© Алексей Бычков
Константин Кейхель поставил в Воронежском Камерном театре спектакль по роману Олдоса Хаксли. “Безмолвной весной” танцевальная труппа Камерного открыла свой второй сезон. Проект, придуманный главным режиссером театра Михаилом Бычковым, набирает обороты.
Как создать современный танец (и труппу, и публику) в городе, где его никогда не было, не знает никто, единственно верного рецепта успеха нет – все уже прославившиеся авторы шли своими путями. Бычков просто подумал, что если чего-то хорошего в городе нет – значит, надо, чтобы это появилось. Он не стал искать возможного худрука для новой компании, решив приглашать разных хореографов на отдельные постановки.
Год назад был объявлен кастинг. В театр пришли и балетные люди, и гимнасты, и народ, увлекавшийся бальными танцами. Так возникла труппа из десяти человек, и в первом сезоне выпустила две премьеры. Сначала “Apples&Pies. Ностальгия” в постановке Софьи Гайдуковой и Константина Матулевского, затем “Мы” в постановке Ольги Васильевой. Сюжеты авторы обоих спектаклей взяли из большой литературы: Гайдукова и Матулевский разбирались с “Антоновскими яблоками” Бунина и с пародией на этот рассказ, созданной Куприным (”Пироги с груздями”), а Васильева превратила в танец роман Евгения Замятина. Константин Кейхель, которого Бычков пригласил на постановку в этот раз, заинтересовался романом Олдоса Хаксли “Обезьяна и сущность”.
Выпускник Челябинского педагогического университета, окончивший магистратуру в петербургской Академии русского балета имени Вагановой и ныне работающий в академии танца Бориса Эйфмана, ставит спектакли на грани современного танца и балета. Возможно, именно его “нерадикализм” работает на успех его спектакля, поставленного в Воронеже. По сравнению со старой классикой – да, безусловно, новая пластика. Но ровно настолько новая, чтобы не испугать народ.
Правда, народ может испугаться сюжета – в балет привычно идут за забвением тягот мира, а тут вам – мир после атомной войны и герой в костюме химзащиты. Но тут Кейхеля защищает Бычков – драматическая труппа Воронежского Камерного, тщательно подобранная и успешная, приучила публику к серьезным разговорам без развлекалочки. А разговоры о глобальной войне и ее последствиях, еще в начале нашего века казавшиеся архаичными, сейчас снова весьма актуальны – вы только новости посмотрите, хоть в телевизоре, хоть в сети. Вот на этот общий снова заболевший нерв и отвечает Кейхель своим спектаклем.
Итак, безмолвная весна. Птицы не поют, деревья не растут, исследователи в защитных комбинезонах озираются на пустой сцене, что-то невидимое подбирают с пола, рассматривают. Вот эта выжженная Земля, где человечество осталось в неприкосновенности только в Новой Зеландии – и оттуда затем отправилась экспедиция на зараженные материки – она реальность или фантазия в этой истории? Потому что на сцене есть не только пласт XXII века, где идут эти самые исследователи – есть и пласт века ХХ-го, где некий сценарист за пишущей машинкой сочиняет сценарий фильма-антиутопии. В его реальности – бодрые танцы мужчин и женщин (кто-то явно клерк, а кто-то горничная – при этом настолько кокетливая, что неясно, ее наряд – дань профессии или ролевой игре). Также в его реальности – обрывки кинохроники, транслирующейся на задник-экран: там клубится атомный гриб. Танцы мужчин мгновенно превращаются в выяснение отношений – кто сильнее, агрессия растет – и вот в глазах героя, сочиняющего текст о постатомной реальности, все человечество оказывается беснующимся в смирительных рубашках. Так Кейхель переводит в танец простую мысль о всеобщем сумасшествии, что неминуемо приведет к беде. Прием вполне эффектный, но, к сожалению, не новый – человечество в психушку кто только не отправлял.
“Вторая”, придуманная сценаристом, реальность, потихоньку вытесняет реальность “первую” – с течением спектакля на сцене все меньше пишущего автора, зато все более широко представлен постатомный мир. Его населяет племя, поклоняющееся дьяволу и именно это племя захватывает одного из исследователей. Кейхель весьма грамотно выстраивает сцену обряда массового зачатия (проще говоря, групповухи) – хореографу удается пройти по краю, и сцена не становится ни смешной (как если бы из оргии был удален момент эротического возбуждения, история рассказывалась бы языком отстраненной гимнастики) ни пошлой (как если бы эротическое возбуждение было бы расписано подробными яркими красками). Сцена получилась правильно страшной – и это, собственно, один из лучших моментов спектакля.
Среди других удачных сцен – нервная лирика свидания героя и постатомной аборигенки и саркастический выход “вождя” племени в танго; и в том и в другом случае придуманные Кейхелем движения внятно прорисовывают характеры персонажей. Спектакль в целом получился искренним, исполненным с величайшим энтузиазмом и верой в свое дело. Музыка, созданная Константином Чистяковым специально для этой постановки, ясно прочерчивает и безумие пред-атомновоенного мира и жуть мира послевоенного. Для того, чтобы стать событием в масштабах страны, “Безмолвной весне” не хватает бескомпромиссности – в пластике Константин Кейхель ориентируется на Бориса Эйфмана и Иржи Килиана, людей великих, но сделавших себя еще в ХХ веке и уже “усвоенных” публикой. Но для труппы, что только приманивает к себе народ незнакомого с современным танцем города, это отличное начало.
Платоновский фестиваль, ставший одним из трех главных театральных фестивалей России, регулярно включает в свои программы гастроли первоклассных европейских танцтрупп, и в зале оперного театра в дни таких гастролей не сыщешь свободного места. Теперь воронежцам надо только поверить, что театр и в родном городе может выйти на этот же уровень, – и пойти вместе с ним по этой долгой и важной дороге.