Фото предоставлено Летним фестивалем искусств “Точка доступа”. На снимке: актер Максим Фомин
В Петербурге закрылся фестиваль “Точка доступа”. Корреспондент Театра. – о спектакле Константина Учителя и Владимира Кузнецова “Разговоры беженцев”.
В начале сороковых на вокзале Хельсинки сидели двое: говорили о паспортах, любви к порядку, равноценности пива и сигар и о том, что невозможно жить в стране, где нет чувства юмора и невыносимо жить там, где без этого самого чувства не выжить.
В середине десятых на Финляндском вокзале сидели двое — пили кофе, ели «Доширак», играли в шахматы, смотрели на расписание поезда «Аллегро», что следует в Хельсинки. Герои Брехта — Циффель (физик) и Калле («этого достаточно») материализовались в Петербурге в виде среднестатистических пассажиров с помощью режиссеров Константина Учителя (художественный руководитель постановки) и Владимира Кузнецова. Спектакль вышел в рамках Летнего фестиваля искусств «Точка доступа».
Для текста Бертольда Брехта, сочиненного в Финляндии в 1940-1941 годах и максимально лишенного действия, Учитель и Кузнецов находят изящное сценическое решение. Зрителям выдают наушники, в которых и будет звучать сочинение Брехта. Так авторы спектакля не только находят форму работы с текстом, но и в какой-то степени пересказывают историю его воплощений: именно у «Разговоров беженцев», ближе всех подобравшихся к постдраме, небогатый сценический путь. Зато — масса исполнений на радио в разных странах мира.
На самом деле, голоса, звучащие в наушникх, принадлежат актерам Сергею Волкову и Максиму Фомину, которые бродят среди уезжающих и провожающих — и только петличка с микрофоном, в который они что-то нашептывают, отличает их от толпы. И лучшей пары исполнителей для этого текста — подробнейшей расшифровки антивоенного потока сознания, не найти. Актер Максим Фомин (здесь он физик Циффель), целый год играет моноспектакль «Топливо» по интервью автора программы FineReader Давида Яна, планировавшего стать физиком. Роль просто Калле с неопределенным родом занятий досталась Сергею Волкову, недавнему выпускнику СПбГАТИ, обладателю портретного сходства с Брехтом и «Золотой маски» этого года за роль драматурга в спектакле Юрия Бутусова «Кабаре Брехт». Вместе эта пара в походных джинсах и с рюкзаками превращает диалоги Брехта в безэмоциональный разговор попутчиков, коротающих время — в документ, фиксирующий состояние интеллигента в предгрозовом обществе.
В их исполнении нет ни нервности, ни разыгрывания: присвоенные актерами огромные диалоги из «Разговоров беженцев» звучат без лишних эмоций, становясь такой же частью речевого потока, как фразы о сбитом трехпалубнике или невкусном кофе. На практике это выглядит так: «Все великие идеи гибнут, потому что есть люди — два трехпалубника» — и актер что-то вычеркивает в блокноте.
Убивая время, Циффель и Калле перемещаются из зала ожидания — на улицу и обратно, на платформу — и обратно, в кафе — и снова на платформу. Зрители чаще следуют за ними, но иногда им приходится идти в противоположную сторону. Перемещениями тут управляет человек с флажком (им оказывается режиссер Владимир Кузнецов) — за флажком велит следить металлический голос в наушниках, периодически вклинивающийся в разговор героев. И в тот момент, когда тебя вежливо, но вполне настойчиво загоняют флажком на третий круг по лестнице, вдруг вспоминается что-то из Высоцкого — о природе тоталитарной власти, которая и приводит героев Брехта на вокзал.
Вокзал, кстати, тоже ведет свою роль, не скупясь на подробности и мастеров эпизода. Так, во время одного из показов, полицейский, видимо, пропустивший мимо ушей все инструкции устроителей фестиваля, вдруг задержал актеров и сообщил, что в нашей стране в принципе можно все. Главное — не попадаться. И реплика бдительного стража порядка, транслируемая через петлицы, надетые на актеров, моментально стала органичной частью брехтовского текста.
Во время другого показа «постарался» канал «Россия 1»: «Мой госстрой заставляет меня воевать», — произносят актеры. «А я не хочу!» — отвечает девушка из сериала с названием «Семья маньяка Беляева», который транслирует вокзальная плазма. А случайное наложение рекламы «Я —Россия» на брехтовское размышление о стране, в которой невозможно выжить без чувства юмора, до сих пор воспринимается режиссерским ходом. И такие моменты — самое сильное в спектакле, сумевшем не только создать уравнение атмосферы места, где люди оказываются «еще не здесь, но уже не там», но и возвести его в брехтовскую степень ощущения опасности. В результате получилось четкая формула неопределенного состояния — того переходного момента истории, который так заряжен, что может обернуться чем угодно.