Райнис в ожидании Годо

«Сны Райниса», поставленные Кириллом Серебренниковым
по заказу Национального театра Латвии к 150-летию Яна Райниса, призваны представить главного поэта Латвии не просто как фигуранта школьной программы по литературе и символ нации, но и как разностороннюю личность — поэта, политика, философа, директора театра и т. д.

Спектакль национального театра Латвии «Сны Райниса» представил публике Райниса, которого не изучают в школах. ТЕАТР. выясняет, как российский режиссер Кирилл Серебренников стирал хрестоматийный глянец с классика латышской литературы

На фронтоне Национального театра Латвии рядом с афишей спектакля висит еще один огромный баннер «Год Райниса. К 150-летию», на нем слова из Дневника поэта 1919 года: «Мне надо жить дольше 300 лет в полной силе духа и плоти, в чистоте совести… Мне надо стать латышским, русским президентом и президентом европейской республики еще в этом году. Мне надо стать Райнисом Великим. 10.07.1919».

В советские годы основоположник латышской литературы был огосударствлен, причесан и напомажен. Власть видела в нем исключительно «певца пролетариата», не признавая его бунтарского духа. Между тем будущий классик латышской литературы в начале своего поприща видит себя если не богом, то полубогом, героем, Фаустом, занятым переустройством мира (не случайно он переведет трагедию Гете). Среди его дневниковых записей есть поразительное размышление, звучащее и в спектакле. Оно словно бы написано сегодня, и одновременно это почти чеховский монолог о Мировой Душе:

«В короткие девять месяцев перед рождением каждый человек проходит через тысячелетия, может быть — десятки, сотни тысяч, а то и миллионы лет, уходит дальше, чем Вечный Жид, дальше, чем Годо, что является раз в тысячу лет, чтобы взглянуть на мир. А еще не родившийся человеческий детеныш не разглядывает издалека, нет, — он проживает самолично историю вселенной с ее первых дней, воплощается во все образы, какие только способна создать жизнь в своей безудержной фантазии; ребенок сам, подобно оборотню, побывал сотни раз растением, превращался в рыбу, пресмыкающееся, головоногого моллюска, перечувствовал ощущения всех созданий и тварей, узнал, каково дышится и растениям и рыбам, прежде чем стать человеком. Так когда же началась моя жизнь?»

В качестве драматургического материала для спектакля Кирилл Серебренников выбрал не пьесу, а письма, стихи и, главное, дневники Райниса с его странны ми, страшными, порой пророческими снами, которые он записывал, с вопросами к социализму и коммунизму, с кошмарами и галлюцинаторными видениями, которые долгое время были скрыты от читателя: сами латыши тоже мало об этом знают. Режиссер посвятил изучению литературного наследия Райниса и его дневников (настоящее научное и откомментированное издание которых и перевод на русский язык еще предстоят) почти год.

Этому исследованию предшествовали погружения в дневниковую прозу Франца Кафки (ближайшая постановка в Праге), в дневники Чайковского (проекты для театра и кино); в «Дневник Печорина» («Герой нашего времени» в Большом театре). Кафка и Райнис оказываются созвучны друг другу, дневники перекликаются. Серебренников, по сути, заявляет об «эре дневников» в театре, выступая при этом не только как театральный режиссер, но и как исследователь.

Спектакль начинается с картины звездного неба, там, в космических глубинах, плывет среди звезд фигура человека. Сначала это эмбрион, потом он распрямляется, растет, обнимая своей мыслью Вселенную. Чтобы понять и осмыслить мир, по Райнису, нужно уйти «дальше, чем Годо» (до пьесы Беккета еще тридцатилетие!).

Серебренников, в свою очередь, с бережностью и тщанием уходит в латышские фольклорные верования и обряды, в мифопоэтику древних латов, в образные смыслы национальной культуры. Райнис в творчестве и в жизни был своеобразным «солнцепоклонником», отнюдь не в языческом плане.

Он исповедовал культ Солнца духовно. (Янис ведь и означает «сын неба и солнца», бог плодородия, а Янов день (латыш. Jāņi) или Лиго — главный национальный праздник в Латвии). В «Снах Райниса» хор поет гимны Солнцу в зеленых полях, и мы слышим звуки растущей травы, как слышит ее композитор Екабс Ниманис.

«Сны Райниса» Кирилла Серебренникова, Национальный театр Латвии, Рига, 2015. Третий спектакль Серебренникова в Латвии. Предыдущие постановки в Риге — «Мертвые души» (2010) и «Войцек» (2012)
«Сны Райниса» Кирилла Серебренникова, Национальный театр Латвии, Рига, 2015. Третий спектакль Серебренникова в Латвии. Предыдущие постановки в Риге — «Мертвые души» (2010) и «Войцек» (2012)

Стиль спектакля можно было бы окрестить сновидческим импрессионизмом. Авторское «я», множественное и многоуровневое, представлено хором молодых людей начала ХХ века (ровесников молодого Райниса) и начала века ХХI. Райнис смотрит на нас и в наше время из своего бессмертия. Один Райнис пристально наблюдает за другим, вступая в диалог с самим собой в разных временах.

На первом плане две пары актеров, играющих поэта и Аспазию, его верную спутницу, в разные периоды жизни (Иварс Пуга и Лолита Цаука, Гундарс Грасбергс и Майя Довейка), но Райниса играют еще и Айнарс Анчевскис, Каспарс Аниньш, Романс Баргайс, Мартиньш Брюверис, Улдис Силиньш, Юргис Спулениекс — в общем, все актеры.

Каждый из них — Райнис и каждый — Аспазия, которой суждено было стать музой и соперницей поэта. Любовь Эльзы Розенберг, взявшей себе псевдоним античной женщины-философа, друга Сократа Аспазии, по силе и интенсивности превосходит чувство поэта, и тогда у него вырывается почти саркастическое и ядовитое:

«Словно Солнце, ты повелела моему сердцу цвести, И любовь, которая выросла из тебя, Тебя перерастает. Ты виновата. Словно пчела сама умирает в своем меду, Так сама себя губит любовь».

При этой почти неуправляемой страсти, потребности любить он оставит ту, кого любит.

«Когда ее слышу, у меня кровь приливает к щекам, и голова идет кругом, думал ее обнять и горячо целовать, и крепко прижимать к себе, и сжимать серебристые груди, и снова падать на колени, и ее называть богиней, и не осмеливаться прикоснуться к ее лицу, и снова бежать, боясь ее, как великого греха, и тогда я, неловкий, немой и глупый, хочу ей понравиться и замечаю, что я смешон, и тогда снова хочу, чтобы она была от меня подальше».

В спектакле попутно возникают и другие фигуры и имена (есть таинственная Дочь Луны Иныня), есть много Аспазий. И все-таки, она везде едина: и тогда, когда его и ее «манит страсть к разрывам», и тогда, когда он дает волю ревности и страхам, когда ис пытывает разлад между действительностью и мечтой. Лолита Цаука играет старшую Аспазию. Лучшие ее лирические сцены в диалогах с Иварсом Пуга о притяжениях и «отшатываниях». Почти в самом финале, когда к Янису вернулось его детство, когда он уходит из жизни в младенчество и небы тие, Аспазия — Лолита Цаука тихо плачет, и на лице ее светится детская виноватая улыбка человека, знающего все о любви, жизни и смерти.
Восемь снов спектакля — это восемь вспышек сознания, как в пьесе Булгакова «Бег».

Главные из них — сны о любви. И о родине. Стог сена — шалаш для влюбленных. Аспазия возникает на вершине стога внезапно, с дымящейся сигаретой. И множество Янисов сплетают руки вокруг этого пылающего стога-сердца любви, образуя хоровод. Она играет с ними, проводя травинкой по их лицам. И тут же, стремительно исчезнув, кокетливо и эротично выставит из середины стога соблазнительные ножки. Кого-то ножки обхватят и возьмут в плен, кого-то отбросят, кому-то сделают массажглиссандо на спине и ребрах — эти шутовские игры забавляют и веселят зрителей, понимающих, что перед ним один Янис в десятках его проявлений и вместе с тем множество Янисов — таких же, как те юноши, что сидят в зрительном зале. Молодые люди бесстрашно курят возле стога, метафора обнажена и бесхитростна — так зарождается огонь любви, так вспыхивает, как сухое сено от огня, их чувство. Янис замирает от восторга, и в этот момент Аспазия — Лолита Цаука — становится воплощением Латвии. Юные мальчики серьезно и трепетно припадут к ногам, груди, коленям своей матери, Латвии, музы. Все они — ее дети, ее сыновья.

Янис, на долгие годы отторгнутый от родины («из ссылки в ссылку»), обретет ее вновь. Пройдя через испытания, он из рассыпав шихся угловатых букв мучительно пытается собрать слово Latvija. Буквы сопротивля ются, выстраивают разные комбинации слов и звуков, но Райнис буквально в поте лица строит свою страну, не покладая рук, пока не возникнет его родина, его государство, его родная Latvija.

Можно впасть в заблуждение, подумав, что весь спектакль — сплошные «одические рати» и славящие мироздание песнопения. Но у Серебренникова так не бывает.

Контраст между поэзией и прозой возникает постоянно, любовное послание может чередоваться с прозаической репликой: «У тебя шея голая! Ты опять забыл свой шарф?».

Да и сны в спектакле контрастны. Их действие происходит то в блаженной стране с блаженными женами: страданий там почти нет, а смерть видится как зазеркальный Эдем, куда уплывают на ладье. То в снах-кошмарах, сюрреалистических, гротескных, пророческих. В болезненно напряженных записях поэта возникают (как они возникнут и в спектакле) то вспоротый живот и выпущенные кишки его возлюбленной, то он сам, изысканно одетый, спускающийся под землю, в инферно, где он убивает мальчиков и ест. Иногда он видит голых мужиков в ушанках с горящими головнями в руках, несущихся в жерло пожарищ. Или вдруг бешеная собака или клыкастая волчица с полной пастью острых зубов нападает, выхватывает кусок мяса из бедра. Райнис стоит с пустым ведром, а из его рта в ведро сыплются, со стуком ударяясь в жестяное дно, все его зубы.

Роли Яна Райниса и его музы Аспазии в «Снах Райниса» исполняют сразу несколько актеров и актрис, воплощая разные ипостаси главных героев
Роли Яна Райниса и его музы Аспазии в «Снах Райниса» исполняют сразу несколько актеров и актрис, воплощая разные ипостаси главных героев

Многое из сновидческих кошмаров можно легко расшифровать. Поедая мальчиков, стареющий, отчаивающийся Райнис во сне возвращает собственную юность, возвра щает себе потерянную энергию, преодоле вает смертность. А голые мужики с горя щими головнями, конечно, отсылают к тому, что во многих городках и селениях Латвии в ночь на Ивана Купала традиционно — и по сей день — устраивают «забег голых», как когда-то в Древней Руси на празднике русалий. Но Серебренников видит тут и иное — поселение ссылавшихся вплоть до 1950-х годов в Сибирь латышей, брошенных на лесоповал. «Горящие головни» откликаются заимствованными и переплавленными Райнисом в дневниковых записях строчками Мандельштама: «На площади с броневиками Я вижу человека: он Волкόв горящими пугает головнями: Свобода, равенство, закон!» Волки и горящие головни — отражение революции как крушения мира в сознании художника.

От «горящих головней» революции режиссер ведет Райниса в мировую и русскую литературу. От национальной поэзии — бег к Пушкину, Гете. Так возникают сцены-сны из «Бориса Годунова» Пушкина, диалог Фауста и Мефистофеля. Монолог Райниса — Годунова «Достиг я высшей власти» — не о политике, не о муках совести, а о власти слова, о власти художника над языком. И о мучительной трагедии раздвоения — для Райниса был невозможен синтез национального и интернационального. С одной стороны, он захвачен идеями космизма, общей идеей всечеловечества, с другой, отыскивает следы латышского праязыка, создает национальную культуру. Его родина — его язык, его предки, его история, его фольклор — то, что не может раствориться в космосе общей жизни, сколь бы привлекательны ни были идеи интернационализма.

«Снам» противопоставлена «явь».

Пролог к спектаклю — иронические сцены у памятника поэту. Памятнику отдают салют и воинскую честь. Возлагают венки, несут корзины с цветами, устраивают шествия и народные праздники с национальными танцами и песнями. Пенсионер с красными революционными гвоздиками, кланяясь памятнику, восклицает: «Здравствуйте, Владимир Ильич! С днем рождения, Владимир Ильич!», в его жизни Райнис и Ленин — близнецы-братья. Некто в неистовом фанатизме бесконечно целует каменную голову в губы. Нет, это не фанат, это любитель утреннего фитнеса использует памятник как опору и отжимается на руках. Музыканты уличного оркестра трубят в трубы и бьют колотушкой в барабан — собирают монету. Бомж с пакетами разбирает собранное из мусорных ящиков. Экскурсовод с флажком кричит что-то неразборчивое.

Сам же булгаковский «бег» восьми снов откликается в спектакле бегом художника от себя, творчества, от любимой Аспазии, в конечном счете — к самому себе, к своим рукописям, дневникам, стихам, пьесам.

«Мне надо жить дольше трехсот лет в полной силе духа и плоти, в чистоте совести».

Прошло меньше половины назначенного им срока, как Райнис, не огосударствленный, не причесанный, не напомаженный, вернулся домой.

Перевод подстрочника и стихотворений, дневниковых записей Яниса Райниса — Ольги Петерсон.

Комментарии
Предыдущая статья
Константин Богомолов. Ржачное бесчувствие 15.10.2015
Следующая статья
Николай Коляда. Зритель хочет каши 15.10.2015
материалы по теме
Архив
Кама Гинкас. Вы меня не забудете!
Кама Гинкас. Окончил ЛГИТМиК (1967). В Финляндии в 1989—1997 годах поставил 6 спектаклей Переводчица Хелена Мелони, благодаря усилиям которой в Финляндии хорошо узнали российский театр конца XX века, рассказала журналу Театр., как ей работалось с нашими корифеями и почему именно работы Камы Гинкаса стали для…
Архив
Джулиано Капуа: Приключения итальянца в России
Джулиано Ди Капуа, режиссер и актер. Родом из итальянской части Швейцарии. В 2000 году окончил СПбГАТИ. Дебютировал как режиссер в 2003-м постановкой «Монологов вагины» в Театре русской драмы в Вильнюсе. Учредил собственную компанию — «Театро Ди Капуа». Сотрудничает с Театром…