Пресс-служба фестиваля «Территория». На фото: Анна Абалихина и Лоран Перно
В рамках Московской биеннале современного искусства и фестиваля «Территория», при поддержке Фонда Михаила Прохорова и Французского Института, пространство ММОМА (Тверской бульвар, дом 9) будет предоставлено хореографу Анне Абалихиной и художнику Лорану Перно — для выставки и перфоманса «Фрагмент бесконечности». Корреспондент Театра. поговорил с Анной Абалихиной о Лоране Перно, кайфе лабораторной работы и близости современного искусства к древним ритуалам.
Дмитрий Лисин: Анна, contemporary art вроде бы включает в себя contemporary dance, а исторически всё наоборот: танцы европейско-американских босоножек появились в конце 19 века, а писсуар Дюшана- только в 1917-м.
Анна Абалихина: Отбросив историю, заявляю о нынешнем моменте: мы находимся в одной и той же среде, где переплелись воедино разнообразные жанры. Художники работают с хореографами, режиссёры — вообще со всеми. Это такой наваристый бульон исполнительских искусств, что невозможно одно отделить от другого. Я тоже уже не могу сказать, что только движением занимаюсь.
То есть в проекте «Жилая комната» вы участвуете и в создании видеопроекции?
Этой вещи уже три года, она меняется, кроме меня в ней участвует «Диалог Данс». Да, я люблю входить в разные аудиовизуальные эксперименты на всех уровнях. Три года назад в Париже нам предложили сделать резиденцию при поддержке Французского института, причём три года для видеотехнологий — это целая жизнь, техника уже ушла вперёд, но этот перфоманс так и остался для нас очень важным. Мы не так часто играем «Комнату» в Центре имени Мейерхольда, поэтому каждый раз это оставляет в нас зарубки.
Вы сейчас впервые участвуете в фестивале «Территория»?
Приглашали и раньше, а фактически получилось только сейчас. Но в тесном контакте с «Территорией» я давно — это важный для меня фестиваль.
Как инсталляция, предложенная Лораном Перно, повлияла на вашу постановку, способ и форму танца?
Лоран дал нам какие-то вводные, но то, что мы увидели, всё равно стало сюрпризом: пространство ММОМА на тверском бульваре — длинное и узкое, тяжёлое для танцевальных движений. Это место делает любые перемещения глупыми, для танца там нет мотивации и вызова со стороны пространства, но зато можно работать с фокусом присутствия, концентрируясь друг на друге. Лоран очень европейский художник — весь в себе, спокойный, умный. Мы очень разные, встретились в мае, когда я неслась куда-то колбасой. Потом он приезжал в августе, и опять я куда-то бежала. И вот мы встречаемся на днях, и я опять – колбасой, а он продолжает в одиночку делать этот проект. Вот что мне запомнилось после нашей совместной работы (смеется — прим.Театр.), раз уж инсталляция «Фрагменты бесконечности» посвящена человеческой памяти.
А каково ваше восприятие инсталляции Лорана?
Он рисует несуществующую планету, заброшенную землю, внутри которой мы видим останки цивилизации. Мне это понятно, узнаваемо, но в ходе разговоров он бросил нам такую деталь, которая меня сильно зацепила: он собирается использовать пепел сожжённых книг.
О, это старинный тренд: «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Имя розы» Умберто Эко, да и вся мировая история…
Я была ошарашена: ничего себе, акт вандализма! И я пристала с вопросами: пепел каких книг, где ты их возьмёшь и так далее. Лоран ввёл меня в когнитивный диссонанс — я не могу себе вообразить, чтобы ради какого-то проекта взяла и сожгла книжку, даже самую никчёмную. И я понимаю, что это очень внутренняя история человеческих судеб, важная для особых ощущений от инсталляции. Пепел Помпеи делает выхолощенное пустое пространство предельно наполненным.
Давайте вспомним ваши этапные работы. Скажем, спектакль «Папа уходит, мама врёт, бабушка умирает» Юрия Муравицкого в ЦИМ. И там никаких танцев, просто механизированные зацикленные отношения персонажей. Что вы там делали как хореограф?
Это было очень интересно. Мне понятно, как Муравицкий работает с актёрами и текстом. И понятно, почему он сотрудничает со мной. Но мне пришлось актёров, так сказать, вкатить в постановку через мастер-класс. Если честно, мне трудно общаться с людьми, меня тоже можно назвать глубоко спрятавшимся интровертом. Терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются, а ведь я танцовщица. Поэтому лаборатория, мастер-класс моя стихия. Кстати, на «Территории» у меня тоже будет мастер-класс. Так вот, в том спектакле танцы-не танцы, но очень интересный и сложный момент присутствия во времени, ритме, динамике, пространстве. Вроде бы простая вещь — небольшая комната, люди приходят-уходят, открывают-закрывают двери, находятся внутри, ничего не делают, текст звучит автономно. Но потом стало ясно, как трудно все это держать! Мне хотелось бы ещё таких попыток, потому что опыт одного проекта пока слишком скудный.
То есть вам интересна такая форма — между танцем, ритмом и чем-то неподвижным, нарративным, драматическим?
Да, мне это нравится, но я всегда задаюсь вопросом: зачем здесь актёры? Нужны перформеры, дансеры. Дело не в танце, а в том, что перформеры понимают, зачем им это «ничто», заученную форму репетировать, без намёка на импровизацию. Хотя ведь внутри такой жёсткой структуры люди могли бы импровизировать! Но это уже следующий уровень для этого у актёров обычно не хватает опыта.
Вам интересно было работать с людьми вообще без сценического опыта, со зрителями — в «Телесных практиках» на «Платформе» в прошлом году?
Это был феноменально смелый проект, который я бы хотела повторить. Это лучший мой проект, при том, что он абсолютно некоммерческий. Зрителям предлагался свод правил. В любой момент зритель мог войти и выйти, в любой момент мог сделать телесное предложение — стоя, сидя или лёжа.
Эротично звучит.
Да-да. Зритель в любой момент мог включиться и двигаться. Танцовщики реагировали на любой жест и позу вошедшего в их круг человека. И мы столкнулись с несколькими проблемами. Мне казалось — господи, как же это я здорово всё придумала! Привлекла в качестве зрителей студентов и поняла, что эта идея не рабочая: неожиданно выяснилось, что пересечь линию для зрителей очень сложно. А если пересекают, они плюют на правила, забывают их, не следуют им. Для меня важно, что можешь наблюдать за процессом изнутри и видеть своё воздействие на ход развития сценического действия. Самым удивительным было то, что пришли подготовленные друзья, танцовщики, но многие из них не смогли войти вовнутрь. Видимо они, как я, терпеть не могут, когда кто-то лезет через зрительский ряд и садится к тебе на коленки.
От вашего спектакля «Экпонат/Пробуждение», получившего две «Золотые маски» в номинациях «лучший спектакль в современном танце» и «лучшая работа художника по свету», было ощущение, что это попытка освоить нечеловеческие движения — с помощью новых технических приспособлений и танца Буто.
Проект задумывался давно и имел совсем другую форму. Я хотела найти и создать новую среду для новой телесности и новой формы движения. Чего мы только не перепробовали! Поначалу работали с оливковым маслом и обнаружили: в отсутствии трения вообще ничего нельзя делать. Я сама там «плавала» и поняла, как перенаправлять свою инерцию в такой вот «невесомости». Меня поразило, как тело быстро адаптируется к ситуации. На самой первой репетиции я уже была в восторге — такие правдивые обстоятельства вынуждают делать новые движения. Но мы не смогли работать с маслом, потому что от него наступает интоксикация, несмотря на его натуральность. Потом мне представился образ замороженной рыбы на витрине супермаркета — и мы стали искать нечто скользкое, подобное льду. Так что перформеры оказались в нечеловеческих телесных условиях. Что касается танца Буто — это меня очень интересует и волнует, но этим нужно жить, а не по-дилетански использовать. Ты не можешь придти в репзал и стать танцовщиком Буто, а потом выйти и забыть все эти ритуалы.
А лаборатория «Человек», проект «Давастуманят» — ваши эксперименты с Галей Солодовниковой, Юрием Муравицким, Юрием Квятковским и с курсом Брусникина в 2012 году в Улово, на жёлтом поле, где росли огромные яйца, где все были в белом — это что было? Возврат к древним ритуалам?
Мы там и дальше такое делали — скажем, проект «Река». Да, это был эксперимент. Лаборатория танцовщиков, художников, режиссёров, музыкантов, актёров — всех. Важная часть процесса — антропология, сбор сведений о местных жителей, их истории для вербатима. Мы переосмысливали этот вербатим телесно, визуально, смыслово. Представьте, 250 км от Москвы — и вы на другой планете. Там настолько важна была природа, что осуществить это в городе было бы невозможно. Все движения были обусловлены самой природой. Представьте: закат посреди жёлтого ржаного поля, и вдруг на фоне огромного красного солнца горизонт пронзили зигзаги молний и раздались раскаты грома.
Перформанс Анны Абалихиной «Фрагмент бесконечности» можно увидеть 3, 4, 7, 8 октября в 19.00.
Выставка открыта до 25 октября.