В Москве показали “100% Воронеж” – совместный проект швейцарской группы Rimini Protokoll и команды Платоновского фестиваля искусств. Журнал ТЕАТР. вспоминает, как премьера спектакля прошла в Воронеже.
Свой проект «100% Город» группа Rimini Protokoll называет «статистической цепной реакцией». Реакция стартовала в 2008-м, в Берлине, когда на сцену центра HAU вышли 100 берлинцев, собранных в соответствии со статистикой города по пяти категориям: пол, возраст, национальность, состав семьи и район проживания. Каждый из героев представлял один процент городского населения, но при этом каждый имел собственное лицо, личные убеждения и свой образ жизни. Получался коллективный портрет горожан. Этот проект стал одним из хитов Rimini Protokoll, как и Remote X, заново открывающий участникам их город, но здесь речь шла не о местности, а именно о людях, живущих в ней. Спектакль сделан уже больше, чем в 35 городах мира, с помощью местных команд. В России первым городом, решившим от первого лица говорить со своими зрителями, стал Воронеж. Трудно себе представить, чего это стоило команде Платоновского фестиваля: сто непрофессиональных актеров на сцене в возрасте от 4 до 85 в роли самих себя. К спектаклю выпустили толстенькую книжечку-программу, где на каждом развороте – рассказ про одного из героев.
«100% Воронеж» – это спектакль, и вместе с тем, это исследование города. Нам представляется каждый из участников: студент (в университетском Воронеже это 10% населения), менеджер, кассир, дошкольник, пенсионер. Мы видим лицо человека, узнаем, как его зовут, чем он занимается, что любит. При этом на заднике висит круглый экран, на котором большую часть времени показывают вид сверху, где каждый герой выглядит, как безымянная точка на схеме – все это похоже на инфографику, демонстрирующую статистику распределения чего либо. Все, что мы узнаем из спектакля, наглядно распределяется на картинках – выстраиваясь в концентрические круги по возрастам, от детей до стариков, или собираясь в группы под плакатами «Я» и «Не я» – складывается в то, чего зрители о своем городе не знали. Надеялись, но не верили («какие на самом деле все хорошие!») или подозревали, но боялись поверить («неужели действительно все так хотят возвращения СССР?»). Конечно, при другом варианте такой же статистической выборки горожан, результат мог бы отличаться. Но не слишком.
Сначала надо объяснить, как такой спектакль делается. Самое трудное – в начале и в конце кастинга. Нужно найти первого человека, часто (а может и всегда) им оказывается социолог. В Воронеже героиней 1% стала 29-летняя Елена, преподающая социологию в университете, русская, живущая с мужем и сыном в Северном районе Воронежа. В течение 24-х часов она должна была найти второго, и героем под именем 2% стал ее четырехлетний сын Саша. Так по цепочке первые участники спектакля ищут следующих, но чем дальше, тем это становится труднее, поскольку требования становятся все жестче. Самое сложное было в конце, когда нужно было найти пожилых мужчин, живущих в одном из отдаленных районов Воронежа – говорят, они не шли на контакт.
В сущности, спектакль состоит из вопросов и ответов, которые не столько звучат, сколько показываются, в нем есть однажды заданная структура, и, рассматривая фотографии или видео со спектаклей в других городах мира, мы понимаем, что это за эпизод. Вот тут, например, где часть людей лежит, а часть идет по вращающемуся кругу сцены, смешно изображая, что говорит по телефону, ест или танцует, мы видим, как живет Мельбурн, Берлин или Лондон в течение суток. Когда его жители засыпают и просыпаются, много ли работают и отдыхают. Но все частности, связанные с жизнью города, а через него и страны, в каждом месте свои, и вопросы, которые задаются – это те, волнующие людей проблемы, которые выявились во время предварительных интервью с будущими участниками и в дискуссиях с ними на репетициях. Поэтому спектакль получается одновременно о жителях любого города мира (вопросы семьи, транспорта, безопасности волнуют всех и везде), частью – именно о горожанах России (особенно в том, что связано с внутренней и внешней политикой, взаимоотношениями с властью, медициной и так далее), а частью – только о воронежцах, которые говорят со сцены о чем-то, что понимают только местные. Почему в зале смеются, слыша о том, что в районе под названием Машмет, темно и люди боятся возвращаться вечером домой? Почему все так дружно поддерживают желание снести отель Мариотт в центре города? Что за проблема тут с платными парковками и непостроенным метро?
В Воронеже живет 1 миллион 58 тысяч 547 человек, а значит, каждый герой на сцене представляет больше, чем десять тысяч человек. И если какой-то значимый тип горожанина на сцену не попал (вот, например, кто-то спрашивал, почему не представлены бомжи), то значит, их меньше десяти тысяч. А если вам не нравится, как люди отвечают на какие-то вопросы, то вам придется вспомнить, что в этих ста процентах есть люди с разными взглядами на жизнь и большая доля пожилых людей, воспитанных в другое время. И с ними придется считаться не только на сцене, но и в жизни.
Вопросы с самого начала идут с пулеметной скоростью, в ответ стремительно меняются мизансцены: в Воронеже 56 процентов женщин и 44 – мужчин, в некоторых странах считается, что существует еще и третий пол, кто за введение третьего пола у нас? В группе под плакатом «Я» ожидаемо мало народу. Кто был за границей? – времена изменились, почти все бывали. Кто оставался без крыши над головой?– человек семь встают под плакат «Я».
Кто на этой неделе плакал? – тут больше женщин и детей. Кто регулярно матерится на людях? – больше мужчин. Кто часто говорит “да”, хотя больше хочет сказать “нет”? – как нас, оказывается, много.
Кто верит в существование бога? – подавляющее большинство. Кто
регулярно ходит в церковь? – гораздо меньше. Один из героев мусульманин, он говорит:
«У нас в городе нет мечети и мне приходится молиться дома». И неожиданно завершает в экуменическом духе: «но ведь Бог един!» – а публика поддерживает его аплодисментами. Это не совсем ожидаемо, поскольку известно, что Воронеж достаточно жесткий к инородцам город, но в поддерживающем спектакль премьерном зале кажется, что все гораздо лучше, чем мы думали, и ксенофобов тут нет.
Объявляют, что в Воронеже: 1 процент узбеков, герой по имени Бахтияр – узбек, он пляшет короткий танец под национальную музыку, 1 процент белорусов – пляшет девушка-белоруска, по 3 процента украинцев, азербайджанцев, армян, 1 процент евреев – все проходят в танце под что-то национальное, как и 85 процентов русских. «Мы разные, но мы можем петь в унисон», – говорят нам, и все затягивают «Катюшу». К этому моменту действие начинает напоминать советский концерт, посвященный дружбе народов. После спектакля в зале остаются участники и создатели, чтобы обсудить его вместе со зрителями. Участники говорят, что во время репетиций на поверхность всплыл полный набор штампов о России. И похоже, что эти штампы сковывали и участников, и создателей в равной мере. Тем сильнее впечатление, когда видишь, как от штампов освобождаются.
У кого есть право голосовать на российских выборах? – под плакат «Я» встают почти все, кроме детей. Кто использует это право? – выходит чуть больше половины. А теперь, – говорят, – кто не использует свое право, пусть покинет сцену и будет наблюдать за тем, как кто-то другой решает за них.
Кто считает, что официальные результаты выборов отличаются от реальных? – таких много. Кто считает, что мэр города должен быть избран горожанами? – таких подавляющее большинство, зал бурно аплодирует. Потом на обсуждении все говорили, как хорошо, что в связи с открытием фестиваля начальство города было на спектакле, может быть это что-то изменит. Один из участников признался: я сегодня изменил свои политические взгляды: сидя за сценой, я понял, что был не прав, теперь я буду голосовать и не дам другим все решать за меня.
Кто служил в армии? – выходят многие, не только мужчины. Один из героев служил в Афганистане и теперь рассказывает нам, как терял на войне товарищей. И тем не менее на вопрос «Кто поддерживает участие России в войне в Сирии», немало людей отвечает: «Я». Кто держит дома огнестрельное оружие? – такие есть. Кому довелось быть под прицелом? – немногим. Но одна из них, женщина, рассказывает о том, как это страшно. Кто знает кого-либо, кто участвует в конфликте на востоке Украины? – многие. Девушка, приехавшая учиться из Крыма, говорит, как ей горько, что теперь она перестала общаться с прежними друзьями с Украины. Кто считает, что мы все братья и сестры? – так считают все и зал бурно аплодирует. На этом спектакле часто чувствуешь надежду: люди гораздо лучше, чем ты опасался.
Я много слышала о проекте «100% Город», давно мечтала увидеть его, особенно на русском материале, но попытки сделать его у нас прежде кончались ничем – нужна очень большая работа и большая смелость. Особенно было интересно, какие темы окажутся табуированными в России. Я спросила об этом на обсуждении у Штефана Кэги. Он сказал, что, конечно, были какие-то темы, связанные с Путиным и «Единой Россией» (причем, это не была цензура сверху, а именно самоцензура), но главным табу были вопросы о сексуальности, особенно о нестандартной, «но мне сказали, что в СССР секса не было и я все понял». И тем не менее.
Кто поддержит друга, если он окажется нетрадиционной сексуальной ориентации? – под плакат «Я» становится около половины участников. Кто поддержит своего ребенка, если он окажется нетрадиционной сексуальной ориентации? – поразительно, что многие люди меняются местами. Есть те, кто друга готов поддержать, а своего ребенка – нет. Есть те, кто поддержит только ребенка. И таких больше.
Пару лет назад на лекции в Москве Штефан, рассказывая про этот проект, говорил о том, как отличаются в разных культурах вещи, о которых люди не готовы говорить открыто. В одних странах неприлично признаться, что ты зарабатываешь много, в других – стыдно, что мало, в одних странах невозможно открыто сказать, что ты нарушал закон, в других этим бравируют. Чтобы показать эту «тайную» статистику Rimini Protokoll использует голосование фонариками в темноте: на круглом экране мы видим, как много людей признаются в том, о чем не хотели бы сказать открыто. Было очень интересно, что окажется таким тайным для нас.
Кто брал взятки? – выходит несколько человек. «Я не верю в такой результат, давайте голосовать тайно», – говорит один из участников. Повторяю: Кто брал взятки? – в темноте признавшихся стало больше, фонарики то зажигаются, то гаснут, как будто люди, даже оставаясь невидимыми, боятся обнаружить себя. Кто давал взятки? – почти все, зал, понимающе хохочет. Кто был жертвой домашнего насилия? Кто курил марихуану? Кто не против заплатить за секс? Кто желал смерти члену своей семьи? Кто запал на кого-то из остальных 99 участников? Кому неприятен кто-то из остальных 99? Кто изменял своему партнеру? – многие изменяли, но я думаю, что ответ на этот вопрос будет тайным в любой стране.
Вперед выходит молодая женщина: «До сих пор шел сценарий, а теперь мы скажем от себя. Это открытый микрофон. – И продолжает – Я считаю, что для России будет позором, если режиссер Олег Сенцов умрет». Зал аплодирует. Подходит другая: «Я воспитываю усыновленных детей», к ней присоединяется еще несколько.
На самом деле спектакль – не сухой диспут, по углам сцены расположилась группа The Sheepray, играющая электронную танцевальную музыку, она задает ритм, под который события на сцене то происходят в бешеном ритме, то тормозят. Кто-то из героев выходит вперед с микрофоном, спрашивая: кто у нас самый быстрый? Кто больше всех отожмется? Кто танцует под электронную музыку? Кто может изобразить драматическую смерть? На некоторое время действо становится похоже на корпоратив с конкурсами и разудалыми ведущими. Кто может провести минуту бездействия на сцене? – герои молча смотрят на нас, а мы на них.
На обсуждении после спектакля Хельгард Хауг, второй режиссер спектакля из группы Rimini Protokoll, говорила: «Русские очень хорошо концентрируются, все внимательно слушали режиссеров, а вот австралийцы не слушали и все время болтали. Но русские очень сдержанные, может быть только к десятому спектаклю они сыграют так же эмоционально, как австралийцы на первом».
Герои просят дать свет в зал, чтобы задать вопросы публике, зал отлично идет на контакт и задает свои вопросы – герои отвечают. Кто считает что эта постановка была подвергнута цензуре? Кто считает что воронежцы искреннее москвичей? – спрашивают герои у зала. Кто жалеет что распался СССР? – спрашивает публика героев, Кому заплатят за спектакль? – «Мы все надеемся!», – хохочут на сцене.
В этом спектакле множество финалов, уже не раз казалось, что на такой высокой точке пора закрывать занавес, но нет, вопросы не кончаются. Герои, стоявшие толпой на авансцене, задавая вопросы залу, расступаются и за их спиной оказывается зеленый ступенчатый подиум. Люди выстраиваются на ступенях, как хор, и снова вопросы сыплются горохом. Теперь они написаны на экране вместе с разноцветными вариантами ответов; выбирая свой, герои поднимают разноцветные карточки.
Где вы выражаете свой политический протест? (варианты ответов: в спорах с телевизором, в баре, на выборах, на митингах) – протесты у нас, как можно было ожидать, в основном кухонные. Как санкции изменили вашу жизнь? – большинство ответов: «никак». Во что городу надо больше инвестировать? – почти все выбирают ответ: «в медицину». Кто наш главный враг? (ответы: Америка, Европа, Навальный и т.д.) – это единственный вопрос, где многие люди не хотят делать выбор из предложенного. Они никого не считают врагами, что неожиданно и радостно. Куда бы вы уехали из Воронежа, если бы была возможность? – уехать хотят не многие, но из всех вариантов самый многочисленный – в Москву, вторым номером идет Европа, всего остального гораздо меньше.
И потом люди снова выходят в центр сцены, отвечая этим «да» на вопрос, появляющийся на экране. Нас били родители (не такая большая группа, как я думала). Мы выступаем за смертную казнь (боже, как их много). Мы готовы на убийство ради защиты семьи (почти все). У нас был рак (двое). Мы уверены что через 10 лет нас не будет (вышло несколько самых старших). Мы уверены что через 20 лет нас не будет (к ним добавилось еще несколько человек). Через 30, 40, 50… 100. На обсуждении одна из героинь, женщина средних лет, сказала: «Я сегодня была потрясена. Мы стояли с моей пожилой коллегой во время этой сцены и она не давала мне пойти, говоря: тебе еще не пора. И только когда спросили о тех, кого не будет через сто лет, она сказала: вот сейчас нам пора. Для меня все перевернулось». Другая героиня после спектакля призналась: «Я теперь вижу людей. Я живу в центре, народу вокруг очень много, и это раздражает. Но с тех пор, как мы начали репетировать, я стала смотреть на людей, вижу их лица и знаю, что у каждого из них есть история». «Мы изменились», – сказали все участники.
На самом-то деле и мы изменились после «100% Воронежа». Я, честно говоря, впервые видела спектакль, который всерьез можно назвать патриотическим. После него хочется гордиться соотечественниками, сохраняющими в себе человеческое, как бы это ни было трудно в агрессивно-пропагандистской среде. И, услышав вопрос о том, куда хочется уехать жить, думаешь: а зачем уезжать? Может, и в Воронеже неплохо?