Перефразируя известную поговорку, в Швейцарии есть всё. По крайней мере, в плане искусства. Богатые музейные коллекции, известные всему миру театральные режиссеры и, конечно, важнейшие музыкальные фестивали. Но и вне фестивального сезона проходит множество концертов и оперно-балетных премьер. О них – Ника Пархомовская.
Классическую музыку, оперу и балет в Швейцарии любят давно и истово. Это связано и с общим уровнем благосостояния, и с тем, что продолжительность жизни здесь постоянно растет (не секрет, что посетители театров и концертных залов – зачастую совсем немолодые люди, но в Швейцарии это особенно заметно), и с тем, что иностранные гастролеры, безусловно, любят выступать в богатой и знающей толк в искусстве стране. За месяц удалось побывать на трех концертах, и каждый из них безо всяких оговорок – настоящее событие, достойное подробного разбора и отдельной статьи.
В феврале в Люцерне после некоторой паузы, связанной с проблемами со здоровьем, выступала Марта Аргерих. Легендарная пианистка, отметившая в 2021 году своё восьмидесятилетие, думаю, известна каждому, кто мало-мальски интересуется классической музыкой. Она славится живой и энергичной манерой, и тем, что практически каждое свое выступление превращает в своеобразный спектакль. Я много раз слышала её в записи, но никогда – вживую. И, честно скажу, была просто потрясена: фортепианный концерт Шумана Аргерих в сопровождении Люцернского симфонического оркестра под управлением немецкого дирижера Михаэля Зандерлинга исполнила так, будто это музыка написана сегодня, а не почти двести лет назад. Помимо какой-то небывалой современности или, как модно сейчас говорить, актуальности, её манера одновременно экспрессивная и лиричная, сильная и нежная. Прекрасно знакомая музыка в трактовке Аргерих превращается во что-то новое и даже необычное, заставляет удивляться и временами внутренне вскрикивать. А долгая стоячая овация, последовавшая сразу после того, как пианистка оторвала руки от инструмента, свидетельствует о том, что столь сильное воздействие её исполнение оказывает не на меня одну.
Впрочем, класс концертов в Швейцарии такой, что и на следующем – в Базеле – зал в итоге встал и долго благодарил исполнителя, турецкого пианиста и композитора Фазыла Сая, выступавшего вскоре после землетрясения в Турции и собиравшего средства в пользу пострадавших. Его я тоже впервые слышала вживую, хотя раньше он и выступал в Москве. Сай – совсем другой, чем мощная, величественная Аргерих. Он – нежный и тонкий, и играет так, будто едва касается клавиш. Такое ощущение, что музыка вылетает у него из-под рук, особенно когда он исполняет собственные сочинения. На концерте Сай играл «Движущийся дом» – потрясающий образец современной академической музыки, достаточно простой для восприятия, но при этом сложной для исполнения. Кульминацией же концерта лично для меня стал второй концерт Шостаковича для фортепьяно с оркестром: Сай и камерный оркестр Базеля сыграли его так, что я сначала пританцовывала в кресле, потом плакала, а потом делала одновременно и то, и другое. Написанное в 1957 году произведение великого советского композитора я люблю нежно и слышала – в том числе вживую – неоднократно, но, наверное, никогда прежде оно не звучало для меня с такой силой, болью и, как ни парадоксально, надеждой.
Третий концерт, на котором я побывала в начале марта, стоит, пожалуй, несколько особняком. Выдающуюся французскую пианистку Элен Гримо я много раз слышала живьем, её записи – среди моих самых-самых любимых, и я даже читала её автобиографию. Но даже учитывая все это, рецитал в Базеле (этой весной Гримо совершает небольшое турне по Швейцарии, включающее четыре самых крупных города страны), стал для меня настоящим откровением. Во время необычайно долгого по стандартным меркам сольного концерта, закончившегося несколькими поразительными «бисами», меня не покидало ощущение, что я присутствую при почти религиозном действе, полном света и какой-то фантастической энергии. Концерт классической музыки, особенно если за роялем пианист такого масштаба, нередко напоминает литургию, но почти никогда – чудо. Но в данном случае Бетховен, Брамс и Бах звучали как настоящее откровение, каким бы пафосным ни казалось это слово. Исполнение Гримо было идеально точным, сильным, всё сметающим на своем пути и при этом удивительно нежным и чистым. Оно не размазывало и не принижало своей мощью, а возносило и успокаивало. Это был редкий случай концерт-диалога, концерта-разговора. Швейцарская публика, кажется, почувствовала то же самое и даже аплодировала как-то особенно деликатно, терпеливо ожидая продолжения.
А вот аплодисменты в Цюрихской опере накануне звучали совсем по-другому. Дело в том, что там в партии Золушки в одноименной опере Россини выступала сама Чечилия Бартоли. Звезда музыкальной сцены, одна из самых высокооплачиваемых певиц в мире, давняя любимица цюрихской публики, на самом деле не так часто выступает в Швейцарии, тем более в одной из своих коронных партий. Зрителей, кажется, ничуть не смущали ни олдскульная, откровенно устаревшая режиссура итальянского режиссера Чезаре Леви, ни скучная и одновременно претенциозная сценография Луиджи Перего, ни чрезмерные и местами довольно безвкусные костюмы в его же исполнении, ни даже местами чуть более громкий, чем хотелось, оркестр под управлением Джанлуки Капуано. Похоже, главными «магнитами» здесь по доброй оперной традиции оказались певцы (особенно я бы отметила обаятельного и артистичного баритона Николу Алаимо в партии слуги Дандини, молодого южноафриканского тенора Леви Секгапане в роли принца Рамиро и убедительного Станислава Воробьева – философа Алидоро), замечательная музыка Джоаккино Россини и нестареющая примадонна. Вопрос, достаточно ли всего этого для художественно значимой постановки остается открытым, но в Цюрихе он, кажется, никого не волнует.
Хотя, возможно, я неправа, ведь в том же самом театре есть спектакль по-настоящему выдающийся. Речь об «Ангельском атласе», причем именно об одноименном балете Кристал Пайт, давшем название всей постановке, объединяющей «Возникновение» той же Пайт и «Almost blue» Марко Гёке. Наличие в этой, как говорят на балетном жаргоне «тройчатке», работы Гёке, по всей видимости, мера вынужденная, связанная с особенностями проката современных одноактных балетов, которые невозможно «продать» публике по одиночке. К сожалению, на фоне суперсовременных по форме и глубоких по содержанию работ знаменитой канадки неровная и нервная постановка Гёке кажется еще более вторичной. Первая часть, впервые поставленная Пайт еще в 2009 году и требующая превосходной техники и тотальной синхронности (речь в ней о жизни насекомых и работе человеческого мозга), тоже кажется не такой безупречной, как, например, в исполнении Национального балета Канады, когда-то привозившего её в Москву. Но зато финальная Пайт – предельно ясная по мысли и при этом довольно сложная по хореографии, в исполнении цюрихских танцовщиков сияет всеми красками. Что доказывает только одно: обладая такими ресурсами, можно создавать первоклассные произведения, самодостаточные и оригинальные.