Буквально в трехстах метрах друг от друга в центре Лондона вышли две великолепные постановки по пьесам недавно ушедшего из жизни американского драматурга Эдварда Олби. Корреспондент ТЕАТРА. — о том, как они воспринимаются в сегодняшнем Вест-Энде.
Есть ощущение, что эти две постановки (не зависимые друг от друга ) — как бы мини-ретроспектива творчества этого современного классика. Пьесу «Кто боится Вирджинии Вулф?» (1962), прошедшую в Harold Pinter Theatre, и пьесу «Коза, или Кто такая Сильвия?» (2000), поставленную в Haymarket Theatre, разделяют 40 лет, но стоит увидеть их именно вместе, чтобы почувствовать «тему» Олби, которой он остался за эти годы верен. Эта тема — смешение человеческого и звериного в современном индивиде, способы подавления и открытия своих внутренних желаний, превосходства, исследования непозволительного, и сосуществование «животного в себе» и всевидящего острого интеллекта, внимательного к мелочам. Здесь будет интересно вспомнить, что в 1965 году на пьесу Гарольда Пинтера «Возвращение домой» набросились критики с обвинениями в изображении «звериного логова» вместо современной лондонской семьи.
Но разве Джордж и Марта из «Кто боится Вирджинии Вулф» — это не лев и львица, кусающие друг друга исподтишка в самые уязвимые места? Разве они не тигр с тигрицей, играючи, затаптывающие молодое племя — Ника и Хани? Звериную же тему в одной из последних пьес — «Коза, или кто такая Сильвия?» Олби и скрывать не стал — в ней с великолепным чувством юмора обсуждается вопрос, что значит для человека влюбиться в животное, и результатом открытия этой новой истины стало стремительное увеличение доли «озверина» в поведении всех членов семьи известного архитектора Мартина, виновника этого «торжества». При этом для Олби важно не уйти в абсурд, его разбор персонажей психологичен и правдоподобен, драматургу важно обнаружить под шелухой интеллектуализма его героев (в обоих пьесах — перед нами представители либерального среднего класса Америки) те травмы и желания, которые задавлены годами и могут выйти на поверхность либо под влиянием алкоголя, либо в выходящей за пределы обыденного ситуации.
Героям обеих пьес Олби при этом предельно важны те словесные формы, в которых они существуют — они постоянно поправляют друг друга, как бы соревнуясь во владении языком — ведь именно язык — отражение тех тысячелетий культуры, которая и сделала их теми, кем они являются. Герои Олби все основательнее превращают в вулканическую лаву субстанции, из которых «замешан» человек, но при этом по-детски цепляются за последнюю соломинку своей культурности — язык. Но язык становится для них и оружием — бьющим острее лазерной иглы, спускающимся до вульгарности, проникающим в интимные уголки, растравляющим закрытые раны. Пьесы Олби — это человеческие войны в пространстве отдельно взятой «обычной» семьи, ведущиеся на уровне языка и тех бессловесных бездн, которые прячутся за ними, которым слова помогают всплыть на поверхность, как давно утонувшим Атлантидам. Несомненно, пьесы Эдварда Олби — это кладезь для актера, особенно для англоязычного (так как игры с языком не всегда понятны в переводе). И обе лондонские постановки дали возможность зрителю увидеть выдающиеся актерские работы. Режиссер Джеймс Макдональд выбрал для «Кто боится Вирджинии Вулф» актерский квартет Имельды Стонтон (Марта), Конлета Хилла (Джордж), Люка Трэдэвея (Ник) и Имоджин Путс (Хани). Имельда Стонтон с обширнейшим театральным багажом известна российскому зрителю как «розовая дама со стальным стержнем» Долорес Амбридж из серий о Гарри Поттере, Конлет Хилл играл в нескольких постановках Национального театра по русской драматургии (Лопахин в «Вишневом саде» в 2011 году), но широкому зрителю известен по роли Вариса из первого сезона «Игры престолов». Люк Трэдэвей запомнился как главный герой в хите Вест-Энда «Загадочное ночное убийство собаки», а Имоджин Путс — молодая звезда английского современного кино, сыгравшая в фильмах «Грязь», «Джейн Эйр», «Зеленая комната».
Своей достаточно консервативной сценографией (квартира Джорджа и Марты с разбросанными книжками, одеждой, барной стойкой, столиком и креслами) спектакль мало отличается от других английских «салонных» спектаклей, но то, на какие вершины он выводит актерскую игру, делает его уникальным достижением нынешнего театрального сезона (включая программу Theatre HD, в рамках которой трансляции спектакля начались уже в российских городах). Этот спектакль — выверенный до каждой ноты квартет, в котором важны все его участники, каждый актер вносит отдельные краски в палитру. Стонтон и Хилл играют Джорджа и Марту (университетского преподавателя истории и его жену) совсем не в духе уставшей от очередной вечеринки богемной пары а-ля Ричард Бертон и Элизабет Тейлор. Для них этот вечер — последний и главный бой, в котором надо «дойти до самой сути», довести своего партнера до края, чтобы посмотреть, упадет ли тот в черную пропасть или останется жить до следующего подобного вечера. В этом бою молодая пара гостей (новый преподаватель биологии и его жена) для них одновременно и мальчик с девочкой, и защита от своих же собственных страхов, и пугающие их проекции самих же себя, и обоюдоострое оружие, которым они колют друг друга. Марта Имельды Стонтон — плотная, невысокого роста, с крупной, не совсем пропорциональной головой, и красивой прической. Стонтон показывает ее калейдоскопические превращения во все возможные ипостаси женщины: от капризной и вульгарной жены профессора до ностальгирующей по собственной молодости и открыто желающей молодого гостя кокетки в возрасте, к ненавидящей себя и мечтающей о сыне несостоявшейся матери, до нежной дочки своего отца и маленькой плачущей девочки в обьятиях своего мужа, которая наконец-то признается: «Это я, я, боюсь Вирджинии Вулф…»
Стонтон два раза за пьесу меняет одежду, но эти внешние изменения — лишь незначительный процент тех стремительных метаморфоз своей героини, которые актрисе удается показать за невероятно плотные и стремительные три с половиной часа спектакля. Джордж в исполнении Хилла при этом как бы является ее отражением, ее постоянным альтер-эго, тенью, чутким партнером — уже лысеющий и полноватый, он уходит в тень, а иногда и физически выходит из комнаты, когда Марта заполняет собой все пространство, он позволяет ей соблазнять Ника, подчеркнуто зачитываясь «Закатом Европы» Шпенглера, но он принимает от жены эстафетную палочку издевательств, заново принимаясь за молодых гостей, и он заставляет уже казалось бы «потухшую» Марту вспомнить оброненное ею упоминание сына и довести и эту игру до конца — теперь уже он управляет ее словами, он ведет жену, как марионетку, и именно он принимает ее в свои объятья, когда она, бессильно и опустошенно, плачет на полу, прижавшись к нему. Ник в исполнении Трэдэвея и Хани Имоджин Путс — это привлекательная, красивая пара, которая на деле раскрывает перед зрителем свои «черные дыры», которые в будущем могут повлечь такие же психологические войны, что ведутся между Мартой и Джорджем. Стройный, затянутый в костюм с иголочки Трэдевей замечателен в своей самоуверенности и одномерности, в прорывающейся искренности слабого мальчика и уже накопившемся умении двигаться по этой жизни с умом. А одетая в аляповатое желтое платье Путс вносит искринку глупости, сумасшествия и сумасбродства, напоминая капризную кошку, которую тянет танцевать в стиле Исадоры Дункан, и которая с трудом понимает, когда о ней идет речь.
Тем не менее, она выпускает свои коготки, настаивая на прихотях, прерывая и мужа, и Джорджа с Мартой, и с удовольствием наблюдая над звериной игрой этого вечера, интеллектуально не понятной ей, но неимоверно привлекательной. И за всем этим сумасшествием игр с самими собой в течение всей постановки присутствует вырисованный Олби призрак — сын Марты и Джорджи, который отражается и в фиктивной беременности Хани, у которой, возможно, тоже не будет детей. Среди обычных диванов, ковров, книг, стен современной квартиры актеры играют человеческую драму сродни древнегреческой. Драму, в которой червь пустоты, копошащийся в каждом из героев и пока разъедающий их только в виде бесконечно потребляемого алкоголя, когда-нибудь сгложет их без остатка так, что на их месте не будет людей, а останутся только косточки трех поросят из песенки, на мотив которой Марта и придумала свою «Кто боится Вирджинии Вулф?»
В пьесе «Коза, или Кто такая Сильвия?» Олби, несмотря на кажущуюся ироничность, игривость сюжета пьесы, опять удается довести отношения в современной семье до уровня «Федры» Еврипида или «Орестеи» Эсхила. И здесь тоже вспоминается Пинтер — режиссер Иан Риксон в 2011 году поставил в Вэст-Энде «Предательство», раскручивая распад семьи от конца к истокам. «Коза» — пьеса про подобный распад и про схожую измену, но на этот раз третьим лишним становится животное, и потому распад происходит более стремительно — всего лишь за один день. Прошлое семейной пары Стиви (Софи Оконедо) и Мартина (Дэмьен Льюис) не слишком глубоко разбирается драматургом — для его драматургической цели важно показать, что у них все было идеально (никто из них даже не изменял друг другу) вплоть до дня разоблачения новой влюбленности Мартина. И то, что сообщает жене в письме их друг Росс (Джейсон Хьюз), совершенно не приемлемо, сродни отцеубийству в «Царе Эдипе» или мужеубийству в «Агамемноне». И с этой невозможностью в близком человеке — отце и муже (тихом, рассеянном, добром, таком привычном) пытаются справиться его сын и жена. Сцена объяснения Стиви и Мартина — самая важная и основная в этой пьесе, начало — это скорее заявление исходных обстоятельств, конец — это подведение итогов, попытка сложить разбитые кусочки (вся квартира к тому времени превращается в разрушенные баррикады). Льюис и Оконедо ведут ее мастерски, стремительно, постоянно прислушиваясь к партнеру по сцене, в то время как их персонажи, наоборот, отказываются услышать друг друга. Несмотря на зреющее подспудно «звериное», пьеса пропитана тонким юмором, она напоминает интеллектуальный парадокс. Олби постоянно показывает зрителю несколько уровней соблюдения или разрушения форм, навязанных человеку культурой — ошибки в словах (Мартин поправляет членов своей семьи, если употреблено не то словосочетание, и радуется правильному), физическое уничтожение мебели, гомосексуальные интересы сына Билли (Арчи Мадекве), предательство друга Росса (стоило или не стоило ему писать такое письмо), привязанности к животным упоминаемых людей из группы психологической поддержки, и, наконец, сама влюбленность Мартина — именно она становится той последней каплей, что разрушает эту семью.
Льюис и Оконедо идут к этой пропасти постепенно, показывая, как их герои не хотят туда спускаться и цепляются за каждую соломинку, чтобы вспомнить свое партнерство, дружбу, сексуальную близость, родительские обязанности. Но «звериное», темное, неизвестное берет вверх в обоих. Мартин Дэмьена Льюиса, мягкий рыжеволосый человек в очках, который вдруг оказывается сильнее всех, упрямо и стойко вспоминает то просветление, которое испытал среди травы, садов, созревших фруктов и желтеющих осенних листьев, и не может отказаться от козы по имени Сильвия, которая дает ему счастье единения с новым собой, о котором он еще ничего не знает. Стиви Софи Оконедо тоже не удерживается от своей неженской ревности, животного желания отомстить обидчице, сопернице, которую можно любить наравне с ней — и после мучительного объяснения с Мартином она, разбив и разломав все в их квартире, уничтожает и источник ссоры — животное, зная при этом, что это будет окончательным концом их семьи, еще день назад бывшей идеальной. Современному зрителю нужны такие встряски, такие соприкосновения с темным началом в современном человеке, так как мир одновременно и задавливает нас новыми культурными цепями, и обрастает таким излишеством культурных кодов, что начинает сбоить, делая возможным то, что до этого казалось лишь неуместной фантазией. Особенно поразительно увидеть эти спектакли в лондонском Вест-Энде, где до сих пор сохраняется тренд отдыха от реальности, получения удовольствия. Две новые постановки по Эдварду Олби препарируют современного человека — и даже если зритель смеется на протяжении обоих спектаклей, уходит он уже не прежним, а пережившим катарсис. Так, благодаря Олби, античные страсти вторгаются в жизнь современного Лондона.