На снимке: “Wrapped” (“Завернутый”), фото Avshalom Pollak
Корреспондент Театра. провел пять дней на самом крупном смотре израильского контемпорари.
«Международная выставка» израильского современного танца, которую в декабре провели уже в 21-й раз — это пять дней с утра до ночи набитые спектаклями от дорогих масштабных постановок до двухминутных эстрадных миниатюр или наивных, полулюбительских плясок на площади танцевального центра Сюзан Деллаль. Современный танец в его сегодняшнем виде — это в некоторой степени израильское ноу-хау, недаром с каждым годом на International Exposure приезжает все больше продюсеров и журналистов (в этом году число гостей перевалило за полтораста). Главное соображение, возникающее в результате такого глубокого погружения — это то, насколько широко здесь понимают контемпорари данс, как по-разному подходят к нему, какие разнообразные задачи решают. Здесь можно увидеть танец, граничащий с драмой, оперой, цирком и уличным театром, с отвязным эстрадным шоу, радикальным перформансом и даже видеоинсталляцией. Но самое главное то, что танец в Израиле — это очень прямой способ коммуникации: в танце, на сцене человек предельно искренен и открыт.
Чопорных европейцев сбивает с ног и берет в плен не только мощная южная сексуальность израильских танцоров, но и их пугающая откровенность. Артисты все время стремятся разоблачиться перед публикой, причем они не только раздеваются почти в каждом спектакле (надо сказать, что главный герой израильского танцевального спектакля — молодой бородатый мужчина в трусах), а в том, что они стремятся и психологически обнажиться — вывести себя на сцену под своим же именем, рассказать о себе все, включая весьма интимные детали биографии. Это может шокировать, но такое не забудешь.
Прямой контакт со зрителем — глаза в глаза, взять за руку и вывести на сцену, чтобы отношения стали двусторонними — это давно практикует Охад Наарин в спектаклях «Батшевы», теперь это можно было увидеть и в спектаклях других израильских хореографов. В спектакле Ясмин Годдер актеры, танцующие в студии среди публики, цепляют выбранного зрителя взглядом, как крючком, тянут за собой, ставят в круг и, отпуская руку, еще долго держат глазами — не оторвешься. Хореограф компании «Вертиго» Ноа Вертхайм показывает репетицию нового спектакля, где актеры выводят зрителей в центр зала, предлагают закрыть глаза, и зрячий ведет слепого, лишь слегка касаясь его ладони, но при этом свободно лавируя между другими парами. Отдаться, довериться — это то, чего ждет израильский танец от своего зрителя.
Ну и конечно, темы войны, вражды, агрессии, боли — один из главных сюжетов современного танца в стране, живущей на пороховой бочке. И если редкий из спектаклей хочет выглядеть веселым и беспечным, то это кажется почти вызовом.
За эти пять дней впечатлений оказывается так много, что, начиная вытягивать общие мотивы, неизбежно что-то забудешь, так что дальше будут мои заметки о спектаклях из дневника «международной выставки» .
Второе декабря
Смотр открылся израильской премьерой «Man of the Hour» Ицика Галили в тель-авивской Опере, за неделю до этого ее мировую премьеру сыграли в Москве на фестивале Дианы Вишневой Context. Галили больше двадцати лет работал в Голландии, недавно вернулся звездой, и вслед за ним в Израиль на премьеру потянулись голландские танцевальные критики. Галили говорит, что ставил свои израильские воспоминания, пытаясь понять, в какую страну он вернулся — так что «человек часа», вероятно, он сам, а может, и обобщенный израильтянин. Но, пожалуй, про страну из его спектакля поймешь не много, если не считать того, что в ней собралось много энергии, а также брутальных атлетических мужчин. В спектакле участвуют восемь мужчин-танцоров и две певицы, а самый эффектный эпизод — гротескная сцена, когда все танцовщики, одетые в концертные смокинги с белыми рубашками, перекрикивая друг друга, орут что-то, как на базаре (комично, что сами израильтяне в этих воплях тоже не смогли ничего разобрать, кроме слова «культура»). Забавно придумано, что крикуны парадные костюмы постепенно снимают, только завязывают вокруг бедер пиджаки — на голых парнях они выглядят, как шкуры на дикарях. А лучшая сцена — финальный мужской дуэт, полный нежности, подозрений, любви, сомнений, страха и заканчивающийся мужской «Пьетой».
Надо сказать, тема мужской любви очень распространена в израильском контемпорари, здесь вообще любят мужские танцы. Причем в связи с новой модой на бороды, выглядеть это стало совершенно иначе, чем раньше, более мужественно, что ли. Да и вообще оттого, что практически все танцоры теперь носят бороды и никто уже не выглядит андрогином, сам облик спектаклей стал производить впечатление более мужественного, и это парадоксальным образом касается не только танцоров, но и самого танца.
В ночь после открытия можно было увидеть еще одну постановку — очаровательный, полный юмора ‘Wrapped’ («Завернутый») компании Инбаль Пинто и Авшалома Поллака, нарядный, как всегда в этом театре, рассказывающий свои смешные танцевальные истории где-то на границе с театром, цирком и пантомимой. Но премьера этого спектакля была в 1998-м, что заметно — он не выглядит постановкой сегодняшнего дня. Я «Завернутого» видела раньше и была в изумлении, что продюсерам и журналистам показывают такой старый спектакль (причем, та же история была и с компанией «Вертиго», представившей гостям спектакль почти двадцатилетней давности). Как выяснилось, причина в финансах — на новую премьеру в этом году у Пинто и Поллака просто не было денег. Организаторы решили, что нельзя не показывать на «Международной выставке» одну из самых сильных трупп страны, но, поскольку есть правило на International Exposure спектакли не повторять, пришлось показать давнюю, хоть и обновленную постановку.
Ситуация с финансированием современного танца, надо сказать, плачевная, несмотря на то, что это одно из главных культурных достижений Израиля и, судя по «выставке», государство хочет, чтобы танец представлял страну за рубежом. Бедность танцевальных компаний очень видна: главный жанр — это дуэт и даже соло, практически без декораций и с минимальными костюмами. Трое, четверо танцоров бывает гораздо реже, собрать большой ансамбль не может никто, кроме нескольких уже известных театров. Израильтяне создают свой танцевальный театр только из своих тел, ничего другого у них нет.
На снимке: “Энтропия”, фото: Gadi Dagon
Третье декабря
На второй день фестиваля гостей повезли в «эко-арт деревню», где репетирует Ноа Вертхайм с ансамблем «Вертиго», одной из главных контемпорари трупп страны. Конечно, иностранцам интересно увидеть киббуц, где все, от выработки энергии до канализации, устроено экологично, и особенно танцевальную студию со стеклянными стенами, построенную на горке, чтобы, репетируя, можно было видеть поле и лес. Ноа показала фрагменты work-in-progress спектакля YAMA , премьера которого будет в феврале. На меня произвело впечатление, как она работает с танцорами и включает зрителей в процесс, как просит переключать внимание: то, продолжая двигаться, стараться не упустить мелкие детали в облике других людей, то отвлечься от частного и увидеть лес вдали. Вот это внимание к окружению, а не зацикленность на своем теле — очень важное свойство израильского танца. На близком контакте строился и эффектный номер, где один из танцоров с закрытыми глазами был окружен партнерами, которые как бы кололи-подталкивали его тонкими палочками, и на каждый тык его тело отзывалось колыханием, будто оно было в воде — плыли колени, руки, разворачивались плечи, «уезжали» ноги.
Труппа «Вертиго», как и другие знаменитые театры танца, интернациональна, среди актеров, которых мы видели, были словенка, португалец и венгр — талантливые танцоры путешествуют по миру, как футболисты, и останавливаются там, где есть чему поучиться.
Когда стемнело, нас повели смотреть «Рождение Феникса», самый знаменитый спектакль театра, задуманный, как сайт специфик и обычно играющийся на открытом воздухе. Сейчас, в зимнее время, решетчатый бамбуковый купол, под которым сидят зрители и актеры, поставили в огромном ангаре. На круглой сцене-арене, засыпанной землей, трое мужчин в красном и две женщины танцуют историю о диком человеке — мужские танцы игр, охоты и соперничества, девичьи танцы соблазнения, борьба за женщину, любовь. Это классика этого театра, которая, конечно, не выглядит актуально, но зрительская любовь ей всегда обеспечена.
Вечером из киббуца гостей повезли в Иерусалим, там, на рынке
Machane Yehuda показывали замечательный проект «От Яффа до Агрипас» (имеются в виду две улицы, между которыми расположен рынок). Как сказал молодой худрук проекта, проводящий его уже второй год подряд при поддержке мэрии: «Если люди не идут смотреть танец, то танец сам придет туда, где есть люди». Таким образом, семь хореографов сделали серию микроспектаклей, которые весь вечер играли в барах и в рыночных рядах между задраенными лавками — можно было до ночи дефилировать по барам, смотря премьеру за премьерой. Задача для хореографа тут усложнялась тем, что места очень мало, на рынке тесно — и значит, нужно было ставить соло на подоконнике, на ступеньке перед входом в бар, на узкой полосе перед входом в лавку. Танцовщица сидит за стойкой вместе со всеми, а когда наступает час икс, встает и принимается рискованно танцевать в гуще людей, стоящих у входа. Все танцоры молодые, красивые, с удовольствием пользуются своей сексуальностью, которая особенно подчеркивается теснотой и восточным колоритом музыки.
Четвертое декабря
День стартовал ожидаемой всеми премьерой «Колыбельной для Баха» Kibbutz Dance Company, одной из главных танцевальных компаний Израиля, хорошо известной в России. Мрачный спектакль Рами Беэра начинался с того, что затянутые в черное танцоры, как гроздья змей, медленно стекали с высокой стены и ползли по сцене. Драматизм действия все время ломался неожиданными поворотами: среди черноты появлялись то влюбленная пара в розовом, как из самых пошлых балетов, то какие-то дурацкие ангелы в белых кудрявых париках и золотых трусах, а то все танцоры внезапно выходили из темноты в невероятно пышных цветных нарядах, а потом исчезали вновь, и напряжение разряжалось смехом. Надо сказать, чувство юмора — очень важное качество для израильского танца, в нем много самоиронии, да и вообще много смешного. Кстати, в одной из агрессивных сцен «Колыбельной», после которой танцоры падают и устилают пол, как погибшие бойцы, вдруг все они поднимают головы и начинают хохотать. Война еще не окончена, но дискотека уже началась. А что еще остается делать?
В этот же день «Киббуц» показал еще один спектакль — альманах «Круассан на гриле» из четырех маленьких, но уже награжденных на танцевальных конкурсах пьес, поставленных двумя молодыми хореографами — Еялем Дадоном из Израиля и Мартином Арриагом из Франции. И начинался этот спектакль с вступления, в котором участвовали сами хореографы. Стоя в углу сцены, блондин и брюнет жарили круассаны на настоящем гриле, негромко переговариваясь. И вдруг брюнет начинал орать: «Что за фигня у тебя в стране происходит?». Мартин изумлялся: «У меня, во Франции? Ты лучше скажи, что за хреновые события у тебя в Израиле происходят!». Поорав некоторое время друг на друга, они принимались хохотать, убирали гриль и начинался спектакль. И это тоже понятный зачин: да, в стране происходят хреновые события, но мы тут живем, что делать? Кстати, миниатюры были невероятно смешные, иногда почти эстрадные — от танцев мужчин в офисных костюмах, до пародийной любовной истории «Красавица и чудовище» про современную отвязную деваху.
Прочие спектакли в этот день были малой формы — в танцевальном центре Сюзан Деллаль множество залов, и представления шли один за другим.
Из того, что запомнилось:
«Boys» хореографа Роя Ассафа, где пять парней в одних трусах демонстрировали нам разные стороны жизни юношей, начиная с хорового пения любовных песен до маршировок, войны, валяния дурака, мужской любви и так далее — с иронией над самодовольством красивых мальчиков, любящих демонстрировать себя и принимать эффектные позы в любой ситуации.
«Приходи, попрыгай со мной» хореографов Йосси Берга и Одеда Графа — это как раз один из спектаклей, сделанных из собственной биографии. Израильтянин Йосси Берг и блондинка из Латинской Америки Оливия Курт Меса рассказывают о себе. Он — родился под Хайфой, с детства ненавидел войну и отказался идти в армию, но стал танцором и постоянно изображал на сцене солдат. Она, случайно приехав, полюбила Израиль, приняла иудаизм, и возмечтала тут остаться и выйти замуж за израильтянина. Этот спектакль — бесконечный спор в попытке понять, что такое Израиль, и зачем они тут. И начинается представление с вопроса, который пара постоянно задает друг другу, как заблудившийся турист: «Это святая земля?» (или как у Довлатова: «Я хотел бы знать, это дали или не дали?)». Действие идет в постоянном движении, но в традиционном смысле трудно назвать такой спектакль танцевальным.
«Энтропия» подающей надежды девушки-хореографа Ноа Шадур — это в некотором смысле исследовательская работа, в котором Шадур опирается на танцевальное наследие свое знаменитой тезки Ноа Эшколь, разработавшей в 50-е годы прошлого века систему танцевальной нотации — символов для записи движений танцоров. Спектакль был создан в рамках проекта «Следуя по стопам», где хореографам предлагалось выбрать какой-то спектакль известного израильского балетмейстера, вышедшее не позже 1990-го года и поставить что-то, инспирированное им. Ноа Шадур сделала парное произведение. Она выбрала «Тему с вариациями» 1966 года, которую поставила Ноа Эшколь. И в первой части «Энтропии» под метроном эту миниатюру танцуют две немолодые танцовщицы, когда-то танцевавшие спектакль Эшколь. А вторая часть — уже вариация на эту тему, где Шадур использовала элементы — «буквы» движения. Честно говоря, спектакль получился не слишком увлекательным, но как концепт выглядел интересно.
Обаятельная «Гравитация» в постановке Офира Юдилевича — это как раз танец на границе с акробатикой. Тут главный предмет — большущий надувной батут. Говорят, обычно этот спектакль играется на улице. Два артиста — собственно, сам худенький Офир и его коллега-здоровяк — скачут на этом батуте в любой позе: стоя, лежа, сидя, боком и вниз головой, и при этом разыгрывают очень симпатичный сюжет о дружбе и соперничестве. Причем соперничество это тоже развивается в духе израильского характера: чуть что — скандалить, пихаться, враждовать, но как только у партнера возникают проблемы (например, он упал или что-то не получается) — не торжествовать, а тут же бросаться помогать.
На снимке: “12 чеков с отсроченными датами”, фото: Gadi Dagon
Пятое декабря
День начался с прелестного спектакля Эллы Ротшильд — «12 чеков с отсроченными датами», это была лучшая постановка из тех, что продюсировались хореографическим фестивалем Curtain Up, каждый год поддерживающим несколько молодых постановщиков. Элла — хореограф, танцовщица, драматург, певица, актриса, художница и вообще крайне разносторонняя девушка — сочинила пластический спектакль, над которым хохочет и умывается слезами всякий, кто когда-нибудь пытался снять квартиру в Тель-Авиве, знаменитом своими невероятно высокими ценами на жилье и очень плохим его качеством. Актриса, затянутая в черный офисный костюм и на высоких каблуках, двигается по сцене, разглагольствуя в пародийно-рекламном духе, как маклер, нахваливающий чудовищные квартиры, а вместе с тем, поднимает с пола валяющиеся картонные коробки с дырками-окнами, которые встают, как конструктивистские коробки Тель-Авива. Напор становится все интенсивнее: героиня требует решать быстро, дать вперед 12 чеков с отсроченными датами, подписи поручителей и вообще — «У меня и без вас очередь на эту квартиру. Все, опоздали». И под угрожающий рыцарский танец Прокофьева на сцену выходит двадцать таких же офисных клерков (уникальный случай для независимого театра — насчет кордебалета Элле удалось договориться с хореографическим училищем). Во второй части спектакля одна из поднятых коробочек побольше оказывается вот такой съемной комнаткой, похожей на книжку-раскладушку, где кровать, стол, телевизор, посуда — все раскладывается, как картонные страницы. В этой коробочке живет девушка, и вся ее жизнь — это попытка уместиться в крошечном пространстве, где негде повернуться — проскользнуть боком, перешагнуть, пролезть внизу. И постоянный кошмар — толпы людей лезут в окна и заглядывают из-за стен. Обессиленную девушку кладут в картонный ящик, как в гроб, но и его потом вместе с ней ставят вертикально — теперь это тоже домик, размером с гроб.
Следующий спектакль- соло «Путь», поставленный и сыгранный арабской танцовщицей Сахар Дамони (это тоже обычно от бедности — ставить спектакль на себя), сам по себе был не слишком интересен. Любопытно только, что в описании Дамони объясняла, что она арабка-христианка из традиционного арабского сообщества и ее задача — с помощью тела показать конфликт, связанный с социальными условностями и запретами своей среды. То есть еще раз можно было убедиться в том, что танец в Израиле воспринимается как язык, на котором можно и нужно говорить о реальных проблемах.
Не буду останавливаться на паре милых маленьких спектаклей — трогательном любовном дуэте ‘HIGH’ хореографа Sharon Vazanna и бессюжетной, но интересной по парадоксальному, построенному на синкопах языку, миниатюре «Сад минут» хореографа Ноа Цук. Расскажу только про еще один сольный спектакль «Ни мягкий, ни светлый», который поставил для себя Дрор Либерман — это как раз пример публичной исповеди. Молодой танцовщик рассказывает о своей жизни: как он родился в ортодоксальной религиозной семье, где у него было еще 11 братьев и сестер; что он единственный в семье не религиозен и не женат; как он отказался учиться на врача и семья лишила его денег; как он приехал в Иерусалим и там бросился «в пучину разврата» — продавал сперму и т.д. Снова можно спорить, танец ли перед нами, но на самом деле это не важно: каждый эпизод рассказа Дрора имеет пластический эквивалент. Историю эту слушать мучительно, героя буквально вырвало признаниями, а его тело корчилось и билось в судорогах об пол, рассказывая о том же.
Из главных событий дня — «Кульминация» в постановке Ясмин Годдер. Я ее видела раньше в студии в Яффо. Редкая вещь для современного танца, и тем более для независимой труппы в Израиле — спектакль длинный, в двух действиях, он длится как минимум три часа. «Как минимум» — потому, что танцоры постепенно уходят из студии, оставляя сидеть на полу одну полураздетую девушку, она с вниманием рассматривает окружающих зрителей — тоже сидящих на полу, на банкетках, стоящих у стен; дальше, предполагается, она так и будет сидеть, пока последний зритель не уйдет.
Зрители в студии располагаются вольно — сидят, стоят, где хотят, и спектакль начинается незаметно — танцоры собираются группой где-то в углу. И дальше актеры двигаются в студии среди зрителей — выходят в пролет лестницы, скачут, хохочут, плачут, поют, берут зрителей и выводят их в круг, танцуют вокруг всех зрителей, поставленных толпой, выводят одного в центр, становятся в центр сами, рычат дикими кошками, раздеваются догола, катаются по полу. И все время не теряют контакта с публикой — смотрят не вообще, а прямо в глаза. При этом, по решению Годдер, за панорамными окнами студии солнечный день сменяется ночью, и это очень красиво. Кстати, зрители тут часто приходят на спектакли с детьми, даже маленькими, и девочки 7 и 4 лет на вид кружат вокруг танцоров, стремясь и боясь присоединиться.
Главное ожидание дня — это спектакль театра L-E-V в постановке бывшей звезды «Батшевы», ставшей хореографом Шарон Эяль вместе с Гаем Бехаром. Спектакль называется «ОКР-любовь», то есть любовь людей с обсессивно-компульсивным расстройством — одержимостью навязчивыми идеями и др. Странные люди встречают друг друга под жесткий техно-ритм, будто на дискотеке, но никак не могут найти контакт друг с другом. Каждый из этих нелепых людей танцует будто напоказ, не желая отвечать на интерес другого, а лишь только его самого потянет к другому, у того уже интерес пропал. Полное несовпадение. Музыка звучит на низах, как удары сердца, все интенсивнее и громче. Здесь нет истории, но напряжение музыки и танца вздергивает зал так, что к финалу зрители буквально начинают задыхаться.
Ну и последний спектакль дня — ‘1972’, поставленный Бараком Маршаллом в театре «Инбаль» (это одна из крупных израильских компаний, но явно не самая интересная). Спектакль был очень многообещающе задуман: в нем шла речь о жизни ночного клуба «ХаТиква» в районе южного Тель-Авива в семидесятые годы, когда город был полон протестных демонстраций восточных евреев (репатриировавшихся из арабских стран). Для молодых и бедных восточных евреев этот ночной клуб был оазисом, где те, кто днем работал на фабриках или зарабатывал уборкой, оказывались королями и королевами. В этом сюжете исходно столько драйва и драматизма, что можно было бы сделать невероятно увлекательный спектакль. Но Маршалл, хоть и использовал израильскую музыку «мизрахи» (то есть восточную) того времени и пытался в общих чертах не врать в деталях, все равно сделал пустое, хоть и бойкое эстрадное развлечение с этнографическим оттенком. И это очень жаль.
Шестое декабря
Последний день танцевальной выставки начался в большом театральном зале, устроенном в бывших складах яффского порта. И среди четырех одноактовок, которые нам показали, две были интересные. Первая — дуэт «Это не могло бы случиться раньше» в постановке Дафи Альтабеб, рассказывал очень нежную историю любви — того, как она приходит и уходит. Сначала милая девушка следовала за парнем, а он уклонялся, а потом уже он не мог без нее находиться, а она рвалась на свободу. Все это можно было бы счесть слишком женской хореографией, но фокус в том, что с самого начала весь танец шел на полу, лежа, не вставая на ноги. Такой танец в двух измерениях, на плоскости, казалось, был задуман для людей, у которых проблемы с ногами (на самом деле нет, но вообще здесь хореографы умеют работать с колясочники и в «Вертиго» даже есть специальная программа). Рыжая девушка оплетала партнера, подлезала ему под руку и колени, прилипала к спине, а он пытался вывернуться, ускользнуть. Но вот он уже придерживает ее рукой, не давая упасть, а потом прижимает к себе, зато теперь она пытается сбежать, откатиться, но он держит ее крепко и не отпускает.
Второй запомнившийся спектакль — «Интервью/Маком» (Место) в постановке Идана Шараби, который уже не первый год делает спектакли, размышляя о том, что значит для людей дом. Как человек, поживший в разных странах и местах, он увлечен тем, чтобы понять, что такое ощущение дома, подразумевая под ним и происхождение, и общество, и место жизни, и само тело. Идан повсюду берет интервью, спрашивая людей о том, где они чувствуют себя дома. Эти интервью звучат в спектакле, но сам весьма хаотический танец (в котором кроме Идана участвуют еще четверо танцоров), лишен нарративности. Эти размышления — просто атмосфера, в которой двигаются талантливые артисты, наблюдать за ними — наслаждение, несмотря на то, что сам спектакль течет как вода — без начала, конца и внятной драматургии.
Вечером «выставка» заканчивалась показом последней премьеры «Батшевы», а перед этим можно было посмотреть открытую репетицию с ее молодой труппой. Молодые танцоры, выглядевшие почти школьниками, показали очень архитектурную, энергично построенную миниатюру Шарон Эяль и репетицию нового спектакля, который с ними ставит еще одна бывшая танцовщица «Батшевы», теперь ставящая в США — Даниэль Агами. Видеть это очень интересно, хотя кажется, что пока у ребят энергии больше, чем умений.
Про спектакль Last Work Наарина, которым и закрылся International Exposure, я уже писала с премьеры, так что на этом — все.