Текст этот очень личный и больше эмоциональный, чем аналитичный, поэтому пишу в «Блиц», а не в «Блог». В «Блог» год назад отличный текст про «Свияжск АРТель» написал коллега Нияз Игламов, рассказав в нём замечательную историю Свияжска, связанную с именами Сергия Радонежского, Ивана Грозного, а также двух несопоставимых по сути и очень по-разному значимых для истории России Львов – Толстого и Троцкого. Текст можно прочесть по ссылке – тем и хорошо интернет-издание, что можно не повторяться. А я вот хочу обойтись по большей репортажными описаниями и эмоциональными откликами. Сложно что-то анализировать, когда само пространство этого крошечного острова, омываемого пятью реками, магично и, соответственно, иррационально. Свияжск в полном смысле «зона», пространство живущее вопреки существующим законам, и потому для тех, кто оказывается здесь не «типа турист», а как деятель, сам Свияжск – закон, исток и цель всего.
Правда, театральным людям, которые приезжают на лабораторию «Свияжск АРТель», существующую с 2013 года, всё же полегче. Их тут встречают опытные сталкеры – основатели фонда «Живой город» и инициаторы лаборатории Инна Яркова, Диана Сафарова и Артем Силкин (еще и директор Свияжского музея-заповедника), а также приглашенный ими в качестве организатора-генератора художественно-лабораторного процесса, всей стране известный культуртрегер Олег Лоевский. Говорят, если едешь на остров впервые, стоит для надежности и безопасности постараться сразу по приезде увидеть как можно больше сталкеров. Это шутливая, конечно, рекомендация, но, обняв Яркову и Лоевского, и натянув на себя феноменальный мерч «Свияжск АРТели» – белую панаму, которая легким движением руки превращается в пять головных уборов: собственно панаму, ковбойскую и мушкетерскую шляпы, американскую бескозырку и фетровую шапку Арлекина (кстати, этот убор – сам по себе тест, и то, как и кто его надевает, снайперски человека характеризует), – я осмелела до такой степени, что даже отправилось в два часа ночи купаться в Щуке – одной из пяти рек, омывающих крохотный остров (600 м в ширину и 1500 в длину). В той самой Щуке, которая уже на следующий день превратилась в сцену для перформанса Ксении Перетрухиной.
Но еще до всяких перформансов мне – новобранцу на свияжской земле – пришлось осознать, что истинные хозяева здесь не местные светские жители, которых в данный момент на острове всего 245, и не монахи, точное число которых не известно, но, по предположению экскурсовода, в каждом из двух монастырей (мужском Успенском и женском Иоанно-Предтеченском) не превышает двадцати человек, а комары и пауки. Количество пауков размером с советский пятак на потолке в номерах гостиницы «Дом купца Каменева» напомнило о суровых испытаниях в форте Боярд. Членистоногие существа ведут оживленную жизнь – могут медленно со знанием дела спуститься прямо на вашу чашку утреннего чая или в ваш кроссовок, но к ним на удивление быстро привыкаешь. Чего не скажешь про комаров. Комары тут злые, огромные и кровожадные – настолько, что кому-то даже привиделся «Чужой» Ридли Скотта.
Вот всё это трем кандидатам в сталкеры – они же создатели эскизов, отбираемые Олегом Лоевским и прибывающие в Свияжск на целых две недели, – невозможно не учитывать. То есть, возможно, конечно, но смысла нет, как сказано было в спектакле «Лир» Богомолова. Зато постижение природы и сути острова дает возможность создавать новые смыслы и транслировать их зрителям. С этой задачей блестяще справилась Мария Алигожина – которая давно работает как художник и перформер, но вне театральной сферы. Так что для меня это имя было абсолютно новым – точнее, я его узнала из новости вот на этом сайте, которую сама же редактировала за пару недель до моего приезда в Свияжск. В новости, как многие, видимо, помнят, Маша заявляла как тему «Музей вещей», которые будут собраны у островитян и обретут таким образом вторую жизнь в разных локациях Свияжска (этакое развитие казанского проекта «Театр горожан» того «Живого города»).
Но вышло всё иначе. И это – идеальное доказательство того, что «домашние заготовки» на острове не работают. Они нужны, только чтобы убедить Лоевского, что тебе стоит дать попробовать договориться с зоной по имени «Свияжск». Маша нашла с ней общий язык, руководствуясь древней восточной мудростью: если за тобой идет убийца, резко разворачивайся и иди ему навстречу (современные психологи утверждают, что в 90 процентах из 100 убийца в этом случае действительно не нападает). Так вот: Маша решила устроить перформанс-оммаж – кому бы вы думали? Комарам-вампирам.
Таким образом «множество локаций», заявленное Машей изначально, превратилось в одну – недавно прибывший в Свияжск дебаркадер, который вдруг по непонятным причинам взял да и покосился (говорю же, что привычные законы тут не работают). Но не утонул, а принялся фокусничать с человеческим вестибулярным аппаратом. Эскиз «Форточка» для зрителей начинался с ИСС – есть такой психологический термин, который расшифровывается как «измененное состояние сознание». То есть, вы делали шаг с мостика на дебаркадер – и, словно персонажи спектакля Андрея Могучего «Пьяные» (для тех, кто не видел: спектакль играется на плоскости, наклоненной к залу под углом примерно 30 градусов), теряли ощущение почвы под ногами: кто бы мог подумать, что при минимальном наклоне плоскости человека начинает штормить так, что требуется всё время за что-то держаться и при этом перемешаться, расставив ноги шире плеч. Представляю, как уморительно люди на дебаркадере выглядели со стороны, с берега. Короче, всё, что вам показывали дальше, легко можно было принять за бред или сон.
Первая каюта моделирует круговорот вещей в природе «по-свияжски». Заходите и видите надпись на стене слева: «Открой форточку, душно!» Поворачиваетесь к стене напротив, видите форточку. Открываете её и читаете на раме: «Закрой, комары налетят». Тут можно зависнуть, потеряв счет времени – но строгие правила в буклете, напоминающем детскую книжку-малышку, отволят одному человеку на осмотр тотальной инсталляции (как Маша определила формат своего эскиза) 15 минут. Вторую каюту полностью занимает большой матрас на полу, на которой спит человек. Видимо из-за кроваво-красного тревожного цвета покрывала в первое мгновение кажется, что человек мертв – и вы рефлекторно отступаете назад, практически падая на идущих следом. На третье пространство можно только поглядеть с палубы сквозь стекло на двери с надписью «папула» – еще одна ниточка в детство: думаю, многие помнят, как какой-нибудь важный урок к радости двоечников вдруг прерывался вторжением школьной медсестры, пришедшей проверить реакцию Манту – папула пять, папула шесть, папула двенадцать рапортовала она на весь класс, измеряя красные пятна на руках школьников, а важная тетя из поликлиники делала пометки в своем журнале. Папулы у Маши Алигожиной выглядят жутковато – каждая являет собой нечто среднее между женской грудью и пауком, поскольку белые бугорки с красным центром прилеплены к стенам узкими белыми полосками.
В четвёртое пространство инсталляции надо подниматься по узкой лестнице. Там, на втором этаже в просторном зале обнаруживаются белые пенопластовые шарики, висящие под уклоном у полу. Хотя к этому моменту вы уже вообще не понимаете, кто/что под уклоном – вы, шарики или пол, но требуется напоследок сконцентрироваться, чтобы прочитать 13 признаков духовного пробуждения, написанные красной краской на трех окнах. 12 из них весьма типовые – про приятие мира, бескорыстную любовь и единение с природой – и даже как-то разочаровывают, но последний, тринадцатый, примиряет и гармонизирует весь предыдущий процесс: «Вас перестали кусать комары». Финал у Маши – утешительный: те, кто не пробудился и не одухотворился, могут облиться с головы до ног из флакончиков с антимоскитным средством, в большом количестве висящим на пожарном щитке.
Важное дополнение: на обсуждении Маша рассказала, что пенопластовые шарики она нашла на берегу, а потом выяснилось, что именно по траектории движения таких шариков изучают перемещение комаров при дожде и ветре. Если это не имеет никакого отношения к действительности, а является чистой воды мистификацией, то это еще и круче.
Если Машина визуальная история на дебаркадере обращена к природному ощущению Свияжска, к тому, что называется «чувствовать кожей» – в данном случае, и буквально, расчесывая комариные «папулы», то перформанс Ксении Перетрухиной взрезает вашу историческую память, активированную утренней подробной экскурсией. Тут надо сказать, что Инна Яркова ничуть не менее виртуозно, чем Лоевский работает с художниками, организует жизнь на острове профессиональных зрителей – тех, кого Лоевский на обсуждении именует «специально обученные люди». Графика такой плотности у меня не бывало даже на Петербургском культурном форуме. Зато к началу показов все 10 веков истории Свияжска – от языческих капищ древних булгар до Ивана Грозного, выстроившего здесь крепость-форпост для взятия Казани, которая по территории превосходила кремли Новгорода, Пскова и даже Москвы, и от Петровских реформ (для сравнения: при Петре Свияжск был одним из четырех крупных губернских центров с населением более 3000 человек, а в крошечный остров Свияжск превратился после заполнения Куйбышевского водохранилища в 1957 году) до Троцкого, устроившего здесь показательные расстрелы – так называемую децимацию (расстрел каждого десятого) и якобы установившего здесь памятник Иуде, – были плотно разложены по полочкам в моей голове.
Легенды и мистические истории не оставляли Свияжск и в новейшее время. Самая мощная из них – история фрески святого Христофора, римского красавца-легионера, который уверовал в Христа и попросил Бога обезобразить его, чтобы люди слушали его слова об истине, а не любовались его лицом. Чаще Христофора изображали псоглавцем, но в Успенском соборе Свияжска сохранился редкий вариант святого с головой лошади, культового для Татарстана животного. Фреска неведомым образом сохранилась до наших дней, пережив 10 лет ГУЛАГа (сталинский концлагерь располагался на территории Успенского монастыря с 1937 по 1948), а потом 40 лет психушки, которая открылась здесь после смерти Сталина и просуществовала до 1993 года. Да и до советских времен изображение должно было погибнуть многократно – начиная с XVII века зооморфные иконы беспощадно что называется «записывались» – то есть, на месте звериной головы писалась человечья. Всё это я, благодаря Инне Ярковой, успела узнать и увидеть в первой половине дня, так что на эскиз команды «Театр взаимных действий» в составе Ксении Перетрухиной, Алексея Лобанова, Александры Мун и Шифры Каждан на берег реки Щуки я отправлялась с ощущением, что свияжский «воздух истории» имеет плотность воды, и ты не идешь, а выгребаешь руками пространство для каждого следующего шага.
Стулья были расставлены прямо вдоль воды. Как только все расселись, заиграла музыка Нино Роты, и из-за выступа слева показалась лодка, влекомая человеком с головой коня (кому не повезло, как мне, посетить экскурсию, случилось узнать несколько вариантов жития Христофора во время обсуждения эскиза от самого Артема Силкина, которого Лоевский вызвал «к доске» для ответа на вопрос из зала про голову коня). В лодке между тем разыгрывалась пантомима: Ксения и Шифра с набеленными лицами и в черных трико с нарисованными на них костями (такие клоуны на грани двух миров) совершают череду простых, но символически точных действий с предметами, демонстрируя историю в картинках. Сначала выдирали с корнем ветки и бросали их в воду, потом доставали круглые хлебы и втыкали в них кресты, затем демонстрировали разбойничьи вилы, после на столе появлялись крупные картофелины – а от Петра история на этом корабле сразу перемахивала в XX век: кресты сбрасывались в воду, на расчищенном столе два красноармейца в буденовках играли в шашки, цитируя легендарный фильм братьев Васильевых, но игральные шашки сменялись боевыми, а потом и военные гимнастерки исчезали под арестантскими робами – и с воды доносился глухой стук арестантской металлической ложки об арестантскую миску, активируя в памяти все знания о событиях, которые никакое кино не переплюнет. Робы уступали место ватникам – скудной одёжке выселенных сюда из столичных городов «обрубков» (героев войны) и других неблаговидных и неблаговидных граждан, которым предписана принудительная психиатрическая «помощь». А потом, качнувшись влево, жизнь, как водится, снова качнулась вправо: из каких-то закромов Ксюша и Шифра снова доставали хлебы и устанавливали на них кресты…
На видео – фрагмент эскиза «И театр плывёт…» Театра взаимных действий © Жанна Зарецкая
Ксения уверяет, что форму придумала Саша Мун как альтернативу расплодившимся до неприличия бродилкам. Вот, мол, сказала Саша, обычно люди ходят с одного места на другое, а хорошо бы сделать так, чтобы люди сидели на одном месте, а искусство плыло мимо них. А дальше вступила в силу тема Ксении – ее глубоко личные отношения с трагической отечественной историей, которыми (отношениями) она отважно поделилась с публикой на обсуждении. «Я не могу все время жить с сознанием страшного прошлого, я не хочу больше в нем копаться и узнавать всё новые чудовищные подробности – я чувствую себя ребенком, у которого папа в тюрьме, а мама алкоголичка, а ребенок не может все время об этом думать, он хочет жить и радоваться жизни, как другие дети». Тогда, на острове, мне показалось, что эта история не про меня совершенно – мне наоборот всегда хотелось знать, как все это было, в подробностях, и я взахлеб читала и Гинзбург, и Жженова, и Шаламова – и мне было мало, оставались пробелы, требующие заполнения. Но этот плывущий мимо меня и скрывающийся за поворотом корабль клоунов-мертвецов с утрамбованной в нем историей Российской империи от истоков до наших дней, вдруг (в который раз я уже употребляю в тексте это очень характерное для данной конкретной лаборатории слово) стало отстранением – той необходимой, завершающей частью ритуала памяти, без которого чувственный опыт не становится знанием, не позволяет действовать внятно и осмысленно, без покаянных воплей и другого рода истерик. «Театр взаимных действий» и его «корабль дураков» предъявил театр как работу – простые действия на преодоление той части/силы исторической памяти, которая разрушает.
Перформанс «И театр плывет…» продолжительностью менее получаса буквально поменял оптику. Появился, условно говоря, «взгляд с воды» на дурную бесконечность отечественной истории: вся туристическая суета словно бы отдалилась, а театральная подлинность (не игра и даже не реальность, а именно подлинность) спровоцировала мысли и переживания, с которыми уже больше недели невозможно расстаться.
В этом смысле «Рыбацкие байки» Данила Чащина, чей жанр определен в буклете как театральный эскиз оказались самыми уязвимыми именно по причине вычурной театральности. Получив от организаторов самое козырное время – 19.00, Чащин вынужден был соревноваться за внимание публики с умопомрачительными закатами, а если еще точнее, оказался между Сциллой и Харибдой. Потому что вторым центром притяжения для зрительских глаз стал местный гончар, настоящий рыбак, приглашенный в эскиз, чтобы в режиме реального времени варить уху. Переиграть гончара и закаты у двух Дмитрия Разумова и Александра Фельдмана, старательно изображавших рыбаков, не было шансов. Но тут важно, что Данил проявил себя человеком, способным держать удар и бороться до конца. На втором показе день спустя (по традиции показы проходят два дня подряд абсолютно симметрично) актерство превратилось в открытый прием, а в числе зрителей появилась приглашенная режиссером вполне замечательная личность – Павел Тиняев, обитатель близлежащего поселка Васильево, который как раз во второй день лаборатории, но в полдень, руководил тестовым спуском на воду гребной лодки Петровской эпохи, созданной им для спектакля Александра Маноцкова https://oteatre.info/manotskov-lodka/. Так вот после спектакля за поеданием ухи два настоящих (как оказалось) рыбака – Тиняев и всем нам знакомый Михаил Дурненков – разговорились о рыбах. Это не были байки, но, слушать их «базар», полный малопонятных мне названий и слов, оказалось так же интересно, как, например, наблюдать за часовщиком, который просто со знанием дела занимается своей работой. То есть, в целом в едином сюжете лаборатории опыт Чащина оказался весьма показательным и уж точно не бессмысленным.
В этом году «Свияжск АРТель» не ограничилась тремя показами. Был еще бонус, благодаря которому я испытала эмоции, соотносимые с переживаниями зрителей перформанса Марины Абрамович «Уста святого Фомы», которые в итоге ринулись на сцену и прервали действие, угрожающее здоровью и жизни перформера. Правда, с тем исключением, что я увидела перформеров, когда прерывать уже было нечего. Дело в том, что ранним утром 31 июля Ангелина Мигранова и Родион Сабиров – актеры, режиссеры, создатели казанского «Театра. Акт» – вышли из Казани, неся в стеклянном сосуде землю из исторического центра татарской столицы и отправились в Свияжск, чтобы, пройдя 70 километров, смешать эту землю со свияжской в местном «Саду размышлений», замечательной в своем роде локации с цитатами из Льва Толстого на дощечках, яблонями из Ясной Поляны и небольшой усадьбой в ограде. Перформанс назывался «Взаимообмен», поскольку днем раньше Алина и Родион привезли горсть свияжской земли в Казань – без особого напряжения, на электричке. Но вот Свияжск показался им местом, контакт с которым, по их признанию, надо заслужить.
Испытание молодые люди назначили себе сами – 18 часов пешего пути по трассе Казань – Свияжск без отдыха и еды с непрерывной трансляцией в сети и фотографированием через каждые пять километров, чтобы каждый наблюдатель мог убедиться, что всё без обмана. В 20.00 в саду я увидела людей, измотанных до полнейшего бессилия, не способных восстановить дыхание и сердцебиение, которые прямо на моих глазах переживали сильнейший физический стресс, который мог закончится чем угодно. То есть, весь день я понимала, что от Казани к Свияжску идут хорошо знакомые мне заочно ребята – и этот процесс представлялся мне эффектной прогулкой, но при встрече с ними я резко, своей дыхалкой ощутила, что значат эти 70 км быстрым шагом (они ведь хотели еще успеть к началу спектакля) применительно к конкретным людям. И это был уже мой мощнейший стресс – ключевое переживание в конце насыщенного позитивными эмоциями и событиями дня. Ощущение смертельной опасности для этих людей – хождения ими по канату без страховки – не давало покоя еще сутки, пока мы не встретились и не познакомились с Алиной Миграновой и Родионом Сабировым на прощальном ужине, и я не увидела в их глазах сумасшедший кураж, радость преодоления самих себя и жажду новых свершений, меняющих реальность. Словом, самым острым знанием-опытом-результатом этого свияжского вояжа стало для меня окончательная убежденность в том, что театр в наши безжалостные времена может быть только брошенным самим себе вызовом и реализованным жестким поступком, а остальное – это шоу.
P.S. Занятное дополнение из разряда «Этот день в истории». Как раз 12 августа 1918 года в Свияжске хоронили погибшего накануне в бою с белочехами под Казанью латышского стрелка Яна Юдина (Яниса Юдиньша). Троцкий произнес пафосную речь над его могильным памятником – и его фамилия, созвучная имени Иуда, породила легенду о памятнике Иуде, якобы установленном большевиками в Свияжске, которая до сих пор дебатируется. А 13 августа 1552 года – за полтора месяца до взятия Казани – в укрепленную крепость Свияжск, согласно сведениям Патриаршей летописи, прибыл Иван Грозный.