Евгения Шерменева: как все начиналось
В 2000 году в самом начале марта я ушла из очень любимого мною Театра п/р Олега Табакова в неизвестность, в новую жизнь. Этот год был полон крутых поворотов, потому что через три месяца я была на похоронах Олега Ефремова во МХАТе, и там началась моя новая работа в театре.
<
Такие вот две разные привязанности у меня были: ефремовский МХАТ и подвал на Чаплыгина. И когда летом 2000 года, уже работая у Валерия Фокина в первой своей международной программе (готовилась экспериментальная программа Театральной олимпиады 2001 года), я услышала от Олега Павловича предложение пойти с ним во МХАТ, я отказалась. Я поняла, что не смогу объединить в одно две свои любви — они были слишком разные. Одна — про товарищество, честность профессии, сохранение традиций, верность принципам. Другая — про молодость, дружбу, легкость таланта, свет и солнце в подвале. Это все не объединялось ни в моей голове, ни в моем сердце. И я знала, что, несмотря на 16-летнее руководство Школой-студией МХАТ, сам МХАТ, его ежедневная жизнь, люди, в нем работавшие, были далеки от интересов Табакова.
Первые два года для Табакова были огромным испытанием. После подвала в 100 мест, где всегда было битком зрителей, даже с опытом постоянных «гастролей» в Москве (то на Таганке, то в «Современнике») и региональных гастролей (от Саратова, где стояли очереди на вход, до Екатеринбурга с огромным залом драматического театра) тяжело было принять МХАТ в уставшем виде, с трагически уходящими звездами (Майорова, Шкаликов — ученики, работавшие с Ефремовым), с актерами, прошедшими с Ефремовым долголетний путь, с коллективом, привыкшим к определен-ному стилю работы.Поэтому с самого начала Олег Табаков стал приводить в театр тех надежных и преданных людей, кто уже был с ним в театре на Чистых прудах или в Школе-студии МХАТ. Одним из проверенных годами совместной работы сотрудников была финансовый директор и руководитель Фонда Олега Табакова Галина Борисовна Зыкалина. Эти первые два года она провела рядом с ним и во МХАТе. Вот ее небольшие, но очень точные воспоминания о том периоде и людях, вместе с Табаковым строивших новый театр.
Галина Зыкалина: «Его обаяние было выше женского»
Большую часть трудовой деятельности я занималась экономикой и финансами, но первым местом моей работы была библиотека. И тогда я, вчерашняя школьница, не понимала, как могут людей интересовать мемуары. Прошло немало лет, и вот теперь мне самой приходится обратиться к воспоминаниям 18-летней давности.
К началу 2000-х «Табакерка» была одним из самых успешных театров Москвы, она работала, как хорошо отлаженная машина, стабильно, четко, мы гордились, что к нам невозможно достать билеты, уже от метро спрашивали, нет ли лишнего билетика. У нас уже были громкие имена — Миронов, Безруков. Актерские и режиссерские успехи Машкова. Произошел даже прорыв на Малую сцену МХАТа, где с оглуши-тельным успехом шел наш спектакль «Смертельный номер». Театр постоянно ездил на гастроли, работал на выездных площадках других театров Москвы. В недавнем выпуске Московского театра под руководством Олега Табакова «История в тридцати сезонах» в сезоне 1999/2000 годов я насчитала 16 (!) гастролей. Но зал на 100 мест на Чаплыгина не давал возможности развернуться ни в творческом, ни в финансовом отношении.В «Табакерке» было заведено, что ежедневно после спектакля администраторы оставляли в двери кабинета Табакова сведения о количестве и сумме проданных билетов. Таким образом, он всегда был осведомлен о доходности того или иного спектакля, о росте или спаде зрительского интереса.Хорошо помню, как в начале лета 2000 года, по обыкновению стремительно проходя по коридору, Табаков неожиданно спросил, когда он уже получит необходимые сведения. Наткнувшись на мой удивленный взгляд, нетерпеливо пояснил: по МХАТу, по МХАТу — состояние дел, цифры по доходности спектаклей, зарплате, по долгам, по затратам на ремонт и т. д.
Так состоялось мое «вхождение во МХАТ».Хозяйство досталось беспокойное — запутанные дела с недвижимостью, когда-то переданной московским правительством театру и театру же в результате так и не доставшейся; непростые отношения с арендаторами; автономное, излишне самостоятельное поведение билетной кассы; низкая занятость артистов и, как следствие, их блуждание по антрепризам, сериалам, собственным проектам; отсутствие хороших, кассовых спектаклей и, как следствие, хроническая нехватка собственных средств.
Табаков категорически отказался от существовавшей системы общепита, а там были люди, ну, очень серьезные. И у них были весьма основательные аргументы. Огромная благодарность за вовремя протянутую руку помощи и реальную поддержку Максиму Суханову и Александру Самойленко.
По сравнению с «Табакеркой», небольшим мобильным коллективом, во МХАТе все происходило неспешно, раздумчиво, любое общение было обременено многолетними воспоминаниями, обстоятельствами, рассуждениями. Если там (в подвале, как говорил Табаков) многое решалось на ходу, оперативно, то здесь для начала приходилось выслушивать многочисленные истории о жизни театра вообще и пребывании в нем того или иного сотрудника в частности. Понять это было нетрудно — в последние годы перед приходом Табакова мало кто кого выслушивал и уж тем более что-то решал. А сотрудникам, специалистам хотелось не просто высказаться, но и быть понятыми, хотелось заинтересовать, объяснить, хотелось перемен!
Пришлось знакомиться с объемами, структурой, коллективом, взаимоотношением служб, цехов, системой оплаты труда, состоянием ремонтных работ, да что говорить — просто знакомиться с людьми, со зданием и многочисленными помещениями МХАТа: закулисной частью, цехами, административными, творческими, финансовыми службами и т. д. Было видно, что многие просто соскучились по нормальной работе.
А еще запомнилось катастрофическое отсутствие денег. Не хватало ни на что. Любые планы, проекты, стремления — все упиралось в отсутствие средств. Иногда наступало отчаяние, казалось, тупик. Но вот парадокс. После общения с Табаковым, который фонтанировал идеями, планами, проектами, словно парил над безденежьем, повседневностью, бытом, щедро делился замыслами, все как-то вставало на свои места.
Конечно, было и глухое сопротивление. Но не вина людей, что в такое бездоходное и бесславное время они держались за МХАТ, многие проработали там большую часть жизни, приходилось слышать: я люблю этот театр, здесь моя жизнь, много могу сделать, денег здесь почти нет, но работать готовы, если будут платить. Редко кто заходил без рассказа о наболевшем. В общем, ждали перемен, но далеко не все готовы были принять новшества в репертуарной политике, объемы и темп, предложенные Табаковым.
Хорошо помню, как меня спросил кто-то из мхатовских работников: «А что, Табаков действительно хочет в сезоне ставить по пять спектаклей?» На что я ответила: «Что вы! Не пять, а много, много больше». Так в конечном счете и случилось.Одновременно с работой над спектаклями Табаков постоянно работал над возможностью дополнительного финансирования, встречался, договаривался, понимал, что помимо бюджетного финансирования и доходов от спектаклей к театру нужно было вызвать интерес со стороны деловых, общественных кругов. Он создал Попечительский совет театра и пригласил в него очень солидных людей — министра культуры Михаила Швыдкого, министра экономического развития и торговли Германа Грефа, давнего хорошего знакомого Игоря Найвальта, президента Балтийской строительной компании.
К заседанию готовились, подбирали цифры, составляли цветные диаграммы, готовили многочисленные таблицы, сведения о потребности в финансировании — в общем, готовились серьезно и основательно.
А надо сказать, что Табакову всегда присуще было эдакое бесконечно обаятельное мальчишество. И вот на первое заседание Попечительского совета всем участникам преподнесли по увесистому куску сала! И собрание серьезных, сверхделовых, важных людей стало просто встречей доброжелательно и по-деловому настроенных единомышленников.Есть такое высказывание Михаила Жванецкого об Аркадии Райкине: «Его обаяние было выше женского, чего не бывает». С уверенностью скажу это и о Табакове. И мне бесконечно грустно, что никогда больше не услышу его бодрого: «Здорово, милый! Как ты?»