В Париже скоропостижно умерла Наташа Исаева. Ковид. Внезапно остановилось сердце. Ей было 67 лет.
Для театрального мира Наташа давно стала своим человеком, чья подвижническая без преувеличения деятельность в последние годы была тесно переплетена с именем Анатолия Васильева. Но боюсь, не все в нашем (театральном) мире понимали истинный масштаб её личности. А личностью Наташа была поистине ренессансной. Историк философии и религии, санскритолог, индолог, автор почти двух десятков книг, изданных в России и за рубежом, сотен научных статей, десятков статей для «Новой философской энциклопедии» и «Большой Российской энциклопедии». Она перевела на русский язык с датского пять основных трактатов Сёрена Кьеркегора, с французского – пьесы Маргерит Дюрас, Кольтеса и основные труды Антонена Арто, с немецкого – «Постдраматический театр» Ханса-Тиса Лемана.
9 января, за три дня до смерти, она сдала в печать свою последнюю книгу. Это книга об Анатолии Васильеве. А первая книга Наташи, которая попала мне в руки, называлась «Слово, творящее мир. От ранней веданты к кашмирскому шиваизму: Гаудапада, Бхартрихари, Абхинавагупта». И меня поразило, что о столь сложных и, в общем, далёких от меня вещах можно писать столь увлекательно. «О, Наташа, женщина на грани гениальности», – воскликнул мой муж, тоже индолог и религиовед, узнав, что мы с ней знакомы.
Люди с религиоведческим бэкграундом редко умеют тонко и глубоко чувствовать театр и почти никогда не становятся частью современного театра. Я лично таких примеров больше не знаю. Из тенёт академической науки с её жёсткими правилами и неизбежным и отчасти полезным начетничеством сложно вырваться в мир свободного творчества, где всё существует по законам, самим творцом над собой поставленным.
Наташа превратилась из религиоведа в театроведа и – что совсем поразительно – театрального критика и практика на моих глазах. Она много писала для журнала ТЕАТР. и для нашего блога на сайте. И её статьи о спектаклях Ромео Кастеллуччи, Анхелики Лидделл, Кэти Митчелл, Марины Абрамович, Томаса Остермайера, Бориса Юхананова и, конечно, самого Васильева были не просто яркими – они были поистине вдохновенными. Кьеркегор и Шанкара становились героями этих текстов наряду с самими режиссёрами. Рассуждения об адвайта-веданте запросто переплетались с рассуждениями о театральной теории Антонена Арто. Она прозревала в современном театре те метафизические глубины, которые не до конца понимали порой сами создатели театральных миров, а я как читатель и редактор буквально тонула в водовороте её смелой мысли и воронках её ярких литературных пассажей.
Наташа с 2004 года жила в Париже, она эмигрировала вскоре после убийства её мужа, ректора ГИТИСа Сергея Исаева, и её яростное театроведение было в равной степени непохоже и на поверхностное бормотание о театре газетных французских рецензентов, и на гиперрациональный подход мэтров европейского театроведения, любящих раскладывать всё по полочкам. В театроведческих работах Исаевой, учёного по призванию, а не только по роду деятельности, никогда не было наукообразия и зачастую пустой игры в терминологию. Она постигала произведения искусства во всей их целокупности, всеми рецепторами своего тела, своего сознания и своей души, в существовании которой у человека никогда не сомневалась. В её живых, пульсирующих текстах эмоциональная возгонка не отменяла мощного интеллектуального посыла, но лишь усиливала его.
Она вообще была отдельным человеком, убежавшим от свинцовых мерзостей нашего политического бандитизма и с трудом совмещавшимся с западными левыми трендами, которые пытаются уложить зеленеющее древо жизни в прокрустово ложе «правильной идеологии».
Я редко встречала человека более искреннего, интеллектуально честного, бескомпромиссного. Стойкого оловянного солдатика, не прогибающегося под изменчивый мир.
Но всё же главным её даром был редчайший дар христианской любви и непостижимой для меня самоотверженности. Она умела превращать сотрудничество в служение. Её работа – педагогическая, переводческая, продюсерская – с Анатолием Васильевым в последние годы жизни стала не только актом её самореализации, но и одновременно актом самоотречения.
Нам ещё предстоит понять, насколько много дало театральному миру это служение. Нам еще предстоит оценить всю красоту ее глубоких мыслей и ее чистой души.