00
Слово «театр» я почти всегда набираю с опечатками, сам не знаю почему. Любите ли вы российский треат, как люблю его я? Тогда пойдите и убейте его, если сможете.
01
Смотреть на него мучительно, как на теленка с генетической опечаткой: о пяти ногах, с выменем под коленкой, рога выросли внутрь. Он громко мычит, вечно чего-то просит, то любви, то денег, а чаще — того и другого сразу. И совершенно не осознает своего уродства. Несколько лет назад его попытались зарезать экономической реформой, но мутант взвыл так, что реформаторы отшатнулись. А надо было резать, без сомнений и без сожалений.
02
Говорить о «российском театральном процессе» сегодня смешно. Когда в сезон даже в Москве набирается два-три спектакля, заслуживающих серьезного обсуждения, никакого процесса быть не может. Театр как вид искусства в России исчез. Но остался как что-то иное. Мутировал.
03
Как известно злокачественность опухоли тем выше, чем ниже дифференцировка ее клеток. Хуже всего, когда клетки делятся на самых ранних стадиях развития, еще не приобретя какой-либо «специализации». Сегодняшний российский театр — опухоль с очень низкой степенью дифференцировки. Его чудовищно много. Что он собой представляет, не могут сказать даже специалисты.
04
Театральный критик сегодня — бессмысленная профессия. Можно размочалить очередной спектакль, нахамить режиссеру и актерам, поссориться с администратором и завлитом. Но даже высшая степень признания — когда в каком-нибудь из популярных театров критика не пускают на порог — не означает, что его суждение способно отозваться чем-нибудь, кроме мелочной обиды. Так не было еще десять, даже восемь лет назад. Но примерно с середины нулевых отечественный театр перестал нуждаться в каком бы то ни было зеркале. А публика разучилась читать еще раньше. По инерции в газетах и журналах держат театральных рецензентов, хотя начальство наверняка убеждено, что они заняты никому не нужной фигней. Этоправда. Их давно пора перевести на ставку светских хроникеров.
05
Уважаемые зрители, вам давно безразлично, что зырить. Театральное искусство, по природе условное, требующее навыка восприятия, воспитания вкуса и чувств, выпало из актуального контекста и превратилось в жлобский социальный ритуал. Репертуарный ужас, из которого состоит московская афиша, способен вогнать в ступор кого угодно, но не человека у театральной кассы, твердо решившего провести уик-энд культурно. Чехов в ассортименте, Цыган и в Африке цыган, какая-то дикая антрепризная похабщина — раскупается все без разбора. Публика, посещающая сегодня столичные театры, — самая случайная и самая невежественная. Она готова платить за зрелище, которое НИ ПРО ЧТО.
06
Потому что в театр давно ходят не за тем, чтобы увидеть поставленную режиссером пьесу. Социальная функция театра в России нулевых — заменитель светской жизни. Театр — это место, где по сцене ходят живые люди из телевизора. А на премьере люди из телевизора могут сидеть рядом и в зале; сам телевизор в виде съемочных групп одного-двух каналов прилагается. Я надеваю костюм, покупаю букет для дамы и культурно отдыхаю (в антракте даме шампанское, мне — коньяк). Старинное, купеческое: «На людей посмотреть, себя показать». А что там на сцене — да не по фиг ли? Вот артист N, которого мы только вчера видели в ток-шоу, сидит буквально через ряд. Дорогая, это упоительно, давай завтра включим канал «Культура», там нам расскажут, что театр — это волшебство.
07
Любое голливудское кино несравнимо осмысленней. Оно просчитано маркетологами. Нацелено на определенную аудиторию: одноклеточные — направо, двуклеточные — налево; с серьгой в пупке, в очках и с журналом «Афиша» — вот сюда, в уголок. Это как минимум бизнес. Нередко искусство. И в любом случае — инструмент социального анализа. Даже в самых тупых фильмах (если они успешны), как на рентгеновских снимках, отпечатан портрет аудитории: ее надежды, желания, страхи — пусть примитивные, но внятные. В том продукте, который вывален на сцены российских театров, нельзя прочесть ничего: он вне эстетики, но и вне социологии тоже (если не считать социальным портретом аудитории меню театрального буфета).
08
Или там можно прочесть очень страшное. Если на сцене — вот это, то потребители этого, очевидно, просто аморфная ожиревшая масса, лишенная каких-либо иных социальных характеристик. Холодец.
09
Фестивальную публику (посещающую NET, «Чеховский», «Территорию») необходимо вынести за скобки. Она, как правило, не ходит в репертуарный театр, а если ходит, то ориентируется на модные режиссерские имена (в Москве их пять-шесть; нет, три-четыре), а не на актеровзвезд и театры-бренды. В любом случае, это статистически ничтожное меньшинство.
10
На телевидении обожают устраивать споры на тему «Надо ли осовременивать классику?» В смысле, давать ли Ромео с Джульеттой айфоны и может ли дядя Ваня вступить в гомосексуальную связь с призраком отца Гамлета. Чудовищная глупость этих дискуссий состоит в отсутствии предмета обсуждения: никакого конфликта нет и быть не может, он всегда высосан из пальца ведущего ток-шоу. Провести хоть какую-то границу между художественными стратегиями, условно говоря, «традиционными» и «инновационными» в сегодняшнем театре невозможно. Но не потому, что у нас, как во всем мире, ситуация nobrow (смешение «высокого» и «низкого»), а по причине исчезновения всех координат. Новые стилистики не возникают в пустоте, они должны чему-то себя противопоставлять, отталкиваться от рутины, но для этого надо хотя бы иметь четкое представление о рутине: она должна обладать набором каких-то качеств, пусть отрицательных. Академические сцены не могут похвастаться и этим. На любой из них в произвольных пропорциях смешаны смутные воспоминания о «традиции», корявые попытки употребить украденные у модных европейских режиссеров приемы и лакейское желание понравиться всем сразу.
11
А значит, вон из театров, где душно даже с кондиционерами, потому что там всегда душно, там всегда хочется спать, спать, спать (коньяк, шампанское, сытый желудок, да). Там нет жизни, там только сон, смерть, сон. Скучный, пошлый, навозный сон.
12
У театра как осмысленной человеческой деятельности есть только одно базовое качество: он должен быть живым. Это дурацкое и бездоказательное определение, но он должен быть живым. Поэтому театр надо искать сегодня как можно дальше от «театра», от любых «учреждений культуры» вообще. От государства.
13
Я видел кино про одного парня — белого англосакса в Америке, который в 15 лет принял ислам, ездил учиться в Пакистан, но разочаровался в официальном исламе и написал роман о мусульманах-хиппи и мусульманах-панках. А потом нашел таких в жизни: пакистанских лесбиянок, арабских металлистов — каких-то совершенно неприемлемых на всех этажах культуры персонажей. Посадил их в зеленый автобус и поехал гастролировать по Америке. Вот что такое театр. Театр сегодня — это поиск осознанной маргинальности, неприемлемости. Это место (состояние), где (когда) можно чувствовать себя живым.
14
Это место несогласия, злости, хулиганства, скандала. В душном (даже с кондиционерами буржуазного комфорта) обществе живой театр — это поиск через коллективную игру личной территории свободы. По краям, на обочинах. «Около», как давно понял, возможно, самый мудрый из современных российских режиссеров Юрий Погребничко. Или в аскезе воспитательной, жизнестроительной идеи: этот способ театрального существования выбрал Сергей Женовач. Или в гетто прямолинейной социальности, куда сознательно загнал себя Театр.doc. Если нельзя противопоставить окружающей дохлятине искусство, то можно попробовать в лоб противопоставить ей жизнь — в формах игры. В рисовании огромного хуя на разводном мосту сегодня больше театра, чем в МХТ, МДТ и БДТ.
15
Да, на обочинах тоже полно шарлатанов, хорошо знающих, как продавать, например, социальный протест. Но там еще остались места для игры. Это очень наивно и романтично. Но здесь и сейчас театр, чтобы остаться живым, должен быть наивным, романтичным, бедным, злым и вонючим, как скунс. Неприятным и неприемлемым. Или принципиально отказаться от зрителя, который стал бессмысленным потребителем. Все это история театра уже проходила. Но здесь и сейчас дела снова обстоят так.