Я тут долгое время (лет десять) восхищалась финнами, которые в крошечном приграничном городке Иматра с населением около 20 тысяч человек выстроили театр с двумя сценами, который идеально работает как прокатная площадка. В Финляндии это вопрос политики – история об отношении государства к людям, о его стремлении обеспечить равные возможности всем гражданам независимо от места и образа жизни. И вот, оказавшись в конце нынешнего августа в татарском городе Буинске с тем же количеством обитателей, на лаборатории «Буинская Талия», я обнаружила тут не просто театр (с залом на 200 мест), но театр репертуарный и государственный: с постоянной труппой в 23 человека и коллективом почти в 80, республиканским финансированием и именами значимых отечественных режиссеров на афише.
В России профессиональные театры настолько малых городов, если таковые и появляются, частенько ютятся в клубах вместе с группами народной самодеятельности и делят с ними сцену. Есть, уникальный в этом смысле профессиональный театр в деревне Мотыгино с населением менее 6 тысяч. Но даже по сравнению с ним Буинский театр – это исключение практически из всех правил. Потому что он еще и национальный: спектакли здесь идут на татарском языке. С февраля 2002 года здесь поставлено более 60 спектаклей. А 30 сентября 2007 года результатом пятилетней работы группы энтузиастов стало создание Первого профессионального Буинского государственного драматического театра. И это уже точно никакая не госполитика, это – сюжет о роли личности в истории.
У человека, стоящего у истоков всех этих событий – внешность, темперамент и кураж флибустьера. Но при этом – мощнейший и исключительный в своем роде талант собирателя и созидателя. Ныне народный артист республики Татарстан и худрук-директор Буинского театра Раиль Садриев в лихие 90-е был, как водится, бизнесменом, потом четыре года преподавал философию в вузах Татарстана, а потом вдруг (не думаю, что тут есть какая-то другая логика, кроме глубокой внутренней потребности и отваги ей следовать) бросил всю свою несметную энергию на превращение родного ему Буинска в один из театральных центров России, а села Адав-Тулумбаево, которое даже на сайте театра обозначено как Родина (так, с большой буквы) Раиля, – в то, что принято называть «местом силы». И теперь есть в этом богатом татарском селе на 700 жителей дом культуры и гостевой дом, в который Раиль селит тех, кто приезжает в Буинск по театральным делам: на лабораторию, на конференцию, на круглый стол, на постановку, на фестиваль. Да, фестиваль тут тоже есть. Конечно, это фестиваль национальных театров, и само собой, он международный. Ну вот в 2019-м в его афише соседствовали Эстония, Иран, Швеция, Сербия, Украина, Молдова, Узбекистан – это кроме «наших» Якутии, Чувашии, Башкортостана и многих других. Фестиваль называется «Буа: пространство диалога». С названием города – отдельный анекдот. Буа – это название Буинска по-татарски. И, кажется, это единственный город от Москвы до самых до окарин, название которого столь сильно разнится на национальном и государственном языках. По местной легенде, изящное французское имя дала городу сама Екатерина, которая, проезжая с Потемкиным по здешним местам, прежде всего увидела густой лес (le bois), а за ним уже – селение. А вот имя того функционера, который придумал неуклюжий русский эквивалент, история не сохранила и поделом ему.
Но я ведь не про Буа/Буинск, а про удивительный гостевой дом, где, точно в Калабуховском доме, все снимают «первую обувь», оставляя чистыми ковры. А утром в верхней гостиной стол ломится от яств, которые вчера еще (а то и сегодня) росли или бегали. И в большом чайнике заварен вкуснейший чай с местными травами, и в графины на столе налит свежайший катык (тюркский густой кисломолочный напиток). И уже персонально по мере выхода гостей из спален к столу, каждому выносят горячее: кашу и блюдо из яиц (омлет или «глазунью»). Раиль Садриев называет такой рацион «натуральными завтраками». Обеды и ужины – не менее обильные и натуральные, но на них в разгар фестиваля или лаборатории набирается столько народу, что несколько столов накрывается в огромной зале этажом ниже, и тут уже полным ходом идет фестивальное общение: каждый может высказываться в пределах своего стола, а может взять микрофон и попробовать сказать что-то, что заставит всех (ну или большую часть) на некоторое время перестать жевать. Это такой особый челлендж – получается далеко не у всех, хотя люди все – на подбор. Случайных нет. «Общество театра» Раиль подбирает скрупулезно. Правда, тут у него есть помощники: люди, широко известные в театральных кругах – выдающиеся культуртрегеры Нияз Игламов и Александр Вислов. Их работу, конечно, трудно переоценить, но бесспорно, что они, в данном случае, приходят не на целину, а на чернозем. А на стенах гостевого дома еще и развешены помещенные в рамочки афоризмы житейской мудрости и цитаты из философов. И вот вроде бы всякому, кто земную жизнь прошел до половины, очевидно, что «нужно стремиться обгонять не других, а самого себя» или что «всё важное не бывает срочно», но в Буинске эти мудрости как-то особенно работают. Сначала как аттракцион: ходишь и глазеешь на стены. А потом вдруг обнаруживаешь, что автоматически отсеиваешь лишнее, суетное, достигаешь буквально медитативной концентрации – и как-то очень легко, без сбоев и намека на усталость успеваешь посмотреть и обсудить четыре эскиза за день, испытать массу позитивных эмоций и обрести единомышленников и даже друзей.
Вот пишу и думаю: зачем я так много рассказываю «не про искусство», что про собственно лабораторию «Буинская Талия» (одну из самых удачных на моей памяти) писать уже и места не остается? Да потому что весь этот режим, установленный все тем же Раилем, в данном случае срабатывает не как отвлечение от театрального процесса, не как нечто служебное, которое стопорит работу, а как собственно процесс. Бульон, в котором вываривается живое и перспективное театральное содержание (практически без отходов производства). Инкубатор со специальным благотворным микроклиматом, в котором оно вызревает.
Конечно, изумительный тандем Игламов – Вислов работает блестяще. Без их просветительских комментов ко всему, что происходит – к каждому эскизу, пьесе, к общей ситуации – лично мне удалось бы вычитать из происходящего гораздо меньше смыслов и общая картина такой цельности не обрела бы. Но все же навязать материал такому опытному режиссеру, как Александр Огарев – это утопия. А он вдруг возьми и выбери «Лысую певицу». Хотя «Буинская Талия» – это нечто вроде ненавязчивого жанрового предписания режиссерам: зритель тут – простой, незамысловатый, человеческие комедии ему – в самый раз, а драматургия абсурда – тяжелое испытание. Но текст мой, как указано в названии – про чудеса. Поэтому за первым «вдруг» немедленно последовало второе. Эскиз Огарева оказался нежной лирической комедией про людей, которые, будто дети, пытаются нащупать логику в окружающем мире и зацепиться на нее, чтобы не утонуть в этом самом абсурде. И вдруг обнаружилось, что Ионеско писал прямо-таки про эпоху гаджетов, которая сбила все налаженные ориентиры. И ситуация, когда люди, которые живут в одной квартире и спят в одной постели, оказываются абсолютно не знакомыми друг с другом, из зала не только не выглядит абсурдной, а воспринимается снайперски точной метафорой нашей реальности. И так – практически с каждым эпизодом, которые простроены Огаревым настолько подробно, что режиссуру хочется назвать партитурой. Но едва ли не больше, чем мастерство Огарева, потрясло мастерство молодых буинских артистов, которые отважно бросились за режиссером в его океан, и вдруг поплыли, легко и свободно до такой степени, что ирония и юмор заработали практически с первых минут, а местами – особенно в сценах с участием артиста Ришата Тухватулина – спектакль (эскизом эту цельную работу странно называть) оборачивался настоящей клоунадой в духе Полунина, но со словами Ионеско.
Да каждый из эскизов оказался хоть сколько-то да открытием. Чеховское «Предложение» обнаружило явные режиссерские способности у выдающегося артиста, недавнего лауреата «Золотой Маски» Камиля Тукаева. У него Ломов (Ильфир Султанов) оказался прекраснодушным русским интеллигентом, а Чубуков превратился в зажиточного татарина Ильдара Исмагиловича с политическими амбициями, но тоже человека замечательного, которого Раиль Садриев (артист с львиным темпераментом и кошачьей органикой) наделил своим пробойным обаянием. А уж все словесные бури молодой Анисы Ильдаровны (Айгуль Сагеева) обусловлены исключительно ее хозяйской жилкой – такую немедленно хватать да под венец. Но история у Камиля вышла не про то, как легко люди ссорятся из-за пустяков, а про то, как эти горячие соседи изо всех сил стараются друг друга не обидеть. Камиль даже признался, что в детстве, приезжая с матерью в ее родной Татарстан, пугался громогласных татар – ему-ребенку все время казалось, что они ругаются. А выяснялось, что они друг друга поздравляют, а то и вовсе объясняются в любви. Эскиз этот, родившийся из детских ощущений родного края, в котором так и не пришлось жить, вышел изумительно искренним и трогательным. И надо же так совпасть, чтобы именно он был показан в клубе в Адав-Тулумбаево (по традиции заведенной Раилем, один эскиз непременно должен пройти на его Родине), и появилась возможность распахнуть двери на природу и закончить спектакль на лужайке под яблонями и под гармонь, с шампанским и богатым свадебным угощением. И есть у Камиля идея – пока лишь намеченная, но вполне перспективная – добавить примету советской эпохи, когда артисты больших и малых театров без декораций и костюмов ездили с чтецкими программами по таким вот клубам. Поэтому начинается его эскиз с соответствующей мизансцены: артисты стоят перед пюпитрами и собираются просто прочесть Чехова, но стихия игры захлестывает – а дальше пюпитры уже только мешают, и чтобы они заработали, надо этот сюжет еще простроить.
Приглашенный из Калмыкии режиссер Баатр Колаев, у которого, как выяснилось, есть особый дар находить контакт с национальными театрами (в его биографии – руководство не только Калмыцким театром в Элисте, но и Хакасским национальным драматическим театром) сделал даже не эскиз, а зарисовку по пьесе «Американец», сочиненной век назад Каримом Тинчуриным, имя которого теперь носит не один татарский театр. Баатр Колаев отказался от всякого быта и посадил сюжет о молодом прохиндее, который воспользовался благоговением местных буржуа перед долларом, на жесткий ритм. На сцене – только табуретки и люди в спортивных костюмах, каждый из которых получает право один или несколько раз выйти на авансцену с монологом (вариант: диалоге, полилоге) или танцем. Это единственный эскиз, который игрался на татарском – и лишь благодаря Ниязу Игламову (еще и блистательному переводчику), севшему рядом, я могла понять немудреную суть сценок в этой комедии положений. Но в работе этой покорил вовсе не сюжет, а то, насколько мощно форма заявила о своей силе воздействия, о праве быть главным условием игры, заражать, заряжать, гипнотизировать, проявлять суть масок, даже если за недостатком в труппе актеров-мужчин, их роли приходится исполнять женщинам разного возраста. Конечно, и вопросов осталось некоторое количество. Например, будет ли эта форма насколько же заразительной не через 30, а через 50 минут действия. И я абсолютно уверена, что все эти маски должны обрести под собой современную суть, то есть, режиссеру стоит определить четкий адрес социальной иронии вплоть до портретных, возможно, узнаваний (как это было во времена Тинчурина). И хорошо бы понять, кто нынче тот американец, перед которым будет так неистово лебезить определенная прослойка татарского общества. Но то, что форма, предложенная режиссером Колаевым, сработает вне театральных сцен – в рок-клубе, на площади, etc., – бесспорно.
Эскиз Алессандры Джунтини по «Старшему сыну» убедил меня в том, в чем не убедил моих коллег. Вампилов безнадежно устарел в той интерпретации, которую предлагает фильм Виталия Мельникова. И единственная возможность ставить его сегодня – устроить мощные разборки с тем временем (и прекраснодушным, и насквозь фальшивым), и с образом мыслей тех людей. Решение Джунтини начать эскиз с презентации персонажей, устраивая им нечто вроде допроса, показалось мне умным и содержательным. Притом что в голосе невидимого допрашивающего легко было узнать голос режиссера с итальянским акцентом и расслышать ее позицию: я бы сравнила ее с ролью судьи из спектакля «С любимыми не расставайтесь» Галибина, которую играла Ольга Самошина – с огромным желанием и оправдать, и примирить, и оделить материнской заботой всех персонажей. Но сегодняшние герои, как выяснилось, не очень-то нуждаются в этом участии, и поэтому вампиловская история трещит по швам. Другое дело, что у Алессандры она «затрещала» не концептуально (что было бы очень интересно), а по-настоящему. Но тут стоит учесть, что на долю петербургского режиссера, ученицы Вениамина Фильштинского сложностей с исполнителями выпало еще больше, чем на долю ее коллеги из Калмыкии. Джунтини не хватило даже не актеров конкретного пола, а актеров в принципе, так что две роли (Васечки и Кудимова) играли натуральные школьники, а роль Бусыгина досталась дебютанту-непрофессионалу. Раиль Садриев иногда позволяет любителям пробовать себя на сцене и далеко не всегда это выглядит беспомощно. Но вот в данном случае для того, чтобы сросся хоть какой-то сюжет не достало именно профессии. И все же, несмотря на отсутствие цельности высказывания, слишком много точных мотивов реализовалось, чтобы считать эскиз неудачным. К примеру, стало очевидно, что права эта отчаянно одинокая и слегка безумная Макарская (Гульназ Гизатуллина) – не умеют мальчики Васечки любить: один эгоизм и амбиции. И впервые горячее сочувствие вызвал Кудимов (Айдар Сафин): не истукан в форме, а юноша бледный со взором горящим, какой погибнет в первой же горячей точке, куда сам и вызовется ехать, в первом же бою. И уж точно благодаря Алессандре стало очевидно: театр можно поздравить с новым отличным актером. Сарафанов – Вильнур Шайхутдинов исчерпывающе доказал, что подлинным идеалистам найдется место в любой эпохе, и всегда их муки и радости будут выглдяеть глубоко драматично и вызывать искреннее сочувствие.
А вот с сочувствием персонажам Ивана Вырыпаева из «Иранской конференции» (на следующий день вечером, после масштабной и представительной конференции по проблемам национальных театров и театров малых городов театральным гостям и экспертам показали предпремьеру спектакля Егора Чернышова по этой пьесе) оказалось сложнее. Практически каждому пришлось преодолевать вырыпаевскую демагогию и провокационные наезды модного драматурга на европейский гуманизм. И то, что многим это удалось – чудо само по себе (вообще уровень актеров – одно из самых сильных потрясений моей буинской экспедиции). Но главное чудо, как оказывается, было впереди. Почти перед финалом Раиль Садриев, встав за кафедру, чтобы произнести речь от лица известного датского дирижера, вдруг объявил, что никакой он не Паскуаль Андерсен, а что зовут его Раиль Садриев, и он хочет нам всем объяснить, почему ему важно, чтобы в его театре шел этот спектакль, и почему он вообще занялся театром. И тут выяснилось, что говорить с Вырыпаевым о Боге я не готова, а вот с Раилем Садриевым о его Боге – даже очень. И что невыверенный, сбивчивый, но сущностный монолог Раиля превратил буквально всё происходящее в этот момент Буинске в театр – театр, в котором не играют, и в котором роли люди получают в соответствии с отвагой и вызовами, которые они способны бросить миру. Это, собственно, и есть театр Раиля Садриева – не здание Буинского драматического театра, а театр в смысле глобальном, шекспировском. В котором все мы оказались на эти два дня и который лично для меня стал важным приключением – профессиональным и человеческим.
P.S. Что же касается проблем, связанных с национальным татарским театром (разговору об этом все собравшиеся посвятили пять часов конференции), которые заключаются, прежде всего, в русификации, то тут, на мой взгляд, не обойтись без многолетней республиканской программы по сохранению и развитию татарской культуры в целом. По счастью, этой программе есть, на что опереться. Молодые, талантливые и даже всероссийски известные татарские художники, поэты, режиссеры и актеры еще год назад выступили с инициативой снизу под названием TAT CULT LAB, про которую я тогда же написала подробный текст. Лауреат «Золотой Маски» танцовщик и хореограф Нурбек Батулла продолжает устраивать регулярные арт-акции в защиту татарской культуры, порой даже чересчур радикальные. Важно сделать эти инициативы регулярными и системными. И по мне так не менее важно, чтобы молодые не остались без мудрых взрослых – и национальная идея не превратилась в национальный фронт. За мудрыми взрослыми далеко ходить не надо. Один Нияз Игламов чего стоит! А если его поддержит Театр им. Камала, казанский кукольный театр «Экият» с его новым руководителем Ильгизом Зайниевым и маленький гордый город Буинск, остальные, убеждена, придут сами (в том числе, и зрители).