В театре Пространство Внутри вышел спектакль «Петушки» по мотивам поэмы Венедикта Ерофеева. Режиссёр – Савва Савельев, художник – Саша Карпейкина. Спектакль так вдохновил студента-продюсера Егора Семахина, что он (и уже не в первый раз) решил выступить в роли рецензента.
До начала спектакля женский голос в микрофон информирует рассаживающихся в небольшом зале зрителей об отмене поездов всех направлений. Последовательно перечислив станции, на которых поезд до Петушков осуществляет остановки, диктор закончит очередным сообщением об отмене. Впрочем, пассажирам международного направления (если такие ещё остались) тоже не имеет больше смысла толпиться в зале ожидания – поезд до Берлина сегодня не прибудет. И, в отличие от электричек Горьковского направления, вероятно, не прибудет ещё очень долго.
В других спектаклях театра «Пространство Внутри» сцена становилась местом действия то грузино-абхазской войны, как в спектакле Жени Беркович «Считалка», то условной Хиросимой, озвученной мерным биением жизни за несколько минут до того, как эта жизнь там навсегда остановится. В «Петушках» Саввы Савельева пространство преображается в зал ожидания Курского вокзала, до которого буквально рукой подать. На подступах к нему знакомится читатель и с героем легендарной поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки», вдохновившей режиссера на постановку собственной сценической версии. Уже в первой главе Веничка (так зовут героя поэмы) сообщает о странной коллизии: куда бы он ни отправился – все дороги его неизменно приводят к Курскому вокзалу. Москва для героя начинается не от Кремля (туда он надеется однажды прийти), а от этого злачного закутка близ Садового кольца. Но если у Ерофеева Курский вокзал становился точкой «сборки», пунктом А, откуда пускался в свою хмельную одиссею Веничка, то для участников спектакля скупая декорация в освещенном тусклым светом зале в ближайшие полтора часа не изменится.
Другой гений места безошибочно угадывается, когда к зрителям выходит первый из исполнителей. Им оказывается Александр Горчилин. Измерив зал равнодушным взглядом, он с рюкзаком за спиной и большим плюшевым медведем подмышкой проковыляет к центру сцены. Облик артиста воскрешает в коллективной памяти зрителей образ литературного прототипа, Венички Ерофеева, люмпена-интеллигента из советского безвременья, небритого отщепенца с заплывшими печальными глазами и душой, «как у троянского коня пузо». Персонажа Горчилина зовут Сергей, и цель его поездки в Петушки та же, что и у лирического героя поэмы, – проведать болеющего сына.
Ожидание поезда Сергею скрасит (или – отяготит?) немолодая блондинка Люда (Ирина Выборнова) с сумкой-тележкой. Она сидит, закинув нога на ногу, в кресле соседнего ряда и просматривает разворот газеты. «Вечером обещают звездопад», – хрипловатое контральто внезапно прерывает безмолвную мизансцену, но вывести молчаливого соседа на разговор пока не удается. Обоим, как вскоре выяснится, по пути, а значит – не грех и познакомиться. В прошлом Люда была актрисой, а теперь она пенсионерка, свое свободное время проводит на даче в Петушках. Завязавшуюся беседу с попутчиком женщина способна, если надо, обратить и в лихую интермедию, и в нелепый фарс, – на всякий прозаичный сюжет, из которых состоит человеческая жизнь par excellence, у нею довольно жанров. На то Люда и жрица Мельпомены, чтобы не давать себе и другим заскучать, хоть звезда её давно остыла, но в окружении случайных «зрителей» снова загорается в зените былой славы. Угрожающая витальность и надрывный гротеск Люды могут как позабавить зрителей, так и смутить или даже утомить. Делом чести она считает поделиться самым ценным, что у неё осталось, – воспоминаниями, во власть которых человеку, считает Люда, нужно отдаваться добровольно и с невыносимой легкостью. Потому она так демонстративно пролистывает перед Сережей старый альбом с фотографиями, как бы невзначай вспоминая одну театральную байку за другой: про то, как была влюблена в мускулистого Гафта, или как попала в разгар перестройки на «Служанок» Виктюка. В спектакле героиня Выборновой тараторит без умолку, торопливо, и только когда спросят о личном, – об отношениях с сыном, давно потерявшим с матерью эмоциональную связь, или об одиночестве, – её многословные речи затихают, и уязвленная Люда отбивается сухими и односложными ответами.
Александр Горчилин и Ирина Выборнова встречались на одной сцене прежде не раз и не два. Оба работали в ныне почившем Гоголь-центре, располагавшемся в здании по соседству с «Пространством «Внутри». Те из зрителей, кому посчастливилось увидеть последнюю премьеру Гоголь-центра «Берегите ваши лица», наверное, помнят их совместный выход. Тогда исполнителей свел на одной сцене режиссер-постановщик спектакля Савва Савельев. Спустя два года, на другой площадке и при новых обстоятельствах, Савельев встречается под знаком Ерофеева со своими артистами вновь.
Перенеся действие из вагона пригородной электрички в зал ожидания, Савельев подчеркнуто оставляет внешний сюжет первоисточника – путешествие в заветные Петушки (читай, на край ночи). Серёжа в начале спектакля иронизирует по этому поводу: раз хочешь в Берлин – поезжай, но всё равно ты попадешь на Курский вокзал. Вечному возвращению режиссер противопоставляет другой процесс – не менее длительного ожидания вместе с людьми, которым, как и тебе, очень и очень плохо.
Первые двадцать минут спектакля, незамеченный зрителями, пролежал на вокзальном кресле третий участник спектакля. До самого финала останется загадкой: кто этот подросток Саша (Софья Реснявская), одетый в мешковатое худи с накинутым на голову капюшоном, мальчик это или девочка. Известно только одно: и ему/ей зачем-то понадобилось оказаться в Петушках.
Один чеховский персонаж из раннего рассказа говорил: «Я хоть и маленький человек, а у меня в душе свой жанр есть». Жанры сменяют друг друга, как остроумно заметил Веничка в поэме, по мере того как сокращается расстояние до конечной станции и повышается градус выпитого. Потёмки чужой души призывал Веничка чтить, «смотреть в них, пусть даже там и нет ничего, пусть там дрянь одна – все равно: смотри и чти, смотри и не плюй». Артисты следуют этому завету покорно – всматриваются в потёмки чужой души и чтут её как святыню; и чем шире их души приоткрываются для впечатлений бытия и эмпатии, тем очевиднее кажется родство спектакля и первоисточника.
Эстетика ерофеевской поэмы прочно сшита из кусков разной фактуры, соединяющихся в колоссальный постмодернистский коллаж. Одни пассажи представляют собой свободный парафраз Священного Писания, другие – реминисценции на Достоевского, в каких-то прямым текстом звучит Шекспир, оммаж на которого в сыром тамбуре электрички доводит возвышенный мимезис до необратимости экзистенциального ужаса, то есть полной гибели всерьез.
Савельев обходится с первоисточником вольно. Не следует слепо каждой запятой авторского закона, а стремится ухватить дух, который не всегда точно описывается словами. Режиссёр расставляет по ходу спектакля акценты, которые зритель, не ознакомившийся с содержанием поэмы заранее, вряд ли безошибочно считает и из единого контекста вычленит ерофеевскую прозу.
Савельев без швов и зазоров прошивает партитуру каждой роли, монтируя отрывки текста с китчевыми репризами персонажей, сообщающие нам больше о тревогах современного человека, нежели о невзгодах обывателя из мифологического прошлого. Глубокомысленные камлания героев поэмы по потерянному раю и житейской юдоли застывают во взглядах артистов тенью от идеи. Вот к компании «ожидающих» присоединяется Андрей (Сергей Муравьев) – и начинает собственную «исповедь» с монолога Вени о пустых и выпуклых глазах русского народа, вселяющих в автора «чувство законной гордости», а следом поделится сокровенным уже своими словами.
Савва Савельев поставил спектакль про то, что человек человеку друг и товарищ. Если не брат, (а в «Петушках» незнакомец оказывается роднее собственного сына), то во всяком случае, не волк. Формальная на первый взгляд разница между героями вроде той, что прослеживается в сцене знакомства: молодому поколению в лице Саши приходится объяснять, кем были Роман Виктюк и Олег Попов, а немолодой Людмиле, ничего не слышавшей про певицу Асти, напевать её песни, – снимается заметными, но неведомыми связями. Так к концу спектакля Сережа и Андрей узнают, что учились в детстве в одной музыкальной школе и обоим сольфеджо преподавала одна и та же строгая педагогиня. Новую дружбу они, половину спектакля питавшие друг к другу взаимную неприязнь, скрепляют рукопожатием и звоном стаканов.
Участники этого печального квартета, застрявшие на неопределенный срок в зале ожидания, устраивают пикник на обочине жизни, в которой каждый из них ощущает себя лишним. Только пикник вскоре оборачивается пиршеством духа, пьяным карнавалом с музыкой, исполняемой вживую и специально написанной для спектакля Василием Михайловым и Игорем Ушаковым (группа «Бомба-Октябрь»), танцами, глухим смехом, а к финалу – импровизированным театром, сооруженным за несколько секунд из подручных материалов – троса и белого полотна. И правда, из будничного унылого ритуала – развешивания мокрого белья – рождается театр, который ведь тоже своего рода ритуал. Раз этот мир не устроен для счастья, нужно построить новый. Искусство по-прежнему остается одной из легитимных форм эскапизма.