На Малой сцене МХТ молодой режиссер Александр Молочников выпустил свой второй спектакль «Бунтари», соединив историю революционного движения XIX века с рок-культурой советской эпохи. ТЕАТР. попытался выяснить, что из этого вышло
От кого только не досталось «Бунтарям» Александра Молочникова: от консерваторов — за дискредитацию светлых образов декабристов и глумление над «нашим всем» Александром Сергеевичем, от либералов — за то, что под видом горе-революционеров выставляет на посмешище нашу оппозицию (кто-то даже увидел в героях спектакля Алексея Навального и Ксению Собчак), а от театральных критиков — за отсутствие внятной драматургии и склонность к шуткам уровня КВН. Последние упреки вполне оправданы: над композицией и текстом Молочников работал сам совместно с бывшим редактором GQ Михаилом Идовым и учеником Коляды Александром Архиповым — и спектаклю действительно не хватает стройности, продуманности и вообще крепкой руки драматурга.
Теми же недостатками грешила и предыдущая, дебютная режиссерская работа Молочникова в МХТ — лихое музыкальное кабаре «19.14», посвященное столетнему юбилею Первой мировой войны. Геополитический конфликт европейских держав в спектакле был показан глазами простых французских и немецких солдат, которые последовательно проходили стадии от прилива патриотизма и героической эйфории до осознания физического ужаса, жестокости и абсурда происходящего в грязных окопах, среди вшей и слезоточивого газа. Тот спектакль тоже не отличался выверенной драматургией и блестящими текстами, хотя стихи к нему писал вездесущий Дмитрий Быков. Но он брал другим — дерзостью говорить просто и весело о страшных вещах, азартом и неподдельным драйвом, с которым работала вся команда, а еще, конечно, злободневными политическими аллюзиями. «Датский» антивоенный памфлет помимо воли его создателей оказался до жути актуальным — его премьера состоялась как раз в разгар украинского конфликта.
Но пожалуй, главной удачей Молочникова стала верно найденная эстетика кабаре, отсылавшая нас в прошлый век и создававшая напряжение между несерьезностью формы и трагизмом содержания. Она определяла ироничную, глумливую интонацию конферансье, его свободное общение с залом, необязательность драматургической конструкции и вообще легкость в мыслях необыкновенную, не отменявшую, впрочем, важности антимилитаристского посыла.
Новые «Бунтари» сделаны примерно по той же схеме. Собственно, идея сравнить народовольцев и современных панков пришла к Александру Молочникову-старшему, а младший развил и расширил ее до сопоставления бунтарей-революционеров XIX века и рок-музыкантов советских 80-х. Отсюда закономерно возникла форма рок-концерта, ну и весь этот Sturm, Drang and Rock’n’roll.
Мхатовская команда под руководством композитора и музыкального руководителя проекта Игоря Вдовина превратилась в слаженный ансамбль — «прокачать» зал им удается не хуже, чем настоящим рокерам. Спектакль начинается с джем-сейшна, где участники извлекают звуки из всего, что попадется под руку: стучат молотками, трясут листами железа, грохочут стиральными досками и хлопают дверцами холодильника. Сам Молочников выскакивает на сцену, дирижируя этим безумным концертом и поддавая жару, как это делал Юрий Бутусов в сатириконовской «Чайке».
Дальше действо ненадолго притворяется обычным драматическим спектаклем — с линейным повествованием, сюжетом и героями. Юный революционер Герман Лопатин (его играет петербургский актер Илья Дель) с модным зеленым коком и не менее модными либеральными идеями возвращается из Швейцарии в родовое гнездо и встречает все то же провинциальное болото. Его пламенные речи о бедственном положении народа обворожительная маман (Светлана Иванова-Сергеева) прерывает с убийственной улыбкой: «Давайте лучше споем наш любимый романс». Но актеры вдруг затягивают не Алябьева, а никитинскую «Бричмуллу» — и параллель со «старыми песнями о главном», о которые в нашей стране спотыкается любое прогрессивное начинание, сразу придает спектаклю временной объем.
Последующие события напоминают развернутый во времени анекдот: юный Лопатин идет в народ и встречает в лесу карикатурного мужика с наклеенной бородой, который оказывается загримированным для конспирации Сергеем Нечаевым (его очень уверенно играет дебютант, недавний выпускник курса Крымова и Каменьковича Александр Кузнецов). Тот вербует новичка в революционный кружок, но тайные сходки на деле превращаются в повод для амурных встреч: абажуром лампы заговорщикам служит юбка-колокол одной из героинь. Дальше действие еще больше дробится, перескакивая от убийства студента Иванова «Народной расправой» к декабрьскому восстанию 1812 года, а потом к рассказам о преследовании панков и легендарной программе «Музыкальный ринг».
Драматическая структура спектакля, заявленная поначалу как традиционная, распадается и рушится на глазах. Рушится вместе с надеждами бунтарей пробудить Россию от вечной спячки. И в конце концов превращается в абсурдистское дефиле в духе «Поп-механики» Сергея Курехина.
Молочников выводит на сцену и зрителей той перестроечной программы — условных комсомольцев и работников села, чьи претензии к музыкантам не сильно отличаются от упреков нынешних чиновников и блюстителей традиций к современному театру. Горьковский вопрос «С кем вы, мастера культуры?» в спектакле проецируется и в будущее, и в прошлое, где Николай I (Евгений Сытый) испытывает на лояльность само «солнце русской поэзии». Приглашенный из «Сатирикона» Григорий Сиятвинда играет Пушкина беззаботным клоуном, который носится по сцене на роликах и легко жонглирует стихотворными строчками. Но и ему придется выдать пару монархических рифм, когда царь отберет его «крылатые сандалии».
Разные эпохи легко перемешиваются, будто поступательного движения истории в русском безвременье не существует вовсе. Декабристы, народовольцы, фарсовые Маркс и Энгельс тут распевают культовые песни «Аквариума», «Чайфа», «Звуков Му», «Ноля». Сопоставление, конечно, поверхностное: советская контркультура боролась за личную, индивидуальную свободу, а бунтари XIX века мечтали о переустройстве мира или хотя бы одной отдельно взятой страны и ради великой идеи готовы были принести в жертву себя (а потом и других). Но о том, куда нас в итоге завели эти мечты, Молочников старается не думать. Большевиков, вождей победившей революции, он оставляет за скобками своего повествования. Протест прельщает режиссера до тех пор, пока остается романтически обреченным, благородно безнадежным. И дело, видимо, не только в гуманизме и врожденном отсутствии кровожадности, а в том, что на события позапрошлого века Молочников проецирует ситуацию наших дней.
Ведь кто такие нынешние оппозиционеры? Редкие одиночки, белые вороны, презираемые большинством, выходящие на митинги за какие-то там свободы с полным пониманием их бесполезности и даже абсурдности в эпоху наращивания гордости за «искандеры». Вот и революционеры XIX века в спектакле похожи на фриков, клоунов, которых общество отторгает и не принимает всерьез. Даже царь вместо расстрела предлагает декабристам игру в снежки. И, конечно, обыгрывает их в два счета.
Очевидно, что Молочников сочувствует своим персонажам. Но, как оказалось, далеко не все считывают этот вроде бы ясный мотив. Публика, мыслящая шаблонами, вынесенными из старых советских фильмов, отказывается видеть героев в кучке дрожащих то ли от холода, то ли от страха людей в белом исподнем. Режиссер же смотрит на них глазами тех, кому не по кино знакомо обжигающее чувство отчаянного и бессмысленного протеста, когда стоишь на площади на глазах у праздной толпы будто раздетый и ждешь своего автозака.
В спектакле нет явных политических параллелей, кое-где автору даже пришлось менять текст, чтобы избежать слишком уж лобовых аллюзий. Но они все равно возникают. Очевидно, что рассказывая о бунтарях прошлого, режиссер думает о современном протестном движении — о том, почему оно захлебнулось и сошло на нет. И хотя анализ исторических причин и следствий ему пока не сильно удается, напряженная вольтова дуга между эпохами все же возникает.
Александр Молочников — представитель поколения, выросшего на развалинах советской империи, среди осколков ее мифов, уже не представляющих для окружающих особой ценности. Декорации Николая Симонова как раз отлично передают это ощущение современности как свалки истории: нагромождение старой мебели, тумбочек, кроватей, шкафов, таких же бесполезных, как и отжившие свой век идеи. Молочников не пытается их реанимировать и не занимается деконструкцией мифа, как это делают, скажем, Максим Диденко и Дмитрий Егоров в «Молодой гвардии», поставленной в Мастерской Григория Козлова, где историю о подпольщиках Краснодона последовательно пропускают через призму сначала пластического, а потом документального театра.
Но, сложив этот исторический утиль в большой костер, он пытается высечь искру чистого бунтарства, наполнить зал кипучей, взрывной энергией протеста. Пусть на недолгие два часа, но в эти два часа дышать становится легче.