Вот уже второй сезон, как Гамлеты все больше заселяют московскую театральную сцену. Свои Принцы датские родились и в двух театральных школах: в Школе-студии МХАТ, на выпускном курсе Евгения Писарева, Шекспира поставил Филипп Гуревич, а в ГИТИСе, в мастерской Олега Кудряшова – Татьяна Тарасова.
Все московские Гамлеты не похожи друг на друга: вот зарвавшийся и зажравшийся мажор – в постановке Константина Богомолова в Театре на Бронной; вот совсем не главный герой, не движущая сила, а существо бессильное – в интерпретации Евгения Марчелли в Театре имени Моссовета; а вот потерявший связь с реальностью и не видящий грань между добром и злом – как в спектакле Антона Яковлева в театре Ленком. Совсем отдельная история – «Гамлет» в театре «Около».
Смею предположить, что именно сейчас нам особенно сильно хочется понять, кто мы такие, и, анализируя поступки Гамлета, ответить на вопросы: «Чего мы хотим? Почему совершаем то, что ведет к трагедии? Ради чего? И имеем ли на это право?». Всмотримся в два студенческих спектакля.
1.«Гамлет». Режиссёр-педагог Филипп Гуревич
Гамлет в режиссуре Филиппа Гуревича – маленький мальчик (Максим Богатырев), нуждающийся в постоянном одобрении отца (Арсений Васильевых). Ради папы он готов на всё: оскорбить маму, убить дядю, вызвать на дуэль друга, бросить любимую. «Папа» – рабочее название спектакля, и папа здесь главный. Всё начинается с того, что Гамлет-мальчик играет с машинкой, которую ему подарил отец. Может, он бы так и продолжал в неё играть, если бы однажды папы не стало, а его дух не ворвался б в его жизнь, требуя отмщения. «Красавчик!» – произносит разгильдяистый папаша в белой футболке, широких джинсах и шапке на макушке – каждый раз, когда сын делает новый шаг к мести. Гамлет-сын радуется каждой похвале отца и совсем не хочет обращать внимание на «другого Гамлета» (так он обозначен в программке) – Гамлета-судьбу, которого исполняет облачённая в серый брючный костюм актриса Вия Гека. «Другому Гамлету» достаются реплики и самого Гамлета, и других персонажей, он пытается разделить их участь, взять на себя часть боли и страдания, увести из-под нависшего над всеми топора. Но, оказывается, судьбу можно переиграть, обмануть её и, следовательно, обмануть самого себя.
Гамлет-сын обманываться рад. Его ведут вперед к призрачной цели «любящие» руки отца. В сознание сына всплывают воспоминания: вот он рыбачит с отцом, вот они копаются в капоте машины (главная деталь декорации – железный каркас будто сгоревшего до остова автомобиля, художник – Анна Кузнецова), откуда Гамлет-младший достает запачканные алой кровью руки. А вот флешбэк повеселее: вместе со всеми родственниками и семьей Полония он играет в волейбол. Какая все же когда-то царила в Датском королевстве беспечная жизнь! Гамлет уверен, если он сделает всё так, как велит ему отец, он вернет прежнее прекрасное время. Гертруде (Вера Арсич) тоже есть, что вспомнить: как ею был вслепую (на сцене буквально разыгрывается игра в жмурки), сделан выбор между шпаной Гамлетом-старшим и его серьезным братом Клавдием (Артем Кучеренко) – человеком при галстуке и в очках. Прозрела Гертруда, кажется, намного позже, когда уже и сын, одержимый идеями отца, повзрослел, и новый муж обозлился на нерадивого племянника. Клавдий перестал играть в любовь, почувствовал власть, сопротивляться которой у королевы нет ни сил, ни полномочий. Фигура матери в спектакле очень объёмная и живая: её нежная любовь к сыну, отчаянный страх перед Клавдием, сожаления о смерти первого мужа, обеспокоенность безумием Офелии не подвергаются никакому сомнению.
Так же правдива и любовь Гамлета к Офелии. Для тех, кто всё же колеблется, в программке подписали: Любовь Гамлета (Офелия): Виктория Серикова. Отец любимой (Полоний): Василий Бобров. Брат любимой (Лаэрт): Руслан Чагилов. Итого: любимая в кубе. «Судеб плетенья» Гамлета и Офелии ждут и Полоний, и Гертруда. Полоний, по всей видимости, давно ведёт свою игру по сближению с королевской семьей. А тут – такая оказия: жених сошел с ума. Очевидно, что от любви-с. Но пасть жертвой любви суждено не Ему, а Ей. Доставая из-под просторного худи обрывки писем несостоявшегося суженного, Офелия лежит, как на жертвеннике, на крыше все той же непочиненной машины. Она уже предчувствует смерть. И свою, и многие другие. В отличие от Гамлета, который не замечает, как его засасывает чужое безумие. На происходящее он смотрит как бы со стороны, усаживаясь на авансцену спиной к зрителям, которые, к слову, сидят прямо на сцене учебного театра. Машина по мести и уничтожению разогнана до такой скорости, что сама Судьба уже ничем не может помочь. Она в какой-то момент даже подчиняется Гамлету-сыну и начинает разыгрывать «Мышеловку», одев красный клоунский нос. Вторым актёром этого театра в театре становится сам Гамлет, он неистово изображает убийство, пока Гамлет-Рок не останавливает его криком. Пройдя путь от ребенка, через условно взрослого, Гамлет-сын снова возвращается к состоянию невинного дитя, которое пытается усадить гору трупов в машину, чтобы отправиться с ними в счастливое будущее. Но вот только тела вываливаются и вываливаются. И возвышающаяся фигура отца в свете автомобильных фар остаётся неподвижной. На вопрос сына, доволен ли он им, папа ничего не отвечает. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». А после него – хоть потоп, хоть выжженная земля. И не важно, что на ней останется его собственный ребенок, свято верящий отцу и не научившийся распоряжаться собственной жизнью.
2.«Я – Гамлет Ошибка». Режиссёр-педагог Татьяна Тарасова
Если Филипп Гуревич обратился к переводу Бориса Пастернака, то Татьяна Тарасова взяла для постановки новый текст писателя и драматурга Екатерины Златорунской, включающий в себя и пьесу Шекспира, и строчки из «Гамлета-машины» Хайнера Мюллера, и фрагменты из «Я – ошибка» Яна Фабра, а также тексты Ингмара Бергмана и студентов курса. В итоге получился своего рода «коллаж отчаяния» – текст экспрессивный и в какой-то степени экспрессионистский. Перед началом спектакля Татьяна Тарасова предупреждает, что эту работу следует рассматривать как лабораторию, как незаконченный процесс поиска. Поиск Гамлета привел создателей сразу к двум образам, не противоречащим друг другу, скорее, являющимся гранями одного человека – юноши, утратившего почву под ногами. Гамлет Михаила Жакова – оголенный нерв, сплошная кровоточащая рана, с какого-то момента он буквально весь измазан кровью, то ли своей, то ли своих жертв. Гамлет в исполнении Оливера Мары – более рефлексирующий и тонкий, находящийся в конфликте с самим с собой, а не с внешними врагами. Даже в движениях они разнятся: Гамлет-Жаков – весь порыв и острые углы, в одной из сцен он буквально перескакивает через сидящего за столом холодного и сдержанного Клавдия (Алексей Пожинский), Гамлет-Мара – волнистые линии и спирали, его первый выход – это танец с самим собой, танец мечтателя-одиночки.
В то время как Гамлет – изначально и у Шекспира один в поле воин, Златорунская и Тарасова подчеркнули одиночество всех героев спектакля. У каждого персонажа – своя непереносимая внутренняя боль, каждый из них ранен своей рапирой и за каждым следует своя «тень отца». Гамлеты делят одну Гертруду на двоих (Анна Суховеева). Ее выход (а у каждого персонажа здесь свой особый выход, обозначенный проекцией фотографии с подписью имени героя на заднике), – это монолог-исповедь о том, что она никогда не любила Гамлета-старшего и не хотела иметь ребенка; о том, что Гамлет-младший со своей детской любовью к матери был ей противен и вызывал отторжение. Этот монолог они проиллюстрируют с Гамлетом-Марой позже, уже в другой сцене. Их пластически выстроенный диалог вокруг вытянутого стола – танец, в котором он пытается быть ближе к ней, а она с брезгливостью отталкивает его снова и снова. В другой сцене Гертруда так же оттолкнет руку Клавдия, которого она любит, но плотскою любовью. В целом, спектакль выстроен вокруг тотальной нелюбви, непонимания, где её взять и что с ней делать. Разве что Офелия, которых тоже две (нежная Мария Чванова и бунтарка Анастасия Весёлкина), воплощает любовь настолько хрупкую, что она быстро разбивается о жестокую реальность. Офелия Чвановой объявляет о том, что она беременна, когда они втроем с Гамлетом-Жаковым и Лаэртом (Алексей Черкасов) несутся по кругу на одном (!) велосипеде. Это одна из самых светлых сцен спектакля, в которой есть и любовь, и дух свободы, и надежда на будущее, пусть не совсем ясное, но все же. Но будущего у Офелии нет. Её гонка и полет завершатся страшно: не смертью физической, но душевной кончиной. Её сумасшествие в постановке – это не следствие потери отца, то есть прошлого, а потери ребёнка, то есть будущего. В своей финальной сцене она сидит склоненная над плетёной колыбелью, полной пепла, которым посыпает себе голову. Так из девочки она превращается не в женщину, а сразу в старуху, оплакивающую жизнь.
Изначальную детскость этой версии Офелии подчеркивает сцена с отцом. Полоний (Алексей Рогов) – смешной чудак в клетчатом пиджаке, показывающий дочери фокусы с конфетой. Он не хочет замечать, что его дети выросли и что им уже не до милых наивностей. Другая Офелия – бойкий подросток, юная девушка, слишком рано предчувствующая собственную смерть и обвиняющая в ней и своего кумира-брата Лаэрта, и возлюбленного Гамлета, которому совсем не до любви.
Гамлет в исполнении Оливера Мары несёт прах отца в металлическом ящике за спиной. Этот груз ему не по силам, и он снова и снова падает на хрупкие руки Офелии, будто впадая в мертвый сон, но пробуждаясь вновь. «Уснуть… и видеть сны» ему не придется. Златорунская и Тарасова убрали многие сцены пьесы Шекспира: и «Мышеловку», и сражение с Лаэртом, и отравление Гертруды. Ключевой монолог Принца датского остался лишь не целиком. Гамлет снимает вопрос «быть или не быть», предварительно пройдя долгий путь сомнений и вопросов. Ему куда важнее понять, а царила ли когда-либо любовь в датском королевстве. Этим вопросом вслух задается Гамлет-Жаков и, подозревая отрицательный ответ, нисходит до отчаянного безумия. В отличие от меланхоличного, рефлексирующего и тихого образа Мары, этот Гамлет раздираем и ослеплен страстями. Он становится жесток – сцены с «бывшими» друзьями Гильденстерном (Степан Даниловых) и Розенкранцем (Арсений Иванов) кровавы. Он расправляется с ними и уже готов расправиться с самим с собой. Запачканный кровью, он срастается с ружьем, которое не выпускает из рук. Он думает, что обороняется от враждебного мира, но на самом деле делает его враждебным сам. Гамлет не одержим местью (ведь сцены встречи с Призраком отца здесь тоже нет), он скорее находится в неприятии миропорядка в целом, но не приходит к простому выводу, что клин клином не вышибают.
Спектакль-коллаж обрамляют сцены с могильщиками (Денис Лобанов и Эрнест Маторкин), воплощающими саму вечность, спокойными и циничными, не гнушающимися поесть из посуды, только что выкопанной из черной земли. В эту же землю они вскоре вроют, словно надгробия миниатюрные портреты героев шекспировской трагедии. «Так было, есть и будет», – всем своим видом показывают они.
Тем не менее, и Филипп Гуревич, и Татьяна Тарасова оставляют в своих спектаклях Гамлета в живых и вместе с ним – надежду, что из безвольного, потерянного юноши может вырасти взрослый, который однажды сядет за руль, надавит на газ и вырулит из темноты.