Театр. публикует рецензию Валерия Галендеева, легендарного педагога по сценической речи и соавтора постановок Льва Додина, на книгу Сергея Черкасского о мастерстве актера.
Выход этой книги — впрямь событие, с какой стороны ни глянь. Фундаментальное исследование, одно из очень немногих подобного масштаба в науке о театре последних лет. Громоздкое название — «Мастерство актёра: Станиславский — Болеславский — Страсберг. История. Теория. Практика» — соответствует не только колоссальному объёму книги (816 страниц большого формата, 403 фотографии, ссылки на сотни источников, из коих более половины — иноязычные), но и многосложности её замысла и проблематики. Объёмный историко-театральный труд, серьёзные теоретические штудии, действительно, впечатляющие выходы в практику театра и театральной педагогики.
Из монографии Черкасского можно было бы извлечь, по меньшей мере, три книги. Одна могла бы стать историей о том, как прививалась методология Станиславского к американскому искусству театра и кино (я бы смело включил сюда и музыкальный театр). Вторая была бы посвящена отчасти загадочной и в силу эмигрантской судьбы малоизвестной фигуре Ричарда Болеславского — ученика, проповедника идей Станиславского и Сулержицкого, сподвижника Вахтангова и М. Чехова по Первой студии. О Болеславском Черкасский написал так, что можно перерабатывать для ЖЗЛ. Третий сюжет — творческая практика нью-йоркского театра «Груп», Актерской Студии, а затем и Института Ли Страсберга. Здесь же повествуется о разветвлении идей Станиславского как бы на три вектора: Ли Страсберга, Стеллы Адлер и Сэнфорда Майснера. Главная, видимо, наиболее значительная для сюжета Черкасского, фигура здесь — Страсберг.
При всём том книга целостна. Её генеральный концепт проявляется в том, что становится очевидна внутренняя сцепка этих трёх сюжетов, которые, повторю, могли бы существовать каждый по отдельности — и было бы интересно читать.
Не будет натяжкой сказать, что я читал труд Черкасского дважды. Сначала в виде рукописи докторской диссертации, чтобы дать на неё отзыв, затем уже как книгу с картинками, — основательно переработанный, адаптированный для обычного читателя текст. В детстве учительница литературы сказала мне (были времена, когда среднекласснику могли сказать такое): «Если прочитаешь „Былое и думы“ — поумнеешь». В полном объёме я эту рекомендацию так и не выполнил, но надеюсь, что двойное чтение труда Черкасского (как и грандиозного «вахтанговского» двухтомника, созданного В.В. Ивановым, и книги И.Н. Соловьёвой о Первой студии — МХАТе Втором, ставшей классикой уже в типографии) хоть как-то сможет компенсировать неполное знание Герцена. Хотя бы помешает личностной деградации.
Черкасский превосходно понимает психологию современного читателя: проникнуть в сложности методологии без сотни картинок ему затруднительно. Его глаз и мозг должны отдыхать на чём-то помимо букв, с учётом сложного построения книги. Да, при видимой лёгкости изложения, местами даже с каким-то приключенческим оттенком, система мышления автора сложна. Она достойна сложности, скажем, самого Станиславского — явления многосоставного, недоосмысленного, при том, что существовали целые отделы целых институтов, им занимавшиеся. Черкасский в одиночку справился с задачей, какую в былые времена ставили перед немаленькими коллективами: он доказал актуальность Станиславского. Второе, что вытекает из его исследования: сегодня всерьёз интересоваться Станиславским — большая смелость. И следовать ему можно, лишь развивая его и ему оппонируя. Собственно, это путь всего живого в искусстве.
Следует ли объяснять, почему Станиславский сегодня требует защиты — об этом у Черкасского сказано достаточно. Да и так известно, как ценят Станиславского в России — так и норовят сбросить с парохода современности. Да, в общем-то, и сбросили, чтоб легче было плыть. А уже куда плыть — вопрос не только к театру. Другая картина на Западе, да и на Востоке. Там — уважение и интерес. И практическое освоение, требующее немалых трудов и затрат. Почему так получается? Прошу прощения, ответ у меня один: Станиславский не для ленивых. Зон, Страсберг, Адлер, Майснер, Товстоногов, Додин — трудоголики. Только им и доступен Станиславский — каждому по-своему. Без трудоголизма не вышла бы и замечательная книга Сергея Черкасского.
Черкасский — «практик» театра и театральной педагогики. Но много ли «теоретиков», способных создать нечто по грандиозности, отточенности, сложности и виртуозности, я бы сказал, ювелирности, подобное книге Черкасского? В ней прослежены повороты понимания Станиславским природы актёрского творчества. Того, как приучать актёра к художественной жизни, этические основы актёрской профессии. Как артисту познавать собственные личностные глубины. Как выпускать актёра в роль, в творчество.
Представления обо всём у Станиславского менялись. Однако, по Черкасскому, всякий раз это вело к расширению контекста, но никак не к отказу от того, что было прежде. В итоге сформировался целый материк, включающий в себя всё: от «кругов внимания», «лучевосприятия», «лучеиспускания» до, скажем, словесного действия. Весь этот симбиоз идей, вся эта сложная переплетающаяся система мировоззрения и идеологии Станиславского дрейфовала, расширяясь при этом, меняя какие-то координаты, но сохраняя основу, базис.
Только подумать, какая задача стояла перед автором книги. Прочертить путь интеллектуального, художественного развития одного из ярко одарённых учеников Станиславского — Ричарда Болеславского, описать судьбу идей Станиславского, преломленных в технологиях Болеславского, Страсберга и — совсем по-другому — Стеллы Адлер, Майснера — огромный труд.
Всё это для того, чтобы понять, то есть почувствовать, целостность Станиславского. И чтобы утвердить наиболее важное: Станиславский нужен, несмотря на Арто и Брехта, Васильева и Кастеллуччи. Ни от кого не надо отказываться и не надо бояться эклектики. Иногда эклектика — показатель широты мышления, способности к объёмному, универсальному видению мира, где Станиславский и Мейерхольд не дерутся на ножах и на кулачки.
Занимаясь театром долго и всерьёз, начинаешь понимать, сколь внутренне близки самые непохожие друг на друга художники театра. Их сближает бытие в одном мире и веке, схожие коллизии, которыми их творчество и порождается.
Черкасский писал свою книгу, выращивая большую актёрскую мастерскую, и сумел сделать эти два процесса взаимопроникающими. Набор-выпуск 2012-2016 гг. стал попыткой реконструировать педагогические принципы и репертуарную стратегию Первой студии МХТ. Таким образом, многое из того, что писалось, испытывалось практическими пробами. И написанное в книге породило художественную атмосферу и художественную, если так можно выразиться, креатосферу, в которой выросли молодые люди — 28 человек! — хорошо воспитанные, можете мне поверить. Это то, что сегодня удивляет, пожалуй, больше любых книг, любых спектаклей — большая группа хорошо воспитанных молодых людей. При любом сравнении питомцы Сергея Дмитриевича, учившиеся по образцу Первой студии МХТ — замечательно воспитанные люди.
Думаю, что было и обратное: возня со студентами (а для Черкасского они были студийцами) помогла понять иные моменты у Станиславского, Демидова, Вахтангова, М. Чехова, Страсберга. Книга вышла — педагогический процесс продолжается. Будем ждать новых результатов.
Заканчивая, должен сказать похвальные слова издательству РГИСИ (ранее СПбГАТИ, ранее ЛГИТМиК, ранее ЛГТИ). Книга издана в высшей степени культурно и может считаться одной из профессиональных вершин этого небольшого коллектива мастеров.
Сергей Черкасский «Мастерство актера: Станиславский — Болеславский — Страсберг: История. Теория. Практика». — СПб: РГИСИ, 2016.