Журнал ТЕАТР. о новом спектакле Гоголь-центра, продолжающего тему общественного транспорта как микрокосма российской реальности.
Кирилл Серебренников недавно завершил съемки фильма по роману Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» – самой громкой литературной новинке последних лет, собравшей, кажется, все возможные премии. А на сцене Гоголь-центра он доверил поставить этот нашумевший текст другому режиссеру – еще пока не широко известному Антону Федорову. Ученик Юрия Погребничко до недавнего времени работал в основном в провинции, в Москве о нем заговорили после неожиданного, гротескового «Ревизора» в театре ОКОЛО и спектакля «Это не я» в Театре.doc. Серебренников предложил для постановки свою инсценировку, но режиссер обошелся с ней довольно радикально, вырезав все слишком «киношные» моменты, и сделал совершенно самостоятельную, оригинальную работу, ушедшую далеко от книги. Его соавтором стал Савва Савельев – журналист, режиссер и художник, бывший главред ИД «Собака», сценограф спектакля «Человек из Подольска Сережа очень тупой» в «Практике».
Главным элементом сценографии стал троллейбус в натуральную величину, в котором поместилась и квартира Петрова, и библиотека, и местный дом культуры, и чего только не. Тесное пространство, до потолка обитое коврами советской эпохи, с ванной, кухней и со стиральной машинкой, в которую жена Петрова залезает целиком вместе с пальто, с невесть откуда взявшейся верхней полкой купе, с мрачным водителем и хамоватой контролершей билетов («предъявляем, граждане, предъявляем»), с болтливыми бабками и городскими сумасшедшими – этакая микромодель нашего мира, концентрированный сгусток российской метафизики.
Из романа Сальникова, очень подробного и сверхреалистичного в описаниях провинциального города – всех этих зимних дорог, маршруток, остановок, киосков с мороженым, магазинов, пропахших луком, и новогодних гирлянд – режиссер сделал выжимку чистого безумия, усилив его яркой театральностью. В спектакле уже невозможно различить, что происходит в действительности, а что в подсознании гриппующих героев. Например, убивает ли скромная библиотекарша Петрова своих посетителей на самом деле или только в воспаленном воображении? Правда ли Петров с другом угоняют катафалк, или им это только кажется? И кто помогает покончить с собой приятелю Петрова, написавшему роман-шок? Явь и бред здесь окончательно смешиваются, герои раздваиваются – друг Петрова Игорь и сын Петрова иногда появляются на сцене в двух экземплярах. А разные времена, наоборот, склеиваются в одно: и детские воспоминания Петрова можно идентифицировать разве что по женским меховым шапкам а ля Барбара Брыльска и по кадрам хроники на экране – тройном, как икона-складень.
Здесь само время, кажется, остановилось: Брежнев в телевизоре или Ельцин – не так уж важно. И бесконечный «Белый снег, белый снег, белый снег» на репите, как заевшая пластинка, снова и снова возвращает героев в детство, где колючие свитера, и «елочка, зажгись», и холодная рука Снегурочки в хороводе, которая обожгла Петрова – и запомнилась навсегда. Хотя он и не узнал (это мы узнаем, читатели и зрители), что его горячая ладошка сохранила кому-то жизнь, спасла от аборта. И что сам того не ведая, он стал орудием провидения: так в нелепом существовании автослесаря с Уралмаша оказался тайный смысл.
Спектакль Антона Федорова чем-то напоминает «Мертвые души» Серебренникова: возможно, атмосферой безвременья, русского морока и фигурой главного героя – актера Семена Штейнберга, который наблюдает за этой фантасмагорий со все большим…. трудно подобрать подходящее цензурное слова, но скажем – недоумением. Жена Петрова (Яна Иртеньева) тоже пребывает в растерянности и перед этим больным на всю голову миром, и перед собственным кровожадным безумием. За реальность остальных персонажей трудно ручаться: актеры Гоголь-центра – Михаил Тройник, Илья Ромашко, Ирина Выборнова, Людмила Григорьева и все остальные – блестяще исполняют по несколько ролей, мгновенно меняя гротесковые маски. При этом один и тот же персонаж может оказаться то мужчиной, то женщиной или вообще раздвоиться. А загадочная Роза Хайруллина просто постоянно присутствует на сцене, как молчаливый свидетель или ангел-хранитель, и предлагает всем поесть супу.
Постановка порой кажется избыточной, перегруженной деталями и находками, хоть и весьма оригинальными, образами и аллюзиями, которые не успеваешь осмыслить. В очень плотно, как Новокосино, застроенном спектакле явно не хватает воздуха. Зрители, особенно не читавшие роман, в напряжении пытаются уловить суть происходящего – что вообще тут происходит и «кто на ком стоит»? Но в последней сцене Нового года с метелью за окном, огромной упавшей елкой и беременной Снегурочкой (томной Марией Поезжаевой) паззл вдруг собирается в единую картинку. И оказывается, что у этого хаоса (и жизни, и спектакля) был внутренний смысл, своя невероятная логика. Как будто камера поднялась над копошащимися внизу людьми и их беспорядочные передвижения сложились в красивый, причудливый узор.
Мы так и не узнаем, куда идет этот троллейбус, эта современная «птица-тройка», вероятней всего – на тот свет, но на его пути обязательно случится нужная остановка.