Критик Ольга Фукс посмотрела «Дело» Дмитрия Егорова, вышедшее в этом сезоне в новосибирском «Красном факеле».
Спектакль «Дело» по второй части трилогии Сухово-Кобылина появился посреди пандемии, воздав должное остроте момента: тут и маски порой надевают, и перчатки, и над Кандид Касторычем подчиненные посмеиваются, окрестив его Ковид Касторычем. Но главной ценностью стала тончайшая выделка актерских работ. Дмитрий Егоров признался, что никогда еще так подробно и несуетно не работал с актёрами, как в этой постановке посреди пандемии. К слову, успех центрального «Дела» подтолкнул руководство театра к обсуждению постановки всей трилогии, так что Дмитрию Егорову придется, видимо, как в кино, где эпизоды снимаются вразнобой, – вернуться потом к началу.
Про свою пьесу автор говорил, что она «не есть поделка литературного ремесла, а есть в полной действительности сущее, из самой реальнейшей жизни с кровью вырванное дело», и называл ее местью чиновничеству, которое ненавидел. Своих действующих лиц Сухово-Кобылин поделил на Начальства, Силы, Подчиненности, Чиновников и Ничтожества. Режиссер Дмитрий Егоров и драматург Светлана Баженова предложили свои сословия: Ничтожества стали Гражданскими, Силы и Начальства – Судебной властью, появились также Полицейская власть, Чиновники и Допрашиваемые, но главное – сохранили это ощущение «из самой реальнейшей жизни».
«Дело» начинается как идеальный спектакль психологического театра, где каждый характер прорисован крупно, ярко, внятно. Весь тот сложный и болезненный расклад сил, который сложился в семье Муромских в первой части истории (впервые вышедшей под названием «Картины прошедшего») захватывает сразу. Жертвенная любовь отца и дочери (Владимир Лемешонок и Анастасия Косенко, в другом составе – Клавдия Качусова), измученная переживаниями Лидочкина тетка (Галина Алехина), скользкий в своей требовательной любви к Лидочке мягкотелый западник Нелькин (Алексей Межов), который «поможет» дорогой ему семье, разразившись постом «Я\Мы Муромские»; действительно преданный Муромскому приказчик Иван Разуваев (Олег Майборода или Денис Казанцев), олицетворяющий народную доброту: последнюю рубашку отдаст, но защитить не сможет и посоветует терпеть до последнего, тем самым подтолкнув к пропасти. Это сюжет Гражданских, которых случайно зацепила и потащила в свои жернова всеядная полицейская машина. Режиссер отвел им место посередине сцены – в центре жизни. Дом Муромских в геометрии сцены, созданной художником Фемистоклом Атмаздасом – островок человечности, мост над пропастью.
Гораздо шире – с перехлестом в зал и провалом там, за «горизонтом», за задником сцены – раскинулось «море» государства, где обитает Чиновничество, Судебная и Полицейская власть, а в театральную игру начинает проникать гротеск. Чиновничество – все эти безликие Медузы Душенькины и прочие Позвизды Блудовичи – изнывает под кипами бумаг и развлекается ядовитым трепом в WhatsApp, периодически попадая впросак, когда та или иная шуточка по ошибке улетает в соседний чат и какой-нибудь начальник (в данном случае «Ковид Касторыч» Дениса Ганина) читает про себя нелицеприятное. Тузы покрупнее, из судейских, сочиняют схемы сравнительно честного выкачивания взяток из населения, всегда готовые перехватить инициативу друг у друга.
Самый захватывающий процесс происходит на авансцене, где, собственно, и зарождается, разрастаясь метастазами, питаясь подлостью, жадностью, тупостью и невежеством разнообразного офисного и полицейского «планктона» пресловутое «дело». Его куют, не проронив почти ни слова, одними взглядами, два «кузнеца»-гипнотизера: следователь Псой Швец (Павел Поляков) да его помощник Аполлон Гусь (Александр Поляков). Переглядываются через очередного допрашиваемого, понимая друг друга без слов, на ходу «сканируя» клиента и решая, как с ним быть, – одному пакет на голову надеть, другому водки налить, для третьего изобразить понимание, поднажать на больную мозоль. Расколются все! Ведомые «правильными» вопросами, а чаще даже выразительным молчанием следователей, дадут нужные ответы, изольют душу, изваляют в грязи ближнего своего. Каждый допрос – отдельный концертный номер. Двум полицаям остается только выбросить лишнее, склеить нужное, и состряпать то самое письмо злополучного Кречинского (Михаил Селезнев), которое подденет на крючок солидного чадолюбивого помещика Петра Муромского, разведет его на дачу взятки, а за этим – разорение, смерть, бесчестие. Вставные интермедии с допросами точно пускают время вспять: к концу спектакля становится понятно, как появилось письмо Кречинского – с пакетом на голове, со связанными руками он может только бессильно хохотать над тем, как ловко высосано и раздуто дело о бесчестье Лидочки Муромской, в котором он обречен сыграть позорную роль наживки.
Главный конфликт «Дела» – трагическая встреча несовершенной, слабой, не умеющей держать удар и просчитывать на шаг вперед живой жизни и беспроигрышной мертвечины государственной машины, в которой все работает как в часах: от охранников до Весьма Важных Лиц. Эта машина держится на огромной армии держиморд в балаклавах, приводится в движение нешуточной борьбой за естественный отбор изобретательными тарелкиными и варравиными и венчается огромной ложью: в спектакле под арест Муромского быстро подверстывается репортаж о борьбе с коррупцией, с которой нещадно «борется» Князь (Сергей Новиков), заскочивший в полицейский участок со своей съёмочной группой.
В этом «Деле» трагедия вырастает не из духа музыки (не заслужили!), а из гротеска, сарказма, стеба, почти лобовой копии нынешних новостей, из властного шансона (интриган Максим Кузьмич Варравин – натура художественная, песни любит), из духоты и мерзости. Продвигаясь в своем падении (зная свою правоту, решил откупиться), борясь, как умеет, за любимую дочь, Петр Муромский Владимира Лемешонка обретает и достоинство, и гордость, и силу духа (в обмен на физические силы), чтобы противостоять бездушной полицейской машине. Он идет против нее напролом – чем больше нарастает дрожь в руках, тем сильнее крепнет голос, тем яснее предчувствие – не победить, не справиться, тем явственнее упоение короткой, но полной свободой. Оболганный, обворованный, лишенный былых заслуг, закованный в наручники, упакованный в маску, точно лишенный права на последний глоток воздуха, Муромский умирает в застенках, пополнив печальную статистику жертв полицейского беспредела. И не успев догадаться, что судьба явила ему последнюю милость – о том, как «освидетельствуют» его дочь он уже не узнает. Режиссер же не щадит ни актрису, ни зрителей страшной сценой «освидетельствования»: дрожа всем телом, лишенная одежды, под взглядом «свиных рыл», Лидочка Муромская бредет к гинекологическому креслу.