехника чинить трубу. Нам авторитетно заявляют: мастер или курьер может прийти строго с десяти до двух, или с двух до девяти. Будьте на месте, говорят. А если чуть сдвинуть контекстуальную реверберацию? Получится, что починка/доставка не так уж важна, зато не отменимо время присутствия «чужих» в вашей квартире.
Приходят трое посыльных с огромными жёлтыми торбами за спиной, и превращаются к концу действия в ангелов/демонов непонятной специализации (Василий Буткевич, Гладстон Махиб и Михаил Плутахин). Одно удовольствие смотреть на Сережу второго действия, Алексея Любимова. Кажется, он – домашняя разновидность пойманных в полицейскую клетку людей из Подольска и Мытищ. Получилось таинственное приращение смысла, оправдывающее двойную экспозицию и слияние в одно целое двух пьес. Художник-постановщик Савва Савельев покрыл оба зала туалетной белой пластмассово-неоновой плиткой, что сближает квартиру и отделение полиции. Так оно и есть, образ «мочить в сортире» стал символом отечественного насилия.
В спектакле можно отчетливо различить тон мытарства: человек из Подольска становится гостем отделения в посмертном Лимбе, где любым способом спасают его душу, заставляя вспомнить свою жизнь. Отсюда и яростная настойчивость ангелов (демонов) в погонах, ведь можно уловить душу, а можно потерять. Неспроста и трое-из-ларца на малой сцене проводят Сережу сквозь детальные описания смертей предыдущих клиентов: этот повесился, тот выбросился, третий дал дуба и склеил ласты. В огромных рюкзаках посланцев оказывается набор странных инструментов, применяемых по просьбе трудящихся: если клиент страдает склонностью к суициду, почему бы ему не помочь. К финалу посланцы смерти пускаются в данс-макабр, надев конские головы, и вдруг появляется она – жена. Настя Великородная играет жену-берсерка, жену-воительницу, так что вспомнилась песня БГ «Три сестры», где «у неё семь тысяч лет без пардонов и мерси». Разливая чай через длиннейший сюрреалистический носик чайника, она костерит Сережу. И эта ярость дорогого стоит, потому что вдруг выплывает образ английского городка, где запрещено брать посылки и письма от незнакомых отправителей. Никого нельзя пускать в квартиру, ты идиот, тупее всех тупых, кричит мудрая жена Сережи.
А ты в зале думаешь о том, что жена и вообще женский род – последний бастион, охраняющий от проникновения отечественного государственного безумия. Разомкнутость текста «Сережа очень тупой» такова, что у каждого зрителя всплывут собственные образы. В финале приносят всё ту же коробку, с показаниями человека из Подольска и открывают. И не важно, что в линчевской коробке, ибо трое-из-ларца превратились в ангелов/демонов, покрытых золотым шитьём и парчой.
Перед спектаклем брусникинцы становятся социологами, опрашивая зрителей. В антракте, во дворе «Практики», они руководят разучиванием гимна Москвы. Ещё в антракте можно увидеть результаты вполне референтной выборки: Только 16 человек из 100 слышали панк-индастриал любимой группы Данилова и Скворцова Einsturzende neubauten. Зато целых 46 зрителей читали Сорокина. И еще один результат: 10 зрителей сидели в тюрьме.