www.east-man.be
Бельгиец марокканского происхождения, хореограф Сиди Ларби Шеркауи — из тех художников, кто не боится сталкивать между собой разные культуры. Он уничтожает не только физические границы (которые уже затёрты на карте до бледного пунктира и без него), но и водораздел между разными пластами культуры, сводя вместе, например, популярную музыку и священные песнопения.
Поэтому Шеркауи собирает команду из танцовщиков самых разных дисциплин и стилей. На Авиньоне-2012 его новая труппа Eastman выступила с действом под названием «Puz/zle» — местом действия был избран карьер Бульбон, где почти тридцать лет назад Питер Брук сыграл «Махабхарату».
Спектакль идёт ночью и под хоровое пение — поэтому, если отвести глаза от площадки и смотреть на полукруглое горло ущелья и на звёздное небо, в самом ландшафте есть какое-то звучание, какой-то сюжет. Но Шеркауи не смутила архаичная лирика места, он не остался в эстетике первобытного и магического, а, по обыкновению, шагнул вперёд, на сей раз — под мосты больших городов, в подземные переходы и на пустыри. Начавшись с каменного века, с ощупывания первоэлементов (а с чего начинать в Бульбоне, как не с самого начала?), время в спектакле подошло к известному концу, к эпохе мегаполисов. К финалу актёры меняют рабочую чёрную одежду на пёструю обыденную.
«Театр стихий» знаком нам и по танцу Бауш, и по метафорам Някрошюса — тем, кто знаком с их постановками, известно, насколько содержательны земля, вода или лёд, насколько интересно и сложно взаимодействие актёра с живым предметом. Шеркауи поставил «Puz/zle» именно в Бульбоне, потому что материалом для него он выбрал камень. Как-то я был на иудейском кладбище в Кракове. Наверное, была какая-то закономерность в этой недолгой поездке, потому что день спустя я поехал в Освенцим, но об этом в другой раз. Раньше мне не приходилось видеть такие могилы — на этом кладбище нигде не было ни одного цветка, но на каждом надгробии, по еврейской традиции, лежали в ряд маленькие камешки. Я почти никогда не встречал метафор, равных этой: таких сильных и необъяснимых. Любые толкования её обедняют. Просто над покойником должны лежать камни. Это я всё к тому, что с камнями у человечества особые отношения. Поэтически камень очень объёмен. Шеркауи в «Puz/zle» нашёл ему парную метафору: бетон. Этот материал, близкий к нему по существу, напоминает совсем о другом, даже о прямо противоположном (стройплощадка, метро, задворки, лагеря).
В спектакле есть около двадцати серых блоков, разной формы, больших и маленьких — должно быть, они картонные, но на скалистом дне Бульбона кажутся каменными. А в темноте, если карьер не подсвечивать, стоит поставить их в два ряда двух на друга, и взгляд упирается в глухую бетонную стену. Главным событием и самым глубоким впечатлением здесь становится момент откровения. Всё до него — жалкая борьба человека за жизнь: перестраивая установку из блоков, танцовщики карабкаются то по ступеням, то по отвесной преграде, умирают, воскресают и ползут дальше. Пока один из них не оступается и не падает в колодец между плитами. Приоткрыв вход в «пещеру», прочие находят его в оцепенении, сидящим над грудой небольших камней — таких, чтобы поместились в руку. Это как огонь, похищенный Прометеем. Ключ. Первым делом, конечно, человека, который спустился под землю, побивают этими самыми камнями, как любого, кто приносит людям что-то подобное. Но он оживает. Показывает ещё раз: взяв в руку камень, можно понять, как устроена вселенная. Это её пиксель, простейшая частица.
Ни герои, ни зрители не подозревают, что эта точка — точка отсчёта истории — и есть начало конца. К находке долго примеряются: ладони с зажатыми в них брусками, двигаясь одновременно, рисуют в воздухе ленты, круги, спирали. Простейшие и древнейшие формы. Переставляют блоки: сооружают храм, сначала попроще, потом сложней, и, наконец, строят город из бетона, из которого нельзя или почти нельзя выбраться. И отчаиваются. Как доказать мегаполису, что ты свободен? Распылить баллончик краски? Биться о стену? Шеркауи, правда, уверен, что есть нечто, без чего не началась бы история — и благодаря чему она не закончится так бездарно, в «каменном мешке», но без живого камня. В «Puz/zle» это нечто — музыка, хоровое пение, которое впервые звучит с высоты скал Бульбона, когда внизу люди уже не в силах ползти по ступеням. А в последний раз — из-за серой плиты, которая в конце концов рушится, распадаясь на несколько кусков. Люди проваливаются в щели, но скоро в них прорастают, как стебли растений, пальцы и руки. У нового человечества есть ещё одна попытка.