Знаменитый швейцарский режиссер Кристоф Марталер в последнее время выпускает спектакль за спектаклем. В Театре Базеля в декабре 2024 года состоялась уже вторая в этом сезоне премьера. На сей раз – о Бетховене, миграции и скуке. Подробности – в репортаже Ники Пархомовской.
Спектакль «Тифер Грабен, 8» (это реальный адрес в самом центре Вене) анонсировали задолго до премьеры главным образом под грифом «музыкально-драматическое посвящение Бетховену». Однако, хоть в последней постановке Марталера и звучит музыка великого композитора – список процитированных произведений занимает в программке целую страницу и включает канон, песню, ариетту, концерт для скрипки с оркестром, большую фугу, фортепианный концерт, отрывок из «Эгмонта» и так далее; оркестр, ведомый музыкальным руководителем постановки Сильвеном Камбреленом сопровождает все двухчасовое действие, а на сцене не только актёры, но и оперные певцы, – но в действительности вечно переезжавший Людвиг ван – лишь повод для разговора о скитаниях, скитальчестве и скитальцах.
Именно вопрос Wohnen Sie hier? («Вы здесь живете?»), а не какая-то из многочисленных музыкальных тем становится лейтмотивом спектакля и его движущей силой. Одетые то в современное, то в старинное, солисты и постоянно преображающийся под стать им хор только и делают, что переезжают. С места на место, с квартиры на квартиру, из дома в дом (что виртуозно «обыгрывает» реалистичная сценография Анны Фиброк), и даже из одной эпохи в другую. Это постоянное движение одновременно и завораживает, и раздражает, – в первую очередь, потому, что в нем как будто нет никакого смысла. Впрочем, если повнимательнее приглядеться и прислушаться к словам (а их в спектакле необычайно много, они звучат практически всегда, когда не звучит бетховенская музыка), то рано или поздно станет понятно, что внутренняя логика во всех этих передвижениях все-таки имеется.
Эта логика – логика скуки, смертельной усталости от жизни и пресыщенности ею же. Логика людей, выбирающих привычное вместо необычного, по сто раз напевающих одни и те же старые мелодии вместо того, чтобы сочинять новые, предпочитающих синицу в руках журавлю в небе. Это логика благополучия, размеренности, усреднённости и серости. Логика тех, кто уповает на нейтралитет и придерживается позиции «Моя хата с краю, ничего не знаю». По Марталеру, это логика Швейцарии и швейцарцев, в том числе тех, кто сидит в зале и скучает вместе с остальными зрителями. Но если раньше его ирония, отнюдь не беззлобные насмешки и разоблачения вызывали на родине ужас и негодование, то теперь он – как и Бетховен – в ранге «живого классика», а потому скучающая публика выдавливает из себя улыбку, а то и вежливо похахатывает.
В спектакле, как это обычно бывает у Марталера, и правда много фирменных нелепиц и гэгов. Вроде вечного само-закатывания в ковер (в данном случае, это виртуозно проделывает шведская сопрано Керстен Авемо, которая в роли Руфины Зайферт умудряется не только профессионально кататься по полу, но и отлично петь); постоянных вскакиваний из-за или из-под роялей и судорожных возвращений назад (пианист Польт в исполнении Бендикса Детлефсена – порывистый и одержимый музыкой чудак); внезапных истерических подергиваний как у слегка юродивого Адриана (его играет базельский актер Рафаэль Кламер, много лет сотрудничающий с Марталером). Но самое главное во всей этой какофонии звуков и суматошных, бессмысленных движений – то, что никто из персонажей не слышит даже самого себя.
Тем комичнее, что все присутствующие буквально ни не секунду не оставляют друг друга в покое и постоянно досаждают друг другу вопросами, в том числе тем самым, Wohnen Sie hier? («Вы здесь живете?»). Скатываясь по лестнице, сидя за столом, подперев голову рукой, перебирая содержимое карманов, скатывая и закатывая ковры, переставляя мебель, принося и унося искусственные цветы, все они – будто пораженные вирусом массового вопрошания – задают идиотские вопросы и, не дождавшись ответа, уходят по своим ничтожным делам. А зрители вновь похохатывают – уже не только и не столько от скуки, сколько от недоумения. Впрочем, непонимание происходящего никак не сказывается на громкости финальных аплодисментов и количестве зрителей, ушедших по ходу действия (для Швейцарии – большом, для Марталера – ничтожном).
Что доказывает только одно: провокация не удалась. Теперь Марталер может как угодно насмешничать над своими буржуазными и часто немолодыми зрителями, высмеивать их жизнь, их прошлое и их ценности, издеваться над тем, чем они дорожат и за что цепляются из последних сил, – они не станут негодовать и освистывать его в ответ. Лишь вежливо похлопают и разойдутся. Кажется, что его когда-то столь радикальный и неприемлемый для многих театр, прежде вызывавший презрение, негодование и отрицание, стал нормой, общепринятой конвенцией, очередным лекарством от скуки – не очень действенным, но модным и относительно доступным (хотя цены на билеты и «кусаются», доходя почти до 150 швейцарских франков за место в партере). Таким же, как музыка Бетховена, в которой многие сегодня не слышат ни боли, ни революционного пафоса, ни огня страсти.