В разделе On Stage помещена беседа Николая Песочинского и Дмитрия Ренанского о том, куда подевался питерский андеграунд и что происходило в петербургской драме с конца 80-х годов прошлого века и до начала нулевых. В частности, речь зашла об уехавших в эмиграцию Вячеславе Полунине, Антоне Адасинском, Евгении Козлове и других заметных фигурах отечественной сцены. «Театр.» решил выяснить, какова ситуация с эмиграцией в других, более «конвертируемых» видах искусства. О перемещениях артистов оперы и балета размышляют Екатерина Бирюкова (Условность места) и Анна Гордеева (Танцы без визы).
Условность места
Классическая музыка была вывозным товаром даже при железном занавесе. Образцова пела с Доминго, Рихтер музицировал с Бриттеном, этот цеховой музыкальный мир был не то чтобы совсем общим, но жесткие политические границы в нем нет-нет да обходили. Разумеется, речь идет о самых великих именах. И кажется, что отъезды тоже были только великие. Знаменитые эмигранты — Ростропович с Вишневской, Кремер, Кондрашин. Хотя неизвестных широкой публике струнников советской еще выучки можно встретить во многих оркестрах мира.
Вместе с падением железного занавеса знаменитых эмигрантов не стало. Открытий-сенсаций из разряда «эмигрировал, многие годы не выступал на родине и вот наконец приехал» — единицы. Аркадий Володось, Сергей Крылов, Мария Гулегина. Одновременно изменилась сама структура музыкального мира, в котором статус музыканта определяется уж никак не местом жительства, а местом работы. Причем круто, когда эта работа не штатная.
Сейчас говорить об «уехал — не уехал» имеет смысл только по отношению к музыкантам с постоянным местом работы. А это вовсе не солисты и не звезды, а оркестранты или певцы, которые «сидят на фесте» (то есть на контракте), — как правило, начинающие или не сделавшие большой карьеры. Для таких музыкантов среднего звена за пределами России (это может быть Европа, Америка, а теперь уже и Дальний Восток) просто больше возможностей для приложения своих сил. Музыкальный рынок в нашей стране очень неразвит (а для композиторов его вообще практически нет). В общем-то, это обычные трудовые мигранты. Их огромное количество. В любом музыкальном театре или оркестре звучит русская речь — причем музыкантов не только из России, но и из Прибалтики, с Украины, из Закавказья. Не последнюю роль в перемещении музыкантских масс играет отсутствие языкового барьера: вербальность в музыке не главное, а в оперном деле для этого существует институт коучей, тренирующих в пении на каком угодно языке.
Но даже если говорить о солистах, то им у нас тоже не всегда найдется чем заняться. Если, допустим, ты Максим Миронов и у тебя россиниевский тенор, то кроме «Севильского цирюльника» больше в России петь тебе практически нечего, репертуар наших театров необычайно узок, приходится промышлять в Италии. А таких теноров у нас в последние годы уже народилось несколько — сразу на экспорт. Честно говоря, даже спецпремьеры для Нетребко, которые время от времени устраивает в Мариинке Гергиев,— это просто галочки в графе «наши звезды», но годный ей репертуар, все это бельканто, вовсе не находится в сфере гергиевских интересов.
В любом случае крупная карьера (кроме дирижерской) — это не штатная работа. Во многих ведущих мировых театрах вообще уже нет постоянной труппы, кастинг идет каждый раз под определенный проект, как в кино. И, соответственно, жизнь проходит в самолетах и гостиницах.
А недвижимость — это просто место, где удобнее перепаковывать чемоданы и где твои дети будут делать школьные задания. Для кого-то это по-прежнему Москва или Петербург, для кого-то совсем другие города.
Вот, например, главные представители русского пианизма — где они живут? Более или менее понятно только про Дениса Мацуева. Николай Луганский — многие удивляются, когда узнают, что он по-прежнему живет в Москве. Борис Березовский живет в какой-то Европе, никто не помнит в какой. Все равно основное концертное время и тот и другой проводят не в России. Великий Григорий Соколов вообще дает в России один концерт в год, причем только в Петербурге, где у него есть квартира (но живет он в Вероне).
Если еще вспоминать убежденных петербуржцев, то вот вам Марис Янсонс, любимый европейский дирижер, возглавляющий мюнхенский и амстердамский оркестры класса А, у которого только в Питере квартира и есть. Там библиотека, ноты. Просто в Петербурге он практически не выступает. А там, где выступает,— живет в гостиницах. Дирижер Владимир Юровский по приезде в Москву всегда ходит плотно окруженный однокурсниками из Мерзляковки. Но он все-таки скорее не наш, а берлинско-лондонский (хотя в том же Лондоне руководит оркестром Гергиев, который вроде как питерский). Но младший брат Юровского Дмитрий уже вроде московский, потому что недавно возглавил оркестр «Русская филармония». Вот со старшим из этого фамильного дирижерского клана — Михаилом Юровским — все ясно: он настоящий эмигрант.
С расползанием по миру учителей (Дмитрий Башкиров в Мадриде, Давид Герингас в Берлине, Захар Брон в Кельне, и это только надводная часть айсберга) стало почти невозможно определить даже принадлежность к тому, что называлось национальной школой. Вот победительница последнего конкурса Шопена в Варшаве — Юлианна Авдеева. Училась в Москве (Владимир Тропп) и Швейцарии (Константин Щербаков), стажировалась в академии на озере Комо (Дмитрий Башкиров). Ну, вроде все равно русская фортепианная школа. А вот победительница конкурса барочных певцов в Инсбруке Анна Горбачева — родом из Екатеринбурга, учится в Лондоне. Она чья? Понятно, что барочному стилю ее уже не наши специалисты обучали.
Поколение20-летнихзнаменует совершенно новый этап русского присутствия в мировом глобализированном музыкальном пространстве — с его всевозможными международными мастер-классами, летними академиями и молодежными программами при ведущих оперных театрах. Если девяностые — это время лихих заработков, то нулевые — время интеграции.
Показательна история фестиваля «Возвращение», который 15 лет назад затевался именно как площадка для разлетевшихся по миру птенцов элитных московских музыкальных школ. Было важно, что вот этот приехал из Лондона, а тот из Парижа. Сейчас это уже неважно. Есть некий костяк музыкантов с общими целями, вот и все.
И для их осуществления они просто разгребают в своём графике время для репетиций и собираются, кто откуда. Указание страны в скобках после имени на афише все больше превращается в условность.
Танцы без визы
Когда отменили выездные визы, балетный народ обрадовался, но массовой эмиграции не случилось. Артисты стали «жить на два дома»: постоянная работа в родном театре, периодические заработки в гастрольных компаниях. Именно в 90-хвозникло невероятное количество фирм, продающих «русский балет» во всех закоулках мира,— причем «чесы» устраивались с использованием знаменитых брендов, и одного танцовщика кордебалета хватало, чтобы написать на афише, что в какой-нибудь американский Урюпинск едет с гастролями весь Большой театр. Таким образом решались денежные проблемы. Что же касается творческих устремлений, то постоянная работа в западных труппах сначала пугала наших людей. Классика классикой, но в большинстве театров идет еще и то, что балетные называют модерном (в эту категорию попадает все, что не Петипа,— от неоклассики до передвижений по сцене ползком в «контемпорари»). А наши школы учили (и учат до сих пор), что этот самый «модерн» — низшая форма танцевальной жизни; соответственно, так опускаться народ не хотел. За минувшие двадцать лет ситуация несколько изменилась.
В первую очередь ситуация в головах танцовщиков: если уж эти немцы (американцы, голландцы) деньги платят, мы можем поехать и станцевать им то, что им нравится.
Главные потери российских театров в начале90-хбыли символичны: две балерины из Петербурга, танцовщик из Москвы. В Гамбург уехала из Мариинки Анна Поликарпова — балерина-дива, балерина-правительница сцены. То есть такой она стала именно в труппе Джона Ноймайера, в Мариинском (еще Кировском тогда) театре говорили лишь о грядущем явлении новой примы. В Амстердам — Лариса Лежнина, образец тихого стиля, балерина-стихотворение. А Москву ради Вены покинул Владимир Малахов — не взятый в Большой театр великим мыслителем Юрием Григоровичем танцовщик, способный парить в воздухе, словно бы вовсе не опускаясь на землю. Он немного потанцевал в труппе у Касаткиной и Василева, но заработать в «Классическом балете» всегда было невозможно, а Малахов еще и москвичом не был, в школу его мама привезла из Кривого Рога. Соответственно — Вена, Нью-Йорк, Берлин … а сейчас он возглавляет главную труппу немецкой столицы.
Гораздо больше народу из Петербурга отправилось искать счастья за границей в середине2000-х,когда начались разговоры о грядущем закрытии сцены Мариинского театра. Помните, был такой период, когда планировалось закрыть старое здание, не построив еще новое, а труппу отправить на двух-трехлетние гастроли? Этот проект пугал балетный народ до дрожи в коленках — и мы подарили миру целую волну артистов. Не прим и премьеров (эти надеялись, что их великие потрясения коснутся в меньшей степени), но солистов меньших уровней — тех, кто с потерей сцены терял шанс выбиться наверх. Свой шанс они получили в Германии. В Дрезден отправились Елена Востротина и Наталья Сологуб, в Мюнхене обосновались Дарья Сухорукова и Максим Чащегоров. Дмитрий Семионов, немного потанцевав в Дрездене, перебрался в Берлин.
Небольшая венская труппа сейчас практически заполнена нашим народом. Балерин по штатному расписанию всего две, и это Ольга Есина (из Вагановского-Мариинки, отъезд в 2006-м) и Мария Яковлева (уехала практически сразу после окончания Вагановского, в 2005-м). Из двух премьеров — один тоже наш человек. Владимир Шишов (Вагановское-Мариинка, год отъезда 2006). Среди солистов рангом ниже тоже родные фамилии, и даже если девушку зовут Кетеван Папава, то в биографии у нее все то же Вагановское училище.
Это не значит, что наших людей всюду принимают с распростертыми объятиями,— есть закрытые национальные театры, попасть в которые можно только после местной школы. Парижская опера (после Нуреева там россиян не было), Датский королевский балет (а вот тут одно исключение было — в труппе танцевал Алексей Ратманский, чья карьера после московской школы двигалась через Киев в Канаду и оттуда в Копенгаген).
Но многие театры считают хорошим тоном держать в штате парочку людей с русскими дипломами — не слишком много, чтобы не пытались устанавливать свои порядки, вот ровно одного-двух, чтобы было кого предъявить в большой классике. Соответственно, если наш человек хочет уехать — сейчас скорее из карьерных соображений, чем из денежных (в родном театре ты максимум Бенволио, где-нибудь в Польше стопроцентно получишь Ромео),— это нетрудно. Разумеется, танцовщикам найти работу гораздо проще, чем балеринам: при нынешнем дефиците артистов мужского пола и падении престижа профессии для парней вообще нет проблем. Танцовщицам сложнее — но многих вдохновляет пример Марии Кочетковой (одна из главных московских потерь2000-х).Отлично выученную девчонку в выпускной год выдворила из класса железная правительница МАХУ Софья Головкина — только за то, что та не выросла настолько высокой, насколько хотелось педагогу. Катастрофа? По балетным меркам — да, но кто ее вспомнит кроме зануды-хроникера, после того как Кочеткова получила место примы в Сан-Франциско и ей поклоняется все Западное побережье США? А в Нью-Йорке, в American Ballet Theatre, гордо выходит в первых партиях Вероника Парт — в Мариинке ей было не пробиться на балеринские роли, слишком велика конкуренция, в ABT (вообще-то собирающем звезд со всего мира) оказалось проще.
Светлана Захарова, которой надоело быть «третьей» (в формуле главных девушек Маринки: Лопаткина — Вишнева — Захарова), также покинула петербургский театр — в 2003 году — но ради Москвы, а не ради дальних стран. Страны она все равно получила — по контрактам Захарова танцует от Милана до Токио — но официально служит в Большом. Инициатива, надо сказать, принадлежала Большому — предложения переехать в Москву Захарова получала чуть не с восемнадцати лет. Каждое такое предложение (и отказ) становились поводами для многодневного ехидства петербургских балетоманов (мол, нашу девушку не купишь). Когда же все-таки «купили» (и не столько деньгами — весьма существенными — но более всего положением первой балерины театра, которое было недостижимо в Петербурге), интонация смешно изменилась. Вот тут вспомнили, что первые шесть лет артистка училась в Киеве и лишь финальный год провела в Вагановском. «Все равно не наша». Но на каждый приезд Захаровой в Петербург зал набивается так, что театр трещит по швам.
Но Захарова исключение, а не правило. Вражда школ (при внешней умильности улыбок) не способствует серьезной миграции между Москвой и Петербургом. Вдрызг разругавшись с руководством, наш человек скорее уедет за рубеж, чем в первый (второй) российский город. Из значимых артистов за последние годы лишь Михаил Лобухин год назад сменил Мариинку на Большой. Евгения Образцова, которой в родном театре не достаются те роли, что она хочет (и на самом деле может) станцевать, взяла контракт приглашенной балерины в московском Музыкальном театре — но это все-таки не полный переезд. Правда, петербургский театр постоянно находится в поиске танцовщиков для своих балерин, и от его набегов пострадали и труппа Касаткиной и Василева (в 1998 году оттуда ушел Данила Корсунцев), и театр Эйфмана, лишившийся последовательно Ивана Козлова и Юрия Смекалова. Но это уж и вовсе внутригородская миграция. Самым стремительным путешественником следует признать Дениса Матвиенко, тридцатилетнего киевлянина, сменившего последовательно Национальную оперу Украины, Мариинку, снова НОУ, Большой, Михайловский — сейчас он снова в Мариинке, но это явно не конечная остановка.
Опыт же артистической иммиграции пока единичен — вот уже полтора года в труппе Мариинки трудится Александр Париш, фанатично увлеченный русским балетом чистокровный бритт, прежде служивший в Королевском балете Великобритании. Ступенька карьерной лестницы — «корифей», то есть чуть-чуть выше кордебалета,— и это немного для артиста, окончившего школу шесть лет назад. Но в тех небольших ролях, что ему достаются (в «Шопениане», например) Париш демонстрирует отличное чувство стиля и весьма пристойную выучку, так что можно надеяться, что это не предел.
Наш же народ периодически возвращается, надолго или на небольшое время,— но обычно уже к концу карьеры, к переходу на другую работу. Так тихо вернулся натанцевавшийся в Европе мариинский виртуоз Андрей Баталов и делает первые шаги в качестве педагога. Так снова появился в отечестве уже в качестве хореографа мариинский премьер Вячеслав Самодуров (в Лондоне он сократил свое имя, и теперь зовется просто «Слава»; его балетмейстерский дебют в Михайловском театре, «Минорные сонаты», был очень удачным). Собственно, это естественное течение жизни — и драматизм ситуации «отъезд — возвращение» линяет, исчезает вместе с воспоминаниями о том, что это такое вообще — выездная виза.