День театра «Гоголь-центр» отмечает в соцсетях сообщением «582 дня художественный руководитель Гоголь-центра находится под домашним арестом». А на сцене — премьерным спектаклем Владислава Наставшева «Спасти орхидею».
Автор нескольких спектаклей ГЦ — включая «Митину любовь» (первая постановка обновлённого театра, до сих пор остающаяся самой популярной) и спектакль «Кузмин. Форель разбивает лёд» (вероятно, самая эстетская работа из пяти спектаклей проекта «Звезда», номинировавшаяся на «Золотую маску») — русско-латвийский режиссёр Владислав Наставшев на сей раз пошёл ещё дальше, чем обычно: если ранее авторство Наставшева подразумевало, что он выступает в качестве режиссёра, художника и композитора, то в спектакле «Спасти орхидею» он становится не просто «универсальным художником», но демиургом создаваемого художественного мира — он не только режиссёр, художник и композитор, но также автор и главный герой. Откровенно автобиографический спектакль, в котором, впрочем, главную роль играет не подлинный повествователь, а другой актёр, — в огромной степени прецедент для театра вообще.
«Спасти орхидею» — спектакль большой формы (премьера выходит на основной сцене ГЦ), однако камерный по сути и по количеству участников: пять героев и, соответственно, пять участников спектакля. Распределение ролей — предельно небанальное: главную роль играет Один Байрон, маму героя — Елена Коренева, бабушку — Филипп Авдеев, собаку — Мария Селезнёва, а Риналь Мухаметов играет то ли соседа, то ли условную фигуру из внешнего мира. Отметим, что трое из пяти участников уже работали с Наставшевым — Один Байрон и Мария Селезнёва играют главные роли в спектакле «Кузмин. Форель разбивает лёд», а Филипп Авдеев — в «Митиной любви». Что касается приглашённой актрисы, Елены Кореневой, то её сотрудничество с «Гоголь-центром» вполне закономерно — достаточно вспомнить, что в фильме Кирилла Серебренникова «Лето» она сыграла одну из самых заметных ролей.
О причинах выбора конкретных актёров на в разной степени неожиданные роли Владислав Наставшев рассказал на youtube-канале театра: «Филипп Авдеев играет бабушку — мне показалось, что мужчина лучше сыграет, потому что бабушка, пройдя все тяготы войны и в одиночестве растя двух дочерей, к концу жизни превратилась в некое существо — бесполое, больше похожее, на самом деле, на мужчину — из-за того, что ей нужно было выживать: это поколение выживших. Елена Коренева — мамина любимая актриса (конечно, мама до сих пор не может справиться с мыслью, что её будет играть Лена Коренева, её кумир), играет маму, которая вырастила сына и теперь не очень понимает, что с этим делать — как с этим быть и как помочь. Мы же всё-таки для мам, наверное, не вырастаем, остаёмся теми же самыми детьми. Риналь [Мухаметов] играет муки творчества. То есть моё внутреннее творческое безумие, которое он выражает текстами из „Чайки“. А Маша Селезнёва играет собаку. Всю жизнь наша бедная собака мечтала родить, и вот она так и умерла девственницей, не родив. Но дело в том, что у неё бывали моменты, когда она вдруг для себя решала как-то, что она беременна. Лежала тише воды ниже травы и ждала, что сейчас с ней что-то произойдёт, — и потом, когда она понимала, что это не происходит, у неё начиналась депрессия. В моём воспалённом сознании это соединилось с муками творчества — когда тебе кажется, что ты беременен некой прекрасной идеей, а через пару дней оказывается, что это всё не то, всё ошибка».
Рассказывает Наставшев и о том, что вообще происходит в спектакле «Спасти орхидею» и почему самому режиссёру это кажется закономерным: «Зрители попадают в ситуацию замёрзшего катка, на котором находится главный герой. Он вспоминает, как в детстве мама с бабушкой его водили кататься на коньках. Весь спектакль он на этом катке остаётся, не будучи в состоянии с него никуда выбраться. В каком-то смысле это можно считать метафорой того, что мы все из детства — и там остаёмся, по большому счёту: никуда из него не деться нам, не спастись.
Герой — я. Возможно, я даже воспринимаю себя как персонаж: например, если я переезжаю на новую квартиру и мне надо её обставить, то я к этому обживанию квартиры отношусь как к сценографии. То есть для меня это декорация. Может быть, это просто уже профессиональная деформация. А потом, этим можно заниматься бесконечно: я, возможно, всю жизнь так и ставил бы спектакли, либо взятые целиком из реальности, либо реальностью вдохновлённые, — мне кажется, это самое честное, что вообще человек может делать. Личностный подход в искусстве — ничего в этом такого нового или радикального нет. Всё равно законы одни и те же: зритель должен прийти в зал — и ему должно быть интересно.
Конечно, я делаю этот спектакль в надежде на то, что с главным героем, со мной, зритель будет в состоянии себя соотнести. Я абсолютно уверен, что у большинства людей были такие же бабушки и есть такие же мамы. Это ещё одна важная тема в спектакле: поколения, смена их и то, как мы зависим от предыдущих поколений. Это образ, несмотря на то, что звучат документально, слово в слово, записанные разговоры с мамой или изречения моей бабушки. Я отталкиваюсь от реальности, чтобы родить некую собственную вселенную. И основной сюжет спектакля — это акт творчества, акт создания. Я всё-таки думаю, что любая жизнь — это акт творчества, и моей задачей в этом спектакле является показать его как некую метафору нашего общего бытия».