Под конец сезона в Электротеатре Станиславский, который полтора года назад возглавил режиссер-экспериментатор Борис Юхананов, еще раз показали спектакль Ромео Кастеллуччи «Человеческое использование человеческих существ» по мотивам библейской легенды о воскрешении Лазаря. Накануне премьеры режиссер рассказал Марине Шимадиной о работе в Москве.
Некоторые европейские режиссеры сегодня отказываются приезжать в Россию, демонстрируя несогласие с политикой Путина. Что вы думаете об этой тактике бойкота?
Я нахожу это бессмысленным. Театр и искусство вообще производят смыслы, а границ у смыслов нет. Когда я работал в Израиле, мне присылали письма с призывом не ездить туда, то же самое было с Ираном. Когда я приехал в Россию в прошлом году, многие отворачивались от меня. Но я не обращаю на это внимания. Более того, я считаю, что если художник не согласен с политикой государства, он обязан поехать туда и выразить несогласие своей работой, своим спектаклем.
Какие у вас впечатления от работы здесь — в Москве, в Электротеатре?
В России театр является настолько прочувствованной формой искусства, что каждый раз, приезжая сюда, я просто дрожу. Мы с Борисом Юханановым знакомы очень давно, и знакомство наше развивалось на философско-интеллектуальном уровне, мы с ним находились на одной волне. Но только начав здесь работать, я понял глубину этого духа.
Я буду предельно честным: мне было хорошо в России и раньше, когда я показывал свои работы на фестивале SOLO, Чеховском фестивале и фестивале «Территория». Но в Электротеатре Станиславский — другое дело, это очень глубокая работа, созданная совместно с русскими артистами.
Кстати, это единственный пример в моей практике, когда я ставлю придуманный мной спектакль с чужими актерами. Как приглашенный режиссер я работаю в других театрах, но там мне заказывают материал, конкретного автора и произведение.
Но создавался этот спектакль в Италии, в Болонье. Что поменялось при его переносе?
В сущности спектакль не меняется, изменяется его внешняя оболочка, геометрия взгляда. Парадокс здешней постановки в том, что потрясающей красоты пространство мы должны полностью спрятать в полиэтилен. Я благодарен, что Электротеатр пошел нам навстречу и согласился на это.
Чему вы научились у русских артистов?
Меня глубоко поразило их упорство. Им пришлось забыть все, чему они были обучены. Я видел, как им было тяжело переламывать себя и по новому создавать то, чего я от них добивался. В России все чтут Станиславского, но здесь был и Мейерхольд. И эта моя работа — между Станиславским и Мейерхольдом.
Электротеатр вообще уникальное место. Ни один другой московский коллектив не решился бы на такой смелый эксперимент. Русский театр вообще очень консервативен. Но в Италии, как я понимаю, ситуация похожая?
Да, в Италии официальный театр очень консервативен. И я должен подчеркнуть, что мое творчество было признано сначала за рубежом, а потом на родине. Как говорится в пословице «нет пророка в своем отечестве».
Получает ли ваша труппа какую-то государственную финансовую поддержку?
Смехотворно символическую, мы содержим себя сами. Правительство сейчас старается как можно больше урезать дотации и сократить количество финансируемых театров. Это государство абсолютно не верит в театр, оно едва-едва его терпит, с большим недовольством. Нам постоянно дают понять, что мы не нужны. И я вижу, что молодежи сейчас начинать с чистого листа попросту невозможно.
В последнее время русский прогрессивный театр тоже находится в конфронтации с государством и церковью, которая стала открыто выражать недовольство «неправильными» трактовками библейских образов. Вы же слышали про скандальную историю с «Тангейзером» в Новосибирске, где опера была запрещена, а директор снят с должности?
Что вы говорите?! Не могу поверить. Это уже откровенное наступление цензуры. Это позорный акт неуважения и к художнику, и к театру, но прежде всего — неуважение к зрителю, которого считают ребенком и решают, что ему можно смотреть, а что нельзя.
Вы же тоже сталкивались с подобными нападками на ваши спектакли?
Да, но не стороны государства, а со стороны фашистско-экстремистских группировок. Самый тяжелый случай был в Париже, где нам пришлось играть спектакль «О концепции лика Сына Божьего» под охраной полиции. Потому что мне угрожали, присылали письма с гильзами, завернутыми в страницу из Библии. Но во Франции государство взяло нас под защиту, сам министр культуры пришел в театр. В Италии же никто не пошевелит пальцем ради нас. Италия, не надо забывать, это жестокое католическое государство. Но парадоксальным образом некоторые священники и теоретики церкви хвалили и защищали мою работу.
Кстати, я тоже буду ставить «Тангейзера» через два года в Баварской опере Мюнхена, с возглавившим её русским дирижером Кириллом Петренко.
Вы уже придумали концепцию?
Нет, я еще не думал об этом, сейчас занят другими, более срочными работами. В Париже я буду ставить неоконченную оперу Шёнберга «Моисей и Аарон». А сейчас я возобновляю «Орестею» — в этом году спектаклю исполнится 20 лет, и французский «Осенний фестиваль» попросил меня показать этот спектакль по возможности с теми же актерами. Сначала я сомневался, стоит ли входить в одну реку дважды. Но потом решил, что это имеет смысл. И я очень надеюсь когда-нибудь привезти спектакль в Москву. Хотя это не просто: на сцене помимо актёров будут две лошади, три осла и шесть мартышек.
Текст впервые опубликован на итальянском языке на сайте Russia Beyond the Headlines