Лаборатории по современной драматургии, проводимые Театром Наций под руководством Евгения Миронова (при поддержке министерства культуры России), – проект необычайно гибкий. Он путешествует по малым городам России, легко и органично адаптируясь к конкретным обстоятельствам и потребностям коллективов-участников лабораторий, иногда проходящих на базе театров, иногда – вне сценических площадок, в «нетеатральных пространствах», как правило, музеях. В двадцатых числах июня такой локацией стал Сосновоборский художественный музей современного искусства Ленинградской области, где прошли показы эскизов очередной лаборатории с участием Гатчинского Театра Юного Зрителя, Драматического театра Балтийского флота из Кронштадта и петербургского Драматического театра «На Литейном» (также областного подчинения). Репетиции при этом велись на площадках театров.
Одно из безусловных достоинств лабораторной деятельности – возможность экспериментировать. Результат в лаборатории – не самое главное, готового продукта от лабораторной работы никто не ждёт, и этот факт дает режиссёрам свободу… правда, ограниченную временными рамками. Обычный регламент подготовки эскиза спектакля – пять репетиционных дней. Именно такой срок был отведён и участникам сосновоборской лаборатории. В качестве материалов для эскизов были выбраны очень разные и непростые тексты – «Наташина мечта» Ярославы Пулинович, «Соучастник» Светланы Свирко и «Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х» Бориса Минаева. Репетировали на площадках театров – в Гатчине, Кронштадте и в Петербурге, на Литейном. Показы же проходили в просторном выставочном зале сосновоборского Музея современного искусства, увешанном картинами юных художников.
Московский режиссёр Елена Невежина обыграла это пространство, введя в свой эскиз двух дам – смотрительниц музея, ставших участницами действия. «Ковбой Мальборо» – роман в рассказах о «застойных» восьмидесятых, со всеми их сложностями, проблемами и нелепостями, годах, которые в сравнении с сегодняшним днём можно назвать «эпохой невинности». Ну и, конечно же, это – время тотального дефицита, играющего в рассказах Минаева не последнюю роль. Очки, заказанные по блату, модное пальто, которое можно сшить в ателье только по знакомству, книга из серии «Библиотека мировой литературы», утрата которой становится для потерявшей её девушки главной жизненной проблемой, почти трагедией… Или бережно используемый полиэтиленовый пакет из Duty Free с изображением мальборовского ковбоя, придуманного рекламщиком из Чикаго Лео Бернетом в 1954 году. Этот эксклюзивный пластиковый мешок, гордость хозяев, прослуживший им семь лет, завершает свою жизнь тарой для картошки, продающейся с грузовика во дворе дома. Через «перемену участи» пакета автор передаёт изменения, происходящие в жизни героев. Все эти материальные знаковые предметы у Минаева – сюжетообразующие. А милые, такие разные, женские характеры раскрываются через отношение к этим, казалось бы, мало что значащим вещам. Елене Невежиной и артистам Театра на Литейном удалось передать своеобразие прозы Минаева, обаяние атмосферы времени, канувшего в Лету, и наивную открытость девушек 80-х. Эскиз строится вокруг фигуры харизматичного писателя (Михаил Лучко), выступающего в музее перед своими поклонниками и главными фанатками его творчества – колоритными музейными служительницами (Тамара Шемпель и Елена Ложкина), чьи комментарии оживляют действие. К сожалению, заявив этот приём в начале эскиза, Невежина в дальнейшем его «позабыла». Часть новелл читается, часть – разыгрывается, в некоторых случаях остроумно и ярко, но в целом сдержанно, не нарушая строгости музейного пространства. У Невежиной вообще есть чутьё на литературный материал, она часто становится первооткрывателем современной прозы для театров. И с «Ковбоем Мальборо» она не ошиблась. Эти рассказы отлично «легли» на артистов Театра на Литейном, хотя эскиз и оставил ощущение недоделанности, даже в этом, промежуточном формате. Но надо отдать должное исполнителям, импровизировавшим по ходу действия и своей энергетикой восполнявшим ритмические «провисы».
На фото – момент эскиза «Наташины мечты. Второе действие», режиссёр Роман Габриа, Гатчинский ТЮЗ © Пресс-служба Театра Наций
Роман Габриа, главный режиссёр петербургского театра «Мастерская», и артисты Гатчинского ТЮЗа представили «Наташину мечту» Ярославы Пулинович, пятнадцать лет назад шедшую повсеместно, а сейчас немного подзабытую. Роман Габриа поставил «второе действие» пьесы, изначально названное драматургом «Победила я», вернув пронзительный девичий монолог в сегодняшний театральный контекст и предложив неожиданный, но соответствующий современным социальным трендам взгляд на историю соперничества двух шестнадцатилетних девушек, разных по характеру и социальной принадлежности. Одна – школьница, отличница, спортсменка, чья мама – психолог, а папа – инженер. Другая – из неблагополучной семьи, безбашенная второгодница, да ещё и балующаяся наркотиками. Обе участвуют в кастинге на телеведущую детской программы. Первая Наташа во время интервью – продуманно демонстрирует свои достоинства: пою, танцую, занимаюсь спортом, хорошо учусь, вторая – неожиданно привлекает телевизионщиков, показанных очень узнаваемо, естественностью поведения и тем, что называется индивидуальностью. Но выбор падает на образцовую дисциплинированную Наташу, ибо с ней будет меньше хлопот и она не подведёт. У Пулинович тонко и глубоко, при замечательной внешней лёгкости монологов, прописана психология юных девушек, с их мечтами, надеждами, фантазиями и непременной влюблённостью. Но есть в пьесе ещё и другой мотив – противостояние трудолюбия и одарённости, отшлифованного, заученного и естественного, непредсказуемого. Эти противоположные стихии и олицетворяют две Наташи. Как ни неожиданно, но у Габриа эта тема ушла на второй план, выведя на первый острый, болезненный вопрос «родительской токсичности». «Сделанная» Наташа – порождение трудов своей мамы (Наталья Корух), ставшей в эскизе центральной фигурой. Действие начинается с занятий спортом. Наташа (Кристина Вебер) застыла в позе пловчихи перед стартом и по свистку мамы, руководящей всем, включая тренировки, «кидается в воду»: актриса, не сходя с места, «стартует» и отчаянно гребёт руками. В этих широких движениях – и целеустремлённость девушки, и желание не подкачать, и испуг, что не получится, и усталость от бесконечной гонки. Эта Наташа постоянно существует под давлением честолюбивой властной родительницы, чей деспотизм распространяется и на супруга (Сергей Брагинец), позволяющего себе расслабиться только во время телепросмотров футбольных матчей. И победа в кастинге, завоёванная при содействии всё той же матери, не приносит героине особой радости, и, судя по всему, предвещает раннее выгорание.
На фото – момент эскиза «Гуми Лев» по пьесе «Соучастник», режиссёр Татьяна Дрёмова, Драматический театр Балтийского флота из Кронштадта © Пресс-служба Театра Наций
И, наконец, пожалуй, самый сложный случай – эскиз «Гуми Лев» по пьесе «Соучастник». И суть не в драматургических изысках, отсутствующих в почти документальной пьесе Свирко, главный герой которой – одна из самых значительных и драматичных фигур Серебряного века. Коварство материала в том, как, хотя бы намёком, передать объём личности Гумилёва – поэта, драматурга, переводчика, офицера, путешественника, исследователя, африканиста, мужа Анны Ахматовой, расстрелянного в 1921 году за участие в антисоветском заговоре. Сюжет построен вокруг допроса Николая Степановича по этому самому «таганцевскому делу», о существовании которого до сих пор спорят историки и биографы поэта. Дознание ведёт некий следователь Якобсон, согласно апокрифам, «инквизитор, соединявший ум и образованность с убеждённостью маньяка». В эскизе петербургского режиссёра, выпускницы мастерской Юрия Красовского в РГИСИ Татьяны Дрёмовой он изображён довольно однозначно, отчего игра в кошки-мышки дознавателя с обвиняемым теряет напряжённость. На агрессию и яростный напор Следователя (Борис Хасанов) Поэт (Андрей Шевченко) отвечает спокойно и с достоинством, что и создаёт атмосферу противостояния. Главный контраргумент арестованного – его поэзия, занимающая в эскизе важное место. Стихи Гумилёва читают и пропевают все участники действия, включая Следователя, исполняющего их под гитару. Они звучат как песни или как речитативы в сопровождении оркестра. Выступающие в роли музыкантов артисты, подобно дзанни, появляются то в масках животных из стихотворений Гумилёва, то в каких-то иных обличьях, отсылая к карнавальности русской культуры рубежа веков. Есть тут и эффектные пластические номера, иллюстрирующие отношения Ахматовой и Поэта и его романы с другими женщинами. Вообще символов, не всегда читающихся, в эскизе многовато. Но, всё-таки, главное в работе Дрёмовой – попытка рассказать о судьбе Гумилёва языком поэзии и музыки, театрально броско, но сохраняя при этом деликатность подхода к материалу.
Если же вспомнить, как проходили показы – в одном и том же зале, только в разных выгородках, с часовым-полуторачасовым перерывом между эскизами, в который укладывались и обсуждения увиденного, и перестановки, то открывается своеобразная панорама, укрупняющая каждую из работ, делая её масштабней и значительней. И, как в осколке зеркала, в ней отражается наш сегодняшний театр, вглядывающийся в прошлое и в человека, существующий в формате ожидания, недоговорённости и всё-таки, несмотря ни на что, надежд на будущее.