Фото Анастасия Блур
В основу спектакля Дмитрия Волкострелова и Дмитрия Ренанского «Жизнь художника извне и изнутри» легла одноименная книга искусствоведа Аркадия Ипполитова.
Спектакли театра POST – это всегда переосмысление самого понятия «театр», всегда расширение границ и экспансия на сопредельные территории, в первую очередь, на территорию современного искусства. «Жизнь художника извне и изнутри» Дмитрия Волкострелова и Дмитрия Ренанского показали в одном из залов Дома-музея Шаляпина: большой ангар, кирпичные стены.
Поначалу кажется, что ты пришел на выставку: вдоль стен расположены пюпитры с текстом, в самом начале – стенды с аннотациями, где приводятся энциклопедические сведения о герое экспозиции и использованных материалах. В основу спектакля «Жизнь художника извне и изнутри» легла одноименная книга искусствоведа Аркадия Ипполитова, вышедшая в издательстве Европейского университета в Санкт-Петербурге в 2016-м. Этот труд представляет собой анализ новеллы знаменитого писателя XVI века Джорджо Вазари о его современнике, флорентийском художнике Якопо Понтормо, и дневника самого Понтормо, зафиксировавшего свои последние годы жизни.
Два взгляда на жизнь художника, внешний и внутренний, в спектакле не противопоставлены – их значительная разница видна и в тексте, без дополнительных акцентов. Но все три источника – текст Вазари, текст Понтормо и комментарии Ипполитова – представлены здесь разными способами.
Ты бродишь по этому галерейному пространству, читаешь картонки с текстом Вазари – его жизнеописание, анализ творчества художника – все это очень красочно, с личным отношением, с нескрываемыми эмоциями. Понтормо сложно назвать типичным представителем высокого Ренессанса, искусствоведы разных веков подчеркивали экспрессивность его творчества, называли его авангардистом XVI века, угадывали маньеризм в его творчестве и находили сходство его поздних работ с гравюрами Дюрера. Можно сказать, что Понтормо, художник-интуит, опережал свое время, за что и подвергался критике, а по достоинству был оценен уже в XX веке.
Пока ты читаешь тексты Вазари, комментарии Ипполитова, озвученные представителями сегодняшнего творческого Петербурга (Настасья Хрущева, Илона Маркарова, Павел Гершензон и др.) звучат из динамиков – эти фрагменты множатся, наплывают друг на друга, заполняют пространство. В какой бы точке этого зала ты ни находился, читаешь ли ты или просто стоишь, пытаясь впитать все происходящее в себя целиком, ощущаешь тотальность этой инсталляции. Главное – не информация (все таблички все равно не прочесть), главное – погружение: творчество Понтормо, не представленное здесь визуально, но описанное, становится единственной твоей реальностью на несколько десятков минут. Главное – искусство: политический, исторический контекст жизни Понтормо присутствует только как фон, но он тоже значителен – о разладе художника, сочувствующего республиканцам и вынужденного работать на власть дома Медичи, уничтожившего республику, вспоминаешь, когда начнется вторая часть спектакля. Когда будут читать дневник.
Дневник Понтормо называется «Моя книга». Дневники в то время были редкостью, и надо понимать, что дневник художника XVI века совсем не то же, чем стали подобные источники века двадцатого. Великие люди современности знают, что их дневники после их смерти станут достоянием общественности, будут опубликованы, их станут изучать искусствоведы. «Моя книга» – об этом догадываешься сразу по содержанию – документ исключительно внутренний, хроника, которую художник вел для себя. Записывая ничтожные события каждого дня, он, подобно аутисту, упорядочивал мир вокруг себя, систематизировал жизнь и утверждал обычный ход вещей.
Вторая часть спектакля, жизнь художника «изнутри», более театральна, более традиционна, нежели первая, экспозиционная часть. Потихоньку, пока зрители еще бродят между пюпитрами, выхватывая фрагменты исследования Вазари, два актера, Алена Старостина и Иван Николаев, выносят стулья, расставляя их в хаотичном порядке. Постепенно хаос превращается в систему, и узнаваемость импровизированного зрительного зала заставляет зрителей занимать места. Перед нами – стена, небольшой помост, актеры посидят, молча, и уйдут нам за спины. Перед нами останется только стена, на которую проецируют текст, и высокая свеча – этот образ использует Ипполитов, характеризуя дневник Понтормо. Если описание Вазари – это открытая сцена, то, читая дневник, мы наблюдаем жизнь художника в замочную скважину, при неверном и тусклом свете свечи. Первые слова, появляющиеся на экране, – некие правила бытовой жизни, которые сформулировал для себя художник – есть, спать и работать надо в меру, иногда надо поститься и т.д. и т.п. Правила жизни дотошного интроверта. Слова возникают в разнобой, лишь потом, когда каждое из них появится на экране, можно будет понять смысл. Так устроен, собственно, и весь спектакль – это не экскурсия, не ликбез, не линейное жизнеописание. Наоборот, из случайных фрагментов – кто что успел заметить или прочитать – собирается смысл, и он не только об уникальной фигуре Понтормо, но и вообще о соотнесении частной жизни «человека творящего» с миром, с вечностью, с собственной, изменчивой в веках, значимостью. Николаев и Старостина читают монотонно: она произносит дату, он зачитывает саму запись. Читают сначала механическими голосами, выдерживают равные паузы между записями. Потом как будто что-то сбоит в этой манере, кто-то спешит, кто-то опаздывает, в интонациях появляется неуверенность – так живая жизнь проступает в этих строчках, воздействуя на тех, кто их произносит.
«Жизнь художника извне и изнутри» – во многом, про скрытое, про умолчания. Весь дневник – это скупая хроника бытового существования: «2 февраля, в субботу вечером, и в пятницу я ел капусту, и за два вечера съел 16 кусков хлеба, и, чтобы не изнурять себя, не работал, хотя тело и живот не болели. Погода была плохая, дождливая». В дневниках Понтормо нет размышлений о жизни, нет рассуждений об искусстве, нет ничего, что соприкасалось бы с реальностью в масштабах больше, чем меню, погода или самочувствие. Свою работу он фиксирует так, как мог бы снимать показания, например, какой-нибудь метеоролог – только факты, только скупая хроника. «15 марта начал рисовать руку, которая держит веревку, которую начал рисовать в пятницу. Вечером ел омлет, сыр, инжир, орехи и 11 кусков хлеба». Ренессанс в широком смысле ассоциируется с культом человека, с упоением его творческими возможностями, но никак не с эскапизмом, который демонстрирует «Моя книга». Кажется, что Понтормо – случай уникальный, и догадки, которые мы можем строить, изучая источники, вряд ли подлежат обобщению. Но в сущности, когда дело касается творчества, любое обобщение – условность, существующая для удобства классификации.
Когда Понтормо говорит о своей работе, на экране появляются его зарисовки тех фрагментов, которые были выполнены им в тот или иной тень. В последние годы Понтормо работал над фресками в церкви Сан Лоренцо, которые позднее были уничтожены. Если случайно закроешь глаза, картинку можно и пропустить – она мелькает лишь доли секунды. «Жизнь извне и изнутри» – это еще и о памяти, о том, насколько возможно пронести что-то сквозь века – ведь даже если памятник остается, исчезает контекст. В этом смысле премьера театра POST заставляет вспомнить другой спектакль Дмитрия Волкострелова ¬ «Русский романс» в Театре наций, где объектом исследования становилась культура романсов, с течением времени обретшая музейность.