Может быть, то, что я скажу, покажется консервативно-торжественным. Но я не могу не сказать. Вчера мы отметили день рождения выдающегося русского режиссера, выдающегося деятеля международного театрального движения. Это признано и подчеркнуто главной театральной премией Европы. Мы очень многого не увидели бы, если бы ни его фестивали, и очень многого не поняли бы, если бы ни его спектакли.
Мы поздравляем крупного человека, крупную личность, крупного художественного персонажа. Я бы сказал, неугомонного, непостижимого, непобедимого, неуспокаивающегося. Можно очень много добавлять подобных прилагательных – и все они будут в превосходной степени и с частицей «не».
С ним очень трудно соревноваться, потому что он приучен, он воспитан так, что обязательно добивается своего. Это сегодня в мире свойственно очень немногим. При этом он всегда четко формулирует и проговаривает то, чего он хочет добиться.
Наконец, он, конечно, человек-созидатель. Сегодня это уже плохо помнится, но он первым в стране создал театр-лабораторию, организацию, ориентированную прежде всего на художественный поиск – Центр имени Мейерхольда. Первым вернул из забвения имя Мейерхольда, которое в официальных сферах долго было под спудом и под сомнением. Центр Мейерхольда продолжает действовать и сегодня, и возглавляют его один за одним режиссеры-новаторы.
Я очень рад и даже счастлив, что в свое время Михаил Швыдкой командировал его в Петербург. Потому что он не только вернул Петербургу здание Александринского театра – а это уже само по себе невероятный подвиг, и сейчас, когда я в своем театре немного сталкиваюсь со строительством, я понимаю, каких нервов, сил и таланта потребовало полноценное восстановление этого замечательного здания. И оно, может быть, единственное в Петербурге, которое реставрировано, восстановлено в абсолютно эквивалентном виде, но только со всеми современными прибамбасами. А кроме того, он еще и построил в Петербурге с нуля Новую сцену. Но плюс к этому – что тоже не надо забывать – он вернул на театральную, художественную карту Петербурга Александринский театр, который долгие годы на ней отсутствовал, воспринимаясь как нечто старое, замшелое, консервативное и абсолютно не нужное. На меня, возможно, обидятся ветераны Александринского театра, но такой замечательный артист, как Николай Мартон, меня поймет и со мной согласится.
Словом, я восхищаюсь Валерием. Я удивляюсь его энергии, его неостановимости, его экспансивности. Она может кому-то нравиться, кому-то не нравиться, как и его идеи. Но это не имеет значения. Художественно-революционные идеи всегда кому-то нравятся, а кому-то не нравятся, особенно, коллегам по профессии. Но Валерия эти идеи все время одолевают – и значит, он жив, не только по факту, но и по сути.
Я скажу сугубо личную вещь, потому что интернет сегодня не стыдится интимных вещей: мы с Валерием долгое время встречались наедине, выпивали, делились мыслями, разговаривали часами. Сегодня – отчасти в связи с пандемией, отчасти потому что юбилеи, видимо, мешают активной дружбе, – мы это делаем редко. Поэтому я очень рад сегодня, что имею возможность сказать Валерию, что я его люблю, что я им восхищаюсь, и во многом и часто ему завидую.
В общем, если бы это был тост, особенно, грузинский, я бы закончил его так: «За Валерия Фокина, человека и режиссера!»