Фото предоставлено театром
В Национальном драматическом театре Литвы вышли чеховские “Три сестры” в постановке Яны Росс. Корреспондент Театра. побывал на премьере в Вильнюсе.
Обращаясь к «Трем сестрам», Яна Росс радикально перекроила пьесу, вырвала из уютного ХIХ века, отправила в XXI — на военную базу где-то на краю земли. И край здесь — понятие не географическое, скорее знаковое и смысловое. Привычная чеховская интонация в спектакле утратила безмятежность. В режиссерских размышлениях о трагической ответственности детей за поступки отцов нет сострадания ни к отцам, ни к детям. Росс строит спектакль из элементов современной истории, понятной зрителям. В обновленном чеховском пространстве вместо духового оркестра звучит иная музыка — здесь поют Высоцкого как привет из далекого московского детства.
То ли генерал Прозоров так и не успел обустроить быт, а может, по другой причине, но привычного уютного дома в пространстве этого спектакля нет. Жизнь стянута к огромному ангару, выстроенному талантливой Симоной Бекшайте. Здесь и офицерская столовая, и клуб. Элементы неустроенного быта способствуют откровенному стилистическому снижению пьесы, к чему и стремится режиссер. Чеховские герои наконец перестали быть идеальными и стали реальными. Они едят и пьют из пластиковой посуды, еще один знак нынешнего времени, а отсутствие общего именинного застолья лишь подчеркивает индивидуальную свободу. Когда на транспортере выезжает огромный торт и коробки с подарками, а потом чемоданы и тюки, и все это увеличенное, в режиме реального времени проецируется на огромной экран — это тоже знак, но уже времени театрального.
В системе отношений с пьесой режиссер делает несколько важных наблюдений, в том числе и лингвистических. Офицеры в спектакле — представители разных держав Североатлантического альянса — американец, поляк, немец, литовцы. Их разноязыкая, нуждающаяся в переводе на литовский речь, всегда понятна сестрам и Андрею. Не всегда понимая друг друга, офицерское сообщество подменяет диалог игрой, для которой не нужны слова. Игра сближает, делает откровеннее, превращает будни в импровизированные праздники, которые не могут нарушить ни взрывы, ни привычный аккомпанемент канонады. В антракте, когда на экране появится пожар, интерес к нему проявит только публика. Герои «Трех сестер» давно привыкли к катаклизмам. На смену одной катастрофе завтра придет другая. Здесь все рядом — война и праздник, всё временно и ненадежно. Когда же Чебутыкин скажет, что выйдя на пенсию, приедет сюда доживать, у этой случайной чеховской фразы появится глубокий смысл.
Подчеркивая, что «Три сестры» — литовский текст, а не вольное перенесение в литовский контекст, Яна Росс «приращивает» биографии сестер к новому месту обитания. В чеховскую пьесу органично вписываются новые персонажи — жена Вершинского (фамилии героев тут переиначены в соответствии с их новыми национальностями), его теща. Бывший музработник Маша, центр зрительского притяжения спектакля, потихоньку спивается. Ирина работает поваром, Ольга, как и положено, — учительницей. Им не нужен финальный монолог, про труд они и так все знают. Все трое, давно уже не милые барышни, а покареженные жизнью рефлексирующие женщины, не вмещаются в общепринятые рамки. Трагическая клоунесса и гаерша, Маша Риманте Валюкайте — существо взрывоопасное. Умная, красивая, циничная, она то бросается в жизнь с головой, то незаметно исчезает, освобождая от своего присутствия пространство сцены. Ее обывательские выходки заканчиваются клоунадой, из которой складывается невеселая фабула ее бытия. Она настолько свободна, что мгновенно выплескивает свои обиды, устраивая, как в детстве, драку с младшей сестрой. Ее история с Вершинским, не умным, многословным, болтливым, заканчивается не слезами, а кровавым поцелуем, злым выплеском всего, что накопилось. Шальная схватка двух замужних женщин, Маши и вечно беременной женой Андрея, из-за брошенного сестрой свадебного букета, заменит слова о светлом будущем.
Реалистичность в спектакле переплетается с театральностью, кадры кинохроники соседствуют с проекцией происходящего на экран. Видеоряд спектакля, сделанный Альгирдасом Градаускасом, укрупняет сюжет, наполняя его символами и метафорами. В начале каждого из двух действий он повествовательный, зачастую выполняет роль фона. К финалу оптика происходящего меняется. Экран становится дополнительной театральной площадкой, если режиссеру недостаточно театральной иллюзии. В финале первого акта случайно оставшиеся вдвоем: Теодор Кулыга с чужим ребенком и неприкаянная жена Вершинского — под бой курантов поздравят друг друга с новым годом, поцелуются и тихонько разойдутся. На сцене начнется фейерверк — его отблески появятся на экране, затухая, отразятся горящим кругом, превратятся в ноль, в zero.
Яна Росс отказывается от извечного российского матриархата, давая возможность Андрею и сестрам, а не Наташе (тут — местной литовской Номеде), отвечать за свою загубленную жизнь. В спектакле он, так и и не став профессором, играет, ест, размножается, толстеет. Его нравственное падение узнаваемо и понятно, обусловлено строем жизни и снижением интересов. Как и «училка» Ольга, серая пугливая мышка, по инерции воспитывающая давно выросших брата и сестер. Это она задергает Андрея до того, что женится на первой же смазливой девчонке, а ведь они с сестрами видели в нем тот спасательный плот, что увезет их в прекрасное далеко.
Яна Росс строит спектакль, обращая внимание на самые несущественные детали. Она не иллюстрирует гарнизонную жизнь, но выстраивает череду событий так, что законы здешнего бытия становятся осязаемыми. Она создает слаженный, бесперебойно работающий актерский ансамбль, где каждого хочется рассматривать. Она дает крупные актерские планы, выстраивает судьбы, а лица отражаются на экране. Возникает портрет поколения, которое не может ничего изменить ни в истории, ни в своей судьбе.
Вторым (или первым, последовательность здесь не главное) после Маши центром притяжения становится младшая сестра Ирина. Моника Бичюнайте играет уже не юную, а мудрая, без иллюзий, женщину. В этой версии пьесы своей искореженной жизнью она отвечает за прошлое и будущее, принимает на себя вину отца и смерть жениха. Из всех сестер только она и готова уехать — далеко, в неведомую Баварию, с нелюбимым человеком. В вечных трениках, деловая и озабоченная, Ирина в последний момент натянет на эти треники свадебное платье, которое так и не успеет до конца застегнуть. Вместо финального монолога она станцует свой танец отчаяния, и удет со сцены вместе с гостями на так и не случившейся свадьбе. А лицо барона Тузенбаха с пистолетом будет укрупняться на экране. Яна Росс не хочет бессмысленных многоточий — она заканчивает историю самоубийством героя. Может, это и жестокий финал, но допустимый. В чеховской пьесе жизнь барона тоже обрывается, пусть и на дуэли.