В октябре в оперном театре Лозанны впервые в истории состоялась премьера главной швейцарской оперы мирового репертуара. Ника Пархомовская рассказывает о том, почему «Вильгельм Телль» в постановке Бруно Равеллы – стопроцентно швейцарский.
Когда Фридрих Шиллер писал свою знаменитую пьесу, а Джоаккино Россини – свою знаменитую оперу, они наверняка меньше всего думали о том, что льют воду на мельницу главного швейцарского мифа. Между тем, именно их произведения во многом повлияли не только на восприятие Швейцарии в мире, но и, по всей видимости, на мироощущение самих граждан Швейцарской Конфедерации. Думается, в ХХI веке в Швейцарии мало кто верит в реально существовавшего Вильгельма Телля, стрелка и освободителя, но это не мешает людям в самых разных кантонах страны называть именем народного героя магазины и рестораны, а государственным деятелям – устанавливать мемориальные таблички и памятники в его честь. И вот теперь – поставить целую большую оперу в одном из главных музыкальных театров страны.
Лозаннский «Вильгельм Телль», в отличие от тех актуальных, политически заряженных оперных спектаклей последних лет, что шли недавно в Лондоне, Мюнхене или Варшаве, рассказывает про объединение нации не через недавние исторические события, будь то бунт против диктатуры или война, а через предельно условное и отдаленное от нас прошлое. Таким образом, антитоталитарная по своей сути опера, главный герой которой в современных режиссерских интерпретациях зачастую предстает зацикленным на себе, не видящим берегов революционным фанатиком, возвращает зрителей в абстрактные «прежние времена», когда деревья были большими, природа – чистой, а Швейцария только формировалась как страна.
У такого подхода есть, разумеется, свои плюсы и минусы. С одной стороны, зрители, видя на сцене хорошо знакомую со школьной скамьи историю, получают грандиозное положительное подкрепление, и устраивают долгую овацию в финале, словно благодаря постановщиков за то, что те не стали их переубеждать и рассказывать новую версию давно известных событий. С другой, спектакль кажется повествовательным и слишком иллюстративным, и в какой-то момент вызывает даже что-то вроде оторопи: неужели в 2024 году, на фоне всех войн, бед и катаклизмов можно делать настолько оторванный от реальности театр? Тем более, что одну из главных партий – партию Матильды – в Лозанне исполняет украинка Ольга Кульчинская.
Обладающая замечательно окрашенным лирическим сопрано, эта обаятельная певица родом из Ровно, еще несколько лет назад регулярно выступавшая в Большом театре, уже довольно хорошо известна в Европе, в первую очередь, благодаря участию в спектаклях Дмитрия Чернякова, в частности в прошлогодней «Войне и мире» в Баварской Государственной Опере, где она пела Наташу Ростову. Привыкшая к первоклассной современной оперной режиссуре, Кульчинская выглядит в лозаннском спектакле этаким экзотическим цветком – красивым, но слишком прекрасным и как будто даже неуместным. Голос ее звучит не хуже обычного, но играть ей совершенно нечего, так что она просто ходит по сцене на своих высоких каблуках и в немного старомодном бледно-розовом платье, на которое наброшена лиловая накидка, символизирующая иноземное происхождение габсбургской принцессы.
Костюмы шведской художницы Сусси Юлин-Валлен вообще вызывают много вопросов. Добротные и неяркие, они относятся ко всем эпохам сразу и ни к какой конкретно. Тоже самое можно сказать и о сценографии художника-постановщика Алекса Илса: основным её элементом становятся рисованные задники: этакие приветы живописным полотнам главного швейцарского классика Фердинанда Ходлера. Но если сначала зрители видят перед собой реалистические пейзажи, то потом их взору предстает испачканное красной краской (читай: кровью) туманное озеро, а заканчивается все и вовсе пустой рамой с прозрачным швейцарским воздухом. Правда, без художественных аллюзий тут тоже не обходится: финальная мизансцена с Вильгельмом Теллем на скале отсылает нас то ли к знаменитой картине Каспара Давида Фридриха, то ли к «Свободе на баррикадах» Эжена Делакруа.
Перекличка с Ходлером и обращение к его творчеству создает режиссерскую рамку спектакля и одновременно является его главным решением. Хористки и некоторые персонажи – например, жена Телля Гедвига (её поет меццо-сопрано Жеральдин Шове) – не просто одеты в длинные однотонные платья, как на картинах художника, но и двигаются как будто немного замедленно, широко шагая и временами замирая. Подобный неожиданный монументализм выглядит интересно, но, во-первых, невозможно продержаться на одном приеме четыре долгих часа («Вильгельм Телль» в оригинальной версии на парижской премьере шел шесть часов, но потом композитор сократил партитуру и практически полностью убрал третье действие, некоторые номера из которого постановщики вернули в нынешний спектакль); а во-вторых, этот ход не поддержан ни другими образами, ни пластическим рисунком хореографа Кармина Де Амичис.
Скорее, наоборот, исполнители двух ведущих партий: баритон Жан-Себастьян Бу (Телль) и тенор Жюльен Дран (Арнольд) – чрезвычайно, даже нарочито, подвижны: безо всякой на то надобности они бегают, скачут, падают на колени, хватаются за голову, обнимаются, берутся за оружие. Возможно, в их немного истеричном поведении есть что-то пародийное, что режиссёр хотел лишний раз подчеркнуть, но в итоге это совершенно не считывается. Как и тупая твердолобость австрийских солдат, которые только и делают, что безо всякой причины оскорбляют и дубасят всех вокруг. При этом выглядит это все так откровенно театрально, что никаких аллюзий с действиями правоохранителей в разных точках земного шара, которые мы регулярно видим в новостных сюжетах, у зрителей не возникает.
Чем дальше, тем больше сюжет оперы Россини отрывается от реальности и становится почти сказочным. Оркестр, ведомый итальянцем Франческо Ланцилоттой, и хористы под руководством Алессандро Зуппардо хорошо и уверенно делают свою работу, солисты тоже в основном неплохо справляются с поставленными вокальными (а иногда и актерскими) задачами. Все четко, слаженно, качественно, иллюстративно и… предельно нейтрально. В итоге у международной, почти целиком не швейцарской команды спектакль об объединении и становлении Швейцарии, швейцарской национальной идее, швейцарской идентичности и Вильгельме Телле как главном швейцарском мифе получается удивительно пресным и, как сказали некоторые из зрителей, очень «швейцарским». В нелучшем значении этого слова.