Драматург, участник фестиваля молодой драматургии «Любимовка», участник партнерской лаборатории Центра белорусской драматургии (куратор М.Ю. Угаров, 2015)
Он не любил какие-то жесткие понятия, структуры, в общем, все, что так или иначе может быть связано с профдеформацией. Конечно, он использовал все эти вездесущие «идея», «тема» и т. д., но все эти понятия были растворены в его объяснениях. Тут точнее было бы говорить, растворены в его отношении к происходящему. То есть ты не замечал этого всего, а просто следил за его речью, за его замечаниями, советами, примерами. И следил только потому, что он сам в эту секунду был в тебе. Вот, как мне кажется, его метод. Метод — в постоянном, ежесекундном присутствии и передаче
И здесь нужно говорить, что это давало определенную свободу, открытость для восприятия. Например, мне, навсегда испуганному академической лексикой, присутствовать при таких назидательных разборах, когда все самое страшное легко, с доброй иронией вплетено в разговор, — это безумно раскрепощало. Ведь для каждого находился отдельный язык, подход, отдельный пример.
Да, и непонимание. Когда он сам говорил: «Я не понимаю» или «Это невозможно!» Сейчас так много говорят «театральное исследование», «спектакль-исследование», и он смеялся в голос и говорил — я не понимаю, какое может быть исследование в театре? И уже смеялись все вместе, не понимали, и все же смеялись. Но в этом его непонимании не было неприятия. В лаборатории мы с Женей Корнягом создавали пьесу Blondie, и до последнего дня он говорил одно и тоже — я не понимаю, что у вас за история, как она движется, но это интересно. И уезжая, говорил то же самое. Но до последнего не отвергал наши стремления. Вот в этом шансе, который необходимо дать каждому, и заложено то понимание педагогики, благодаря которому он взрастил целую плеяду театральных людей.