Лаборатории чаще всего ассоциируются у их участников с летними (зимними) каникулами, поездками за город (за границу), выездом на природу (в город). И, пожалуй, лишь лаборатории социального театра кажутся чем‑то вроде трудовой повинности. Театр. разбирается, как на самом деле они устроены.
Инклюзивные проекты
Инклюзивные лаборатории — это особый случай. И дело тут не столько в особенностях здоровья участников, сколько в том, что в обычной, повседневной жизни они, как правило, недостаточно социализированы и проводят большую часть времени в четырех стенах. Таким образом, для людей с инвалидностью лаборатория становится не просто творческой мастерской, но и настоящим приключением, часто сопряженным с выездом в незнакомое место или общением с незнакомыми людьми. Сама структура лаборатории в такой ситуации целительна: переключение внимания, новые знакомства, новый распорядок дня и т. д. Но одновременно это и больший, чем у обычного человека, выход из зоны комфорта, требующий серьезной подготовки, а иногда и работы психолога.
Все это объясняет, почему инклюзивные лаборатории так редки. В обсуждениях с иностранными коллегами, которые много лет занимаются театром с людьми с особенностями здоровья, нередко
приходилось слышать, что для них возможен только формат обычных репетиций и выезда на гастроли. Лишь отдельные смельчаки — например, компания Dançando com a Diferença с острова Мадейра —
отваживаются на лабораторные опыты. Правда, тут условия все‑таки не полевые, а довольно привычные: артисты с синдромом Дауна и ментальными расстройствами остаются дома, к ним приезжает хореограф-постановщик из другой страны, в результате чего рождается (или не рождается) новый спектакль.
У нас подобные опыты ставят чаще и, кажется, охотнее. Так, в уже открытых региональных школах «Инклюзион» в программе время от времени возникают блоки занятий, которые не обязательно должны закончиться показом или спектаклем, но всегда ориентированы на освоение каких‑то новых навыков слепоглухими артистами (удачный пример такого сотрудничества — опыт хореографа Александры Рудик в Казани).
К тому же лаборатории часто становятся поводом привлечь внимание общества к вопросам инклюзии и возможностью сделать международную работу, как это было с московским образовательным проектом «Инициатива. Творчество. Свобода», когда в течение двух месяцев слепоглухие посещали лекции и мастер-классы, а потом защищали собственные авторские проекты (в основном это были моноспектакли). А еще такие лаборатории — возможность для запуска новой школы, которую хочет открыть группа энтузиастов, не имеющих достаточно людей и идей: такой — лабораторный — сценарий планируется осуществить в Калининграде, где своего «Инклюзиона» пока нет.
Наконец, лаборатория как точка старта прекрасно сработала в еще одном случае. Питерская «Квартира», просуществовавшая два сезона в бывшей коммуналке на Мойке, когда‑то родилась не только из спектакля БДТ «Язык птиц», но и из всей команды, собранной в первой инклюзивной резиденции Союза театральных деятелей. По сути, на берегу Финского залива вот уже три года в августе происходит самая что ни на есть лабораторная работа. Девять актеров с ментальными особенностями, присоединившиеся к ним профессиональные актеры (их состав ротируется, но незначительно) и творческая группа во главе с режиссером Борисом Павловичем бесконечно ставят эксперименты. И если в первый год они занимались в основном текстами «Разговоров» Леонида Липавского (эти репетиции вылились в спектакль «Разговоры», номинированный на «Золотую маску» за лучший эксперимент), а во втором «обнулением», то нынешним летом скорее «перезапуском».
Неизменным остается лишь лабораторный характер этих недельных выездов. Каждый раз это эксперименты с форматом занятий (их могут вести и актеры, и гости, а иногда даже сами артисты с ментальными особенностями) и при этом жесткая структура и четкое расписание, необходимое людям с расстройством аутистического спектра. Привычное место (это важно) и незнакомые лица других постояльцев. Наличие плана и полная свобода творчества. Неудивительно, что из таких лабораторий каждый увозит личные открытия, а вся команда в целом — общие: в виде эскизов к спектаклю, текстов пьес, рисунков к комиксам или готового мультфильма.
Плейбек
Плейбек* в России — явление довольно молодое и во многом переживающее становление. Более-менее массовый характер (насколько мы вообще можем говорить о массовости немагистрального направления в искусстве) он приобрел лишь в последние годы. Появилось несколько сильных московских трупп, то там, то тут возникают плейбек-театры в провинции. И все‑таки пока это очень узкий круг людей, где если не все, то многие знают друг друга, ходят на перформансы коллег, а театры в случае необходимости «меняются игроками».
* Театральная психодраматическая техника, основанная на отыгрывании перформерами историй, рассказанных зрителями, в импровизационной форме.
Вот, например, женский проект, сыгранный женщинами для женщин и затрагивающий как вопросы идентичности, так и некоторые травматичные темы. В каком‑то смысле это группа психологической поддержки, возвращающая нас к тому, что плейбек все время балансирует между собственно импровизационным театром и психологией. В нем есть базовые принципы, но постоянно появляются новые формы, новые идеи, новые возможности. И лаборатории возникают порой внутри отдельно взятой труппы, которая не идет по традиционному пути, а ставит перед собой новые задачи.
Вот другой пример. Плейбекеры театра «Однажды» задумались над тем, как использовать в игре приемы, которые они освоили на клоунском тренинге. Оказалось, что клоунский взгляд на мир —
моментальная реакция на происходящие события, активное включение в игру публики, доведение ситуации до абсурда — сильно меняет оптику перформанса. Акцент переносится с истории, которая происходила когда‑то, на ситуацию, разворачивающуюся здесь и сейчас (почему зритель рассказывает именно эту историю и как он это делает, как реагирует зал). Таким образом, рождается действие, в котором психологический эффект снижается, зато сильно возрастает перформативность. Эксперименты с формой и содержанием так впечатлили плейбекеров, что они практически поменяли формат клоунского тренинга на лабораторный. Вместе со своим мастером они искали новые способы возвращения истории зрителю: максимальная пластическая выразительность, минимум слов, еще более ироничная интонация. От привычных форм уходили все дальше, что неожиданно привело к изменению пространственно-временных отношений: ситуации, которые в традиционном плейбеке отыгрывались бы за несколько минут в коротких формах, разрастались до полноценных миниатюр. По сути, плейбекеры исследовали, сколько клоунады может вместить плейбек. В результате появился новый жанр — клоунский перформанс. Большой вопрос, утвердится он как один из вариантов плейбека или выделится во что‑то самостоятельное, но сама тенденция — рождение абсолютно нового формата в результате лабораторной работы — налицо.
Нечто похожее произошло с проектом «Воздух» (сейчас «Школа воздуха»). Изначально он задумывался как попытка объединить плейбек и движение, и первый оригинальный перформанс «Вне слов» и был по сути пластическим перформансом. Количество плейбекеров-танцоров увеличилось по сравнению с классическим плейбеком, истории разыгрывались как пластические этюды, но суть происходящего от этого не менялась: менялась форма. «Воздух» в начале своего существования — чистая лаборатория, интересная еще и тем, что она объединяла плейбекеров разных театров. Объединиться в поисках чего‑то принципиально нового оказалось проще, чем пытаясь переосмыслить сложившиеся формы. Но в этом таилась опасность — «Воздух» очень быстро отошел от собственно плейбека. В перформансе «Я не боюсь» еще были его элементы (рассказывание историй и их отражение), но в центре повествования оказались истории участников проекта. В общем‑то это был уже документальный пластический театр с сильно выраженным перформативным уклоном: разговорами со зрителями, обсуждениями. Постепенно «Воздух» сильно расширил значение понятия «история», пустившись в освоение пространства («история места») и исследование абстрактных понятий (перформанс «Голые»). Не то чтобы от идеи пластического плейбека отказались, время от времени создатели возвращаются к «Вне слов», просто он оказался на периферии, стал одной и далеко не самой значимой частью.
Зато проект одной из основательниц труппы «Новый Jazz» Ольги Саначиной «Гог» — убедительный пример того, какой может быть лабораторная работа в плейбек-театре. Участники выбирали наиболее близкого и интересного исторического персонажа (среди них были, скажем, Екатерина Великая и Герман Гессе), изучали источники — воспоминания, мемуары — и разыгрывали истории из выбранной роли. Одна из основных форм плейбека — «история» — была модернизирована, в ней появлялся комментатор-резонер. Оказалось, что истории обычных людей, откомментированные «историческими личностями», приобретают большие значимость и масштаб. Одновременно происходила десакрализация исторических деятелей, приближение их к сегодняшнему дню.
Это был крайне интересный опыт, в котором были задействованы плейбекеры разных трупп, и остается только пожалеть, что он не получил развития. С одной стороны, это вообще особенность лабораторий — часто спектакль играется всего один-два раза. С другой, это связано с особенностями самого плейбека, которым занимаются люди хоть и прошедшие курс обучения, но нередко занятые какой‑то основной, параллельной деятельностью.
Тем не менее попытки лабораторной работы в плейбеке предпринимаются регулярно. Одна из недавних — опыт открытых репетиций, предложенных Сергеем Майоровым. Большой плюс здесь в том, что состав участников никак не регламентируется. Собираются все желающие и исследуют заявленную проблему, например, как традиционное театральное понятие (темпоритм) реализуется в формах плейбек-театра. Что случится, если в «жидкой скульптуре»* у каждого будет свой темпоритм и как это может сработать на общую выразительность. Второй плюс здесь в том, что выводы, сделанные в ходе исследования, можно очень быстро проверить на практике, убедиться, подходит это твоей команде или нет. Проект находится в стадии становления, и успешность его во многом будет зависеть от того, в каком направлении будет развиваться плейбек в нашей стране.
* Основная короткая форма, существующая для передачи эмоций рассказчика. Четыре плейбекера образуют единую скульптурную композицию, и каждый из них отыгрывает одну из граней эмоции, озвученной рассказчиком.
В поисках дома
Если в плейбек-театре и инклюзии лаборатории в основном направлены на внутреннюю работу, то в международных социальных проектах (каким, безусловно, является миротворческая резиденция «Упсала цирка») — вовне. Питерский цирк, много лет работающий с трудными подростками, вот уже два года подряд летом выезжает в Европу со своеобразной миссией — исследовать с помощью документального театра, мультимедиа и циркового искусства «войну и мир»: то, как мы адаптируемся к существующим общественно-политическим условиям и насколько способны их изменить.
В прошлом году в результате двухнедельной резиденции с участием 26 детей и подростков из Германии, Сирии, Афганистана и России на свет появился мультидисциплинарный перформанс DoMiNo, который сыграли сначала в немецком Цайце, где он был создан, потом на Берлинской биеннале, а в апреле 2019‑го и в Петербурге. Отсылка к домино в названии неслучайна: именно за этой интернациональной игрой, не требующей знания языков, проводят время дети в лагерях беженцев по всему миру. Но в спектакле они рассказывали не столько о своих победах и поражениях, сколько о доме — то есть о том, чего лишились в силу обстоятельств и что страстно желают обрести.
Именно тема дома — как убежища и спасения — стала магистральной и для участников второй лаборатории, которая вновь проводилась в заброшенном, депрессивном Цайце, откуда постоянно уезжают жители. Ее участниками опять стали дети и подростки в так называемой «трудной жизненной ситуации» — преимущественно ребята из неблагополучных семей, беженцы и мигранты из Сирии, Афганистана и Ирака. На этот раз руководители резиденции решили сделать ее несколько длиннее, чтобы подростки успели как следует познакомиться и проявить себя, и отказались от итогового общего спектакля. Вместо него состоялся фестиваль-променад перформансов с участием жителей города. Кстати, они тоже были вовлечены в творческий процесс: две мастерские из пяти — по созданию арт-объектов и хор — были открытыми для всех.
Вообще же большая международная команда ежедневно занималась с детьми-беженцами и мигрантами саунд-дизайном и документальным театром, цирковым искусством и игрой на барабанах. Не забыли и про медиатехнологии, особенно популярные у молодого поколения. Тема дома в итоге оказалась осмыслена не только самими участниками, но и горожанами, которые все три недели жили с ними бок о бок и в финале получили возможность посмотреть на свой город совсем под другим углом. Изменение взгляда местных жителей и участников на какие‑то насущные проблемы и есть основная цель подобных опытов.
Иными словами, социальный театр, понимаемый нами как театр социальных изменений, самые интересные и значительные собственные изменения претерпевает именно в лабораториях.