Театр «Шалом» обрел в прошлом сезоне нового художественного руководителя в лице Олега Липовецкого и вместе с ним новую жизнь. Премьеры становятся событиями, и «Полная иллюминация» Галины Зальцман – одно из них. Сценическая версия дебютного романа Джонатана Сафрана Фоера в 2022 году звучит жутко громко и пролегает запредельно близко.
Писатель Винфрид Георг Зебальд утверждал, что отношение к прошлому формирует художественная литература. Только она может дать голос мёртвым и сделать их услышанными теми, кто ещё жив. Фоер дал прозвучать голосам жертв Холокоста при полной иллюминации в 2002 году. Спустя двадцать лет его роман читается как разговор не об ушедшей эпохе, а о ещё не пришедшей: о только предстоящей жизни, которой суждено прорасти, как подсолнухам из второго акта, на пепелище настоящего.
Главный герой романа Фоера – молодой американец еврейского происхождения по имени Джонатан (Данила Теплов) – отправляется в далекую Украину в поисках местечка Трохимброд. Он ищет женщину со старой фотокарточки. Она когда-то спасла его деда и тем самым подарила жизнь самому Джонатану. Помогает ему семейный подряд из фирмы «Туры памяти»: 17-летний Алекс (Антон Шварц) и псевдослепой дед (Дмитрий Уросов) с собакой по кличке Сэмми Дэвис-наимладший (Светлана Свибильская).
Трое в машине, не считая собаки, проносятся по Украине, не сходя с дивана, гордо стоящего на авансцене. Их путешествие – комедия положений. Джонатан находится в положении полного непонимания, как устроена жизнь в Восточной Европе, где гарнир без мяса не подают, а о вегетарианцах и слыхом не слыхивали. «Может, он больной?», – спрашивает скалаобразная официантка придорожного кафе (Свибильская успевает пару минут побыть и ею). Алекс всю дорогу пребывает в положении переводчика, не имея должного знания английского языка. Его речь вызывает у Джонатана массу вопросов, а в зрительном зале – гомерический хохот. Дед – в положении человека, которого заставили ехать в ненавистный Луцк, к тому же в сопровождении проклятого еврея. (Так смачно произносить слово «жид», как это делает герой Уросова, можно только в стенах театра «Шалом»). Хорошо в этом трипе чувствует себя только собака: она запрокидывает свои длинные ноги-лапы на до смерти боящегося её путешественника и многозначного глядит ему в глаза. Так просто он от неё не уйдет.
Да и не уедет обратно в Америку, пока не отыщет деревню, где в 1942 году было устроено еврейское гетто, превращенное в пепелище. Но стереть с лица земли не равно забыть. Воскресить почивших в украинской земле предков Джонатану по-зебальдовски помогает писательство. Юноша сочиняет роман-притчу о нескольких поколениях своих предшественников, которые предстают перед зрителем призраками, будто сошедшими с шагаловских картин. Они разудало разыгрывают сценки из деревенской жизни с песнями и плясками, благодаря композитору Ванечке (это псевдоним, так написано и в программке – прим.Театр.), умеющему из драматических артистов составлять оркестры; ведут свое балаганное повествование, полное смешного и страшного, реалистического и фантастического, и при этом невероятно плотского и осязаемого. Галине Зальцман вместе с художником-эстетом Лешей Лобановым удается разместить на небольшой сцене музея Высоцкого и комический вояж, и трагический экскурс в историю. Условно поделив сцену на две части, они лихо монтируют временные пласты друг с другом без каких-либо зазоров.
Группа искателей повторяют образы из фильмов 80-90х годов. Время действия Фоер указал предельно точно – 1997 год. Но внешний вид героев – не просто примета времени. Они двойники киногероев. В Джонатане угадывается образ Марти Макфлая из «Назад в будущее», но только он совершает путешествие в прошлое. (Хотя в прошлое ли? Для российского зрителя это сейчас большой вопрос). Во фриковатом дедушке трудно не увидеть Рауля Дюка в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе», вот только ненависть он испытывает к Луцку и его окрестностям, скрывая за злостью животных страх. Ему есть чего бояться. Встречи со своим прошлым, которая, увы, неизбежна.
Если долго находиться в полной темноте и резко выйти на яркий свет – можно ослепнуть. Или сойти с ума, при условии, что до этого всю жизнь жил во мраке. Если долго не знать о прошлом своих дедов – правда может сделать их далекими незнакомцами. Или, наоборот, позволит разглядеть и понять самого себя, а, может, и увидеть очертания будущего. Приезд на поле, заросшее подсолнухами, где был когда-то Трохимброд, проливает свет на прошлое деда Алекса. В нём – черная бездна, в которой спрятано предательство: жизнь друга, отданная за жизнь сына, а следовательно, и за жизнь Алекса. Расценки военного времени, под которыми остался незамеченным мелкий шрифт – комментарий о том, что расплачиваться придется ещё не одному поколению и под неподъемные проценты. Только полная иллюминация позволяет его прочесть. Спустя полвека. По случайному совпадению.
В. Г. Зебальд (так он сам писал свое имя) считал, что память лучше беспамятства, болезненный разговор лучше трусливого умалчивания, а свет куда лучше тьмы. Спорить с ним кажется занятием бесполезным, хотя в истории было и такое. Вот только выключатель как будто снова исчез в непроглядной тьме и хотелось бы нащупать его раньше, чем пройдут годы и десятилетия, за которые деревни превратятся в плодородную почву.