В воронежском Никитинском театре вышла премьера по пьесе Генриха фон Клейста. Достаточно редко появляющийся на нашей сцене текст, переведенный когда-то Пастернаком, в адаптации Александра Плотникова и постановке Лизы Бондарь стал очень сегодняшним.
Новый дом Никитинского театра сразу и не найдешь. Где-то во дворах воронежских высоток, окруженное дополнительным бастионом гаражей, притаилось невысокое стильное здание из стекла и кирпича, ещё не до конца отделанное внутри, но уже обжитое. Последняя премьера – «Принц Гомбургский» Елизаветы Бондарь с пространством Алексея Лобанова, музыкой Ольги Шайдуллиной и адаптацией текста Александра Плотникова, с ведущим актёром Камерного театра Михаилом Гостевым: поиск близких по духу заставляет художников мигрировать между театрами, городами и даже странами. Стоит напомнить, что руководитель Никитинского театра – и курфюрст в спектакле Бондарь – Борис Алексеев регулярно ездит в Москву играть в спектакле Александра Плотникова «Лес. Трактат» (он идёт в таком же маленьком, как и Никитинский, независимом театре «Среда 21»). А в пермском Театре-Театре недавно вышел «Мизантроп» того же авторства, что и нынешняя премьера: адаптация Плотникова, постановка Бондарь.
Генрих фон Клейст – нечастый гость на нашей театральной сцене. Из восьми написанных им пьес (одна, «Роберт Гискар», была автором уничтожена, позже он восстановил первый акт), ставят изредка «Разбитый кувшин» или «Принца Гомбургского» в переводе Бориса Пастернака. Пастернак Клейста любил, написал о нём две статьи, называя своим соавтором – октябрь с его метаниями между холодной чернотой улиц и первым снегом: так ему было легче ощутить метания своего собрата по перу.
«Принц Гомбургский» весь соткан из метаний: прусский бравый военный дух – и сила наваждения, сновидения, провидения; верноподданническое поклонение Курфюрсту – и неожиданный отказ принять его милость; животная жажда выжить любой ценой – и вдруг утраченный вкус к жизни, абсолютное принятие смерти. В общем, Генрих фон Клейст, проживший всего 34 года на границе ХVIII и XIX веков, военный и самоубийца, чиновник и поэт, загадал немало загадок и, кажется, сделал всё для того, чтобы этот текст сегодня оставался лишь литературным памятником или вопросом в билете по истории зарубежного театра. Если не дать себе труд внимательно вчитаться.
На фото – сцена из спектакля “Принц Гомбургский” / ©Диана Литвинова
Александр Плотников, формально оставшись в ритме и стиле пастернаковского перевода, но сократив текст раз в пять, поменяв ударение в коварном слове «курфюрст», точно разгреб руками прах двух веков и нашел потайной ход, соединяющий пьесу Клейста и наши дни. А потом, пройдя этим ходом и ворвавшись в наше время, рванул ещё дальше – и написал для спектакля Лизы Бондарь грандиозный провидческий финал.
Впрочем, в начале ничего не предвещает эту метаморфозу. Художник Алексей Лобанов возводит миленький беленький портик с колоннами над деревянным помостом (сцена на сцене). Между колоннами крепятся несколько матерчатых задников на рулонах с батальными и пасторальными сценами и дырками для лиц (так часто позируют пляжным фотографам). Снаружи в лицевую дырку может залететь и резиновое ядро, точно мяч задел в игре. Ни дать, ни взять – домашний деревянный театрик для забав. Игрушечная война, в которой воюют деревянные солдатики – их фигурки, расставленные вокруг помоста, легко сгрести в кучу и унести, чтобы изобразить окончание батальной сцены. Звучит музыка, стилизованная под придворный старинный танец. Придворные плетут забавную интригу вокруг местного чудака Принца Гомбургского, оказавшегоися удачным воякой. Назавтра его снова кинут в бой на трудный участок, ну а пока – почему бы не потешиться над героем, который впал в сомнамбулическое состояние, плетёт себе победный венок и грезит о принцессе Наталье, чья перчатка случайно оказывается в его руке тайным знаком – того, что сон был не только сном. Всклокоченный, с воспаленным взглядом Артур Гомбургский Михаила Гостева не может сосредоточиться наутро, когда курфюрст Бориса Алексеева раздает задания на предстоящий бой. Вояки – Гогенцоллерн (Кирилл Пчелинцев) да Коттвиц (Андрей Клочков) – старательно записывают за курфюрстом на дощечках-планшетах. А Гомбургский глядит на перчатку единственной девочки в этом «классе войны» – происхождение предписывает взбалмошной принцессе Наталье Оранской (Татьяна Солошенко) «шефствовать» над полком драгунов. С кашей из приказов и любовным ветром в голове Принц Гомбургский уходит в бой.
Его очередная блестящая победа – результат нарушенного приказа и вдохновения. «Ну, как победа?» – спрашивает Принцесса. «А, победил», – счастливо отмахивается Принц. Гомбургский – Моцарт войны, чего педантичный, ироничный, расчетливый курфюрст Бориса Алексеева простить ему не может. Курфюрст, Сальери войны, не может допустить, чтобы гармония победы добывалась куражом и вдохновением, а не алгеброй предварительного расчета; чтобы вертикаль военной власти наклонилась в сторону счастливчика.
Приказ о смертной казни Принца Гомбургского становится лакмусовой бумажкой для людей. Каменеет и окончательно уходит в тень мужа благонравная курфюрстина (Марина Демьяненко). Выбирая мужа, она предает «детей», то есть Наталью и Артура, выросших под покровительством верховной четы. Угрюмые вояки становятся еще угрюмее, но в их послушном разуме начинается разлад между долгом и честью. Разлад, который приведет их к протесту. Бравый фельдмаршал Дерфлинг (Александр Габура) становится ещё осторожнее и отказывается подписать письмо в защиту Принца. И только вечно растрепанная оторва Наталья, став этакой правозащитницей XIX века, идет поперек всей системы, ведет за собой бравых вояк, не забывших о чести, заступается за Принца, пишет письма в его защиту, спорит с опекуном-курфюрстом. Быстро дозревает до крамольной мысли: «использовать закон по назначенью – для жизни на земле. Закон – для жизни. У вас наоборот – жизнь для закона». Так в кукольную, игрушечную войну проникает сегодняшний накал страстей.
Но курфюрст по-настоящему умен. В назревающем бунте военных он видит новую возможность для укрепления своей власти. Не новым страхом, не закрученными гайками, не дополнительными арестами, а расчетливым унизительным великодушием: если Принц считает решение о своей казни неправильным, пусть заявит об этом – подпишет прошение, после чего будет заключен позорный мир, зачеркивающий его вчерашнюю победу и означающий, что его возлюбленную отдадут в жены врагу.
На фото – сцена из спектакля “Принц Гомбургский” / ©Диана Литвинова
К тому моменту, как счастливая Наталья принесет Артуру весть о монаршей милости, тот успеет пройти все стадии принятия собственной участи. Мимолетная весть о мире со вчерашними врагами, животный страх смерти, ради которого он готов отказаться от своей любви, вид уже готовой могилы (деревянный настил сцены вздыблен, ясно, что под ним – пустота, к которой и «примеривается» Принц); унижение милостью после унижения побоями (у Клейста их не было, у Плотникова появились), осознание той цены, которую курфюрст готов заплатить за мир с врагами-датчанами (свадьба Натальи с высокопоставленным врагом) – все это наполняет его ядом отвращения. Принц Гомбургский, как герой сартровской «Стены», пропитывается таким отвращением к жизни и к цене за её спасение, что умирает душой раньше расстрела.
Наталья, услышав, как Принц отказывается от неё ради самой возможности жить, вмиг взрослеет, преодолевает девчачью обиду и решает спасать Принца даже вопреки его отказу. В ней крепнет ужас и отвращение к мужским играм в гордость и доблесть, противным всем законам жизни. И крепнет решимость противостоять культу славной смерти. Актёр и актриса проживают эти метаморфозы своих душ так интенсивно, что от них невозможно оторваться.
И тут пути оригинала и адаптации окончательно расходятся. Курфюрст фон Клейста милует Принца, отказывается от мира и отправляет помилованного в очередную атаку. Торжество справедливости восстановлено монаршьей же рукой.
Авторы спектакля не спасают героя, который выбрал смерть и продолжение праведной войны, но посылают героине провидческий «Сон Натальи». Музыка этого сна – уже не старинный танец, а милитаристский марш, заставляющий вспомнить Седьмую симфонию Шостаковича. Цвет этого сна черно-белый – цвет взрывов и летящих комьев земли. Наталья, успевшая за столь короткое время полюбить, повзрослеть и потерять, вдруг «провидит» почти на двести лет вперед. Как гордый несломленный принц становится символом героической войны. Как пули «бегают» вместо их нерожденных детей. Как обрастает война кассетными бомбами, снарядами, самолетами, фугасами. А немецкий военный дух всё жаждет побед. Как крепнет, а потом проигрывает фашизм. Как на Германию, развязавшую войну, летит полтора миллиона тонн бомб. И от маленького городка с очаровательным названием Фербеллин не остается ничего, как и от самой Натальи. «Мой Принц, что ты наделал?!» – кричит Наталья-Кассандра.
Как легко стирается тонкий слой цивилизации и наступает эра зверя. Как быстро пролетает время между салонным танцем и лязгающим маршем. Как стремительно эволюционирует зло.